Но заговорила она не так, как я ожидал. С самого начала я думал, что передо мной рано или поздно во вспышке света появится призрак с развевающимися волосами, валькирия, принесённая небесными конями, которых запрягает в свою колесницу само Время.

   Это на первый взгляд обычный телефонный справочник в кожаной обложке без каких-либо опознавательных знаков, разве что с изрядно помятыми уголками. Открыв его, я получил возможность созерцать написанные выцветшими чернилами номера. Перелистнув ещё несколько страниц, я обнаружил, что "А" закончилось, а пустые страницы бесцеремонно заполнял текст. Сверху стояли даты апреля восемьдесят седьмого года. В промежутке между линиями могло уместиться до трёх строк рукописного текста. Выделялась буква "и", она словно стартовала в космос.

   Томик в красном переплёте просто взял и появился на неприкаянном табурете в коридоре. Этот табурет стоял там, сколько себя помню. Я использовал его, чтобы развешивать на растянутых под потолком верёвках бельё. Помимо справочника, там возникла кипа жёлтых бумажек - в основном бланки оплаты за коммунальные услуги, вырванные из того же справочника листочки с маловразумительными пометками и безымянными номерами. Рядом высился чёрный телефонный аппарат с дисковым набором; мы с ним пялились друг на друга добрых пять минут. Я не стал спрашивать себя, откуда он мог здесь взяться. Просто поднял трубку и послушал. Тишина. После чего взялся за провод и проследил до телефонной розетки, скрытой здесь же, в коридоре, за шкафом со старыми головными уборами и всяким хламом. У самой розетки провод был обрезан, вилки не было.

   Вернулся и снова послушал тишину. Наверное, стоило, как только он материализовался, его уничтожить, но...

   Всему своё время.

   Я взялся за изучение справочника. Приведу здесь одну из заметок без даты - таких очень много, куда больше чем тех, что имеют хотя бы какое-то заглавие.

   "Будем садиться за стол. Отец весь день двигал мебель. Он сегодня беспокойный. Говорит, что за окном летают ракеты. Закрыли все окна, но он всё рано бродит и что-то бормочет. Науськала девочек с ним поговорить. Анна говорила четыре минуты, Ольга двенадцать, Мария только две и всё время смотрела на Анну. Они слишком зависимы друг от друга. Наказала её, лишив обеда и отправив в комнату. Ольга говорит, не нужно так делать. Ольга говорит, она только радуется от этого. Неужели это правда? Неужели ей нравится быть отдельно от семьи? Я придумаю, что с ней делать. Девочек так трудно воспитывать. Неблагодарные особы так и норовят пойти тебе наперекор".

   Кто стал бы тратить время на столь бессодержательные заметки? Честно говоря, мой багаж знаний касательно женских дневников оставляет желать лучшего. Чёрт его знает, чем они умудряются заполнять его на протяжении сотен страниц! Молодые и незамужние, наверное, душевными переживаниями, но, судя по всему, тяга к ведению дневников с возрастом может перерасти в душевное заболевание.

   Подобных записей там десятки - каждая норовит перещеголять предыдущую в бессвязности, каждая норовит погрузить тебя в сон. То, что их объединяет, очень трудно выразить словами. Это... чувство тревоги, что ли? Иногда восходящее до паники, оно сквозит в простых словах и предложениях, словно гудение басовой струны на гитаре. Все события, которые попадали на эти страницы, ограничивались четырьмя стенами, и это тоже странно тревожило. Они были затворниками? Похоже на то. Иногда мысль матери семейства - а это, без сомнения, она вела дневник - терялась, и получалось что-то вроде этого: "Опять пришли, смотрели полтора часа, потом улетели. Мыла полы, цветы засохли. Везде эти насекомые, послала младшую за валерианой, но никуда не пустила. Мыло, аспирин. Ах, Елисей, Елисей, что же ты молчишь! Укрыла тебя одеялом. Не кашляй, сегодня хороший день. Прочту тебе твои любимые книги, все до единой".

   Девочкам приходилось несладко. Возможно даже горше чем мне...

   Блог на livejournal.com. 27 апреля, 12:52. О бессодержательности...

   Открыл на компьютере заметки, касающиеся моего ненаписанного романа, прочитал несколько абзацев. Закрыл. Нет, пожалