Ива тупо таращилась на Морег, а та продолжила:

– Если, конечно, им не удастся как-нибудь убедить воробья с последнего дерева построить гнездо в день весеннего равноденствия до наступления полуночи. Понимаешь?

Ива мотнула головой, как бы кивая в знак согласия, поскольку именно этого от неё, кажется, ожидали. Но на самом деле она вообще ничего не поняла.

А Морег словно не замечала её замешательства:

– Сказители забытого, напротив, считывают воспоминания: прошлое людей, которые оказались рядом, является к ним как видение. В отличие от ясновидящих они, увы, довольно непопулярны, и друзей у них, как ты догадываешься, весьма немного.

Ива не догадывалась:

– А почему?

– Ну, по уму-то и ясновидящие должны быть непопулярны: кому захочется водиться с человеком, который может предсказать твою смерть?.. Хотя мало кто из так называемых провидцев способен предсказать нечто подобное, вот у них и полно друзей: они ведь всегда предсказывают лишь то, что люди хотят услышать. Сказители забытого, напротив, крайне редко говорят приятное – а то и вообще никогда. Они рассказывают о событиях, которые люди предпочли бы вытеснить из памяти и притвориться, что этого никогда не было.

Ива вытаращила глаза:

– Правда?!

Морег кивнула:

– О да. Взять беднягу Эркюля Самтаймза, искусного сказителя забытого. Его нашли утонувшим в колодце после того, как он опозорил герцога Диттани на глазах у подчинённого ему капитана. Герцог похвалялся, что у него врождённый талант к стрельбе из лука и что в первый же раз, когда он взял в руки лук и стрелы, ему удалось попасть быку в глаз. И вот проходивший мимо Эркюль останавливается на полдороге, хлопает себя по коленкам, начинает хохотать и говорит: «А, вы про то, что, выпустив стрелу в поле, свалились на спину и угодили быку в глаз концом лука?» – Морег рассмеялась. – Понимаешь, он увидел воспоминание герцога об этом дне – ну и, как ты можешь представить, герцог был не очень-то счастлив…

– Но зачем он сказал об этом герцогу? – выдохнула Ива.

Губы Морег дрогнули:

– Не смог сдержаться: сказители забытого видят всё словно бы происходящим сейчас. И часто выпаливают всё до того, как осознают. Они не глупцы – просто иногда в момент видений не понимают, что с ними происходит. Ну и оказываются в неловком положении в обществе. В итоге мало кто из ублиеров доживает до того, чтобы поведать явившиеся им истории; поразительно большое их число кончают дни похороненными под чьими-нибудь половицами, утопленными в колодцах и отравленными. Еду они зачастую носят с собой. И к скоплениям людей относятся с опаской: отчасти потому, что на них обрушивается слишком много чужих воспоминаний, отчасти потому, что чем больше видений, тем больше шансов, что они угодят в переделку, оскорбив кого-нибудь нечаянно. Так что те немногие, кто умудрился уцелеть, живут совершенными отшельниками и бегут прочь со всех ног, едва завидев людей…

– А, – произнесла Ива, наморщив лоб. – И как же мы найдём того, кого найти невозможно?

– Будет непросто, как я уже сказала, – улыбнулась Морег, – но не невозможно, если знаешь, где начать поиск.

– И вы знаете?

– О да. Жизнь научила меня, что порой требуется отойти немного назад, дабы яснее увидеть движение вперёд.

– Э-э-э?

– Мы наведаемся по его последнему адресу.

– О, – только и произнесла Ива. И моргнула, услышав опасное «мы».

– Думаю, тебе надо собраться.

– Ой-ой, – прошептала Ива.

Тем временем в далёкой каменной крепости, куда вот уже тысячи лет не проникала никакая магия, на вершине башни стоял одинокий человек. Он всматривался в даль, в тревоге ожидая ворона, появление которого сулило неудачу, разрушение всех его планов ещё до того, как он захватит власть.

Под глазами у него темнели круги: сон был роскошью, которую он не мог себе позволить.

Но сегодня ворон не явился. Как не явился он и вчера.

Наконец человек разрешил себе вздохнуть с облегчением: он разрешил себе поверить. Сработало!

Он спрятал шкатулку в складках мантии, поближе к сердцу. Она отлично справилась с задачей. Он больше никогда не допустит, чтобы проклятая ведьма обошла его.

