— Мне очень жаль, принц Артмаэль, — произносит магистр.

Я прижимаюсь к Линн. Мир, должно быть, сошёл с ума. Наверное, я всё ещё сплю. Яд ещё не вышел до конца, и у меня галлюцинации. Ночные кошмары. Я кладу голову на плечо Линн.

Точно. Надо придерживаться этой мысли.

— Но он ведь ещё не умер, верно? Мы ещё можем что-то сделать. Можем… как-то предотвратить это, — не уверен, к кому обращается Линн: к магистру или ко мне. — Что нам нужно сделать? Мы ведь можем его спасти. Будущее изменчиво… Наверняка, его можно поменять.

— А какой толк в предсказывании событий, которые могут измениться? — просто отвечает женщина. С жестокостью необдуманных слов. — Но кое в чём ты права. Да, это ещё не произошло, и я не могу сказать, когда это случится: время — крайне расплывчатый фактор. Возможно, пройдёт неделя или около того. Но точно не больше луны.

Так в этом сила волшебников? Не в магии и не в предсказании будущего. Не в разговорах с духами и не призыве Стихий. Я говорю об их власти над людьми. Они могут изменить нас. Могут управлять нами. Дать нам надежду или забрать её по одной лишь прихоти.

Поднимаю взгляд.

— Значит, возможно…

— Возможно, ты успеешь с ним попрощаться, да, — договаривает она, словно читает мои мысли.

Я ловлю взгляд Линн. Её глаза блестят; кажется, она вот-вот заплачет. Из-за моего отца? Из-за меня? Я хочу сказать ей, что ей не стоит плакать, но слова не выходят. Видимо, на этом всё. Мы зашли так далеко, но на этом наш путь заканчивается. Моё сердце сжимается. Я этого не хочу.

Но мой король умирает, а мне нужно многое ему сказать. Я должен попросить у него прощения за то, что сбежал. Я должен сказать ему, как сильно его люблю.

Должен попрощаться, потому что не сделал этого, покидая дворец.

Теперь я понимаю, насколько глупым и избалованным я был. Если бы я не ушёл… Если бы согласился с той ролью, которую он мне отвёл…

Тогда бы я не познакомился с Линн. И не узнал бы о себе то, о чём даже не подозревал раньше.

— Мы должны отправляться, — произносит Линн, глотая слёзы. — Немедленно. Ты должен увидеть своего отца. Мы должны успеть, по крайней мере, ради этого.

— Я должен успеть, — поправляю её, не раздумывая. — Я поеду один. И сейчас же.

— Я не отпущу тебя одного. Я поеду с тобой.

Набираю воздух в лёгкие. Обхватываю руками её лицо. Это, возможно, самое сложное решение в моей жизни. Самое грустное. Самое болезненное.

Самое правильное.

— Ты должна поехать с Хасаном в Диону. Ты не можешь… бросить его одного. Он потеряется или ещё что хожу. Я хотя бы могу себя защитить, да и в одиночку мне можно будет меньше останавливаться на передышки. Буду ехать так быстро, как только смогу.

— Нет! Это же твой отец! Я хочу быть рядом с тобой! Поддержать тебя! — её приводит в ужас сама мысль отпустить меня, но она должна будет смириться с этим. — Ты не можешь просить меня остаться здесь, Артмаэль, когда тебе больше всего нужна помощь. И тебя только что пытались убить? А если они попытаются снова? И у них получится?

Тогда останется только один наследник, и Жак, считай, победил. А если он как-то связан со смертью моего отца? Мы оба оказываемся на пороге смерти примерно в одно время — это слишком уж большое совпадение.

— Никто мне ничего не сделает, — говорю ей, понизив голос, и решаю не делиться своими подозрениями. Внимательно смотрю ей в глаза. — Я поклялся тебе, чтобы выживу, помнишь? Ты совсем не веришь моему слову? — обдумываю секунду и принимаю решение. — Мы поедем вместе до Сиенны, а там разделимся: вы отправитесь лечить Иви Дионскую, а я вернусь в Сильфос. Если захочешь прийти после того, как это закончится… то я буду ждать.

Я не шучу. Я буду ждать её столько, сколько потребуется.

— Но…

Я затыкаю её поцелуем. Мне не нужны слова. Я не могу выразить всё, что в этот самый момент происходит у меня в голове и в сердце, поэтому надеюсь, что этого окажется достаточно. Я прерываю поцелуй, но не отстраняюсь от её губ.

Они на вкус как преждевременное прощание.

— Обещаю не делать глупостей.

Она ничего не говорит. Дрожит всем телом и сжимает меня в объятьях. Понимает, что я прав: Хасан — ещё ребёнок, что бы он сам ни говорил, и ему нужно сопровождение. Путь до Дионы как никак полон опасностей. Как только они доставят зелье, она сможет приехать в Сильфос.

Закрываю глаза. На секунду я пытаюсь забыть о своём королевстве, отце и возможных покушениях на мою жизнь. Обо всех плохих новостях.

Это не так уж просто. Несмотря на то, что Линн крепко меня обнимает, я вскоре чувствую себя жутко уставшим.

Несмотря на то, что Линн крепко меня обнимает, я чувствую себя одиноким.

ЛИНН

Следующие несколько дней проходят как в тумане. Дорога, которая заняла у нас неделю, теперь была пройдена за четыре дня. Мы ехали быстрее, чем когда-либо, лишь изредка останавливаясь отдохнуть. Мы питались едой, которую нам дали в Башне — мы специально рассчитали её, чтобы хватило на весь путь и не пришлось заезжать на рынки, как бы мне ни хотелось выбрать товар и торговаться за него. Не говоря уже о ночёвках в постоялых дворах — нет, мы спим на открытом воздухе и просыпаемся ещё до рассвета, чтобы скорее продолжить путь.

Конечно, больше никаких историй. Легенда об Артмаэле затихает, чтобы никто не мог пойти по нашему следу.

Это последняя ночь перед расставанием, хотя в последние дни мы и так отдалились друг друга, несмотря на то, что едем рядом. Он больше не улыбается и думает только о дороге впереди. Я не спорю, невзирая на усталость и истощение. Хасану ещё хуже, потому что он ребёнок и не привык к такому темпу. Мальчик у меня на груди, пока мы ехали, но в то же время он чувствовал себя виноватым в том, что из-за него нам с Артмаэлем придётся разделиться. Я ему сказала, что ничего страшного, это всё равно рано или поздно случилось бы.

Мы понимали, чем это всё закончится.

Сидим мы сейчас у костра. Я отмечаю, что он выглядит бледнее, измождённее и грязнее, чем обычно. Он уже заснул, положив голову на моё плечо. Подбрасываю веток в огонь, чтобы не замёрзнуть, и ищу взглядом принца. Нахожу его прислонившимся к дереву неподалёку. Ищет ли он глазами Полярную звезду, прося её указать кратчайший путь домой? Не представляю, о чём он думает. Последние дни он ничего не говорил. Он погрузился в молчание, которое напрягает меня уже больше предстоящей разлуки, и я не знаю, как из этого выйти. Не знаю, как сказать ему, что всё будет хорошо, так, чтобы он в это поверил. Спасти его отца не в моей власти.

Если он не успеет вернуться вовремя, то никогда не простит себе, что вообще уехал.

Я поднимаюсь, осторожно опуская спящего Хасана на землю, и нерешительно подхожу к принцу. За эти несколько шагов, что нас разделяет, я прокручиваю в голове тысячи возможных вариантов начала разговора, которые позволили бы отвлечь его и вырвать из тяжёлых раздумий. Мне просто хочется, чтобы он поделился со мной своими тревогами. Разве он не видит, что делает с собой то же самое, что запретил делать мне? Прячется за своим молчанием, как за стеной. Я уже снесла свои стены. Теперь мне нужно, чтобы это сделал он.

Решив, что идеальных слов для достижения желаемого у меня нет, я не присаживаюсь рядом с ним, а беру его за руку и мягко тяну на себя. Отчасти ожидаю, что он откажется, но нет. Вздыхает, глядя на меня, а затем смотрит на Хасана, лежащего у костра. Мы оба знаем, что мальчика ничем не разбудить, поэтому Артмаэль позволяет мне увести себя вглубь чащи.

Мы идём в тишине. Наши пальцы переплетаются — сначала осторожно, а затем крепко, — пытаясь преодолеть бездну молчания и страхов, которые норовят нас разлучить, что страшнее любой физической дистанции.

Я останавливаюсь через несколько минут и разворачиваюсь к нему. Артмаэль смотрит на меня. Снова пытаюсь подобрать слова. Не получается. С комом в горле я кладу руки ему на грудь, подталкивая его к одному из стволов. Он не сопротивляется. Ловлю его взгляд. Не вижу в них привычного блеска. Беру его лицо в руки. Подаюсь ближе. Снова боюсь, что он откажет, но нет. Его рука нерешительно ложится мне на талию. Я воспринимаю это как разрешение поцеловать его и пользуюсь этим. Неуверенно прижимаюсь губами к его, нежно и ненавязчиво, давая ему возможность отстраниться при желании.