Он вышел из башни и предстал перед своими верными последователями, толпящимися на крутой винтовой лестнице в ожидании новостей.

– Она не помнит? – спросил один из них (его лицо было скрыто капюшоном). – Значит ли это, что она не придёт?

Он глухо и невесело рассмеялся:

– О, она придёт. В этом я ничуть не сомневаюсь. Но на этот раз я буду готов.

Следующие пятнадцать минут Ива изо всех сил старалась НЕ представлять себе выражение отцовского лица, когда он вернётся с работы (он управляющий фермой «Лейтонские яблоки») и обнаружит, что её нет. Морег тем временем вышла посмотреть на «прелестный садик» Моссов, чтобы дать Иве возможность собраться без лишних глаз.

В маленькой спальне, которую Ива делила с Камиллой, девочка достала со шкафа старый зелёный дорожный саквояж бабушки Флосси – он был связан из шерсти горных козлов Нача. Ива частенько размышляла, время ли окрасило его в такой цвет или в горах Нача и правда водились зелёные козлы.

Она задумалась: что же взять?

До сих пор ей ни разу не приходилось покидать дом даже на одну ночь, даже с матерью на одну из её странствующих ярмарок. Как-то так вышло, что сначала она была слишком мала, а когда уже выросла, то накрепко увязла в роли «разумной девочки», что переводится как «она лучше всего приспособлена для того, чтобы позаботиться о папе и бабушке Флосси». И нельзя сказать, что ей так уж не нравилось присматривать за бабушкой. На самом-то деле они присматривали друг за другом и спелись в тот год, когда Иве исполнилось пять и бабушка переехала к ним. Отец Ивы временами стеснялся своей некогда знаменитой матери, зелья которой раньше пользовались огромным спросом, а ныне в основном взрывались в клубах разноцветного дыма, оставляя на потолке прилипшие крысиные хвосты. Он пытался запретить ей заниматься зельеварением и запирал ингредиенты. Папа словно не замечал, как сутулятся плечи бабушки Флосси, когда он её отчитывает, и как она обижается, что он обращается с ней как с ребёнком. Но Ива-то замечала – так же как примечала она, куда отец прячет ключ. Вот почему бабушка продолжала тайно варить свои зелья на чердаке в его отсутствие. Ива с бабушкой проводили там вместе бо́льшую часть дня, и внучка прикладывала все усилия, чтобы бабушкино варево в очередной раз не пробило крышу. Камилла сказала, что они отличная парочка: магия Ивы – скучища, а бабушкина – полная катастрофа. Но Ива не спорила: странным образом жизнь от этого становилась не хуже, а лучше.

Однако сейчас из-за всех этих лет, проведённых дома с бабушкой, опыт Ивы касательно внешнего мира оказался, мягко говоря, очень уж ограничен, и она понятия не имела, что нужно взять с собой, отправляясь в предположительно опасное путешествие. Морег сказала ей, что они уедут на неделю, возможно на две, если всё пойдёт по её плану, и что пока лучше никому не сообщать, чем именно они заняты: просто чтобы родители не ринулись за ней (это может нежелательно усложнить спасение мира).

Разумная часть Ивы колебалась. Ну почему ей выпала сомнительная удача оказаться дома совсем одной, когда в дверь постучала самая страшная ведьма Старфелла?! Опять же, их план предполагает, что никто не должен знать, где она, и что ещё важнее – с кем… А ведь её спутница внушает немалый страх, если уж на то пошло. Но, похоже, слова «нет» Морег попросту не слышит. В общем, Ива ответила «да»: и потому, что побоялась отказать, и потому, что проблема, кажется, впрямь была серьёзной, так что, наверное, стоило попытаться помочь… если получится. Но главным образом она согласилась потому, что именно чего-то такого втайне желала. Не далее как сегодня утром, развешивая на верёвке бельё сестёр, она предавалась мечтам хоть однажды оказаться в каком-нибудь потрясающем месте, где-нибудь за пределами ограды их дома, и совершить что-нибудь эдакое, не похожее на поиски вставной челюсти Джеремайи Кротчета. Однако, как говаривала бабушка Флосси, мечты – дело опасное, особенно когда они сбываются. Вот почему сейчас Ива слегка беспокоилась, что свалившееся на неё приключение выглядит чуть более опасным, чем хотелось бы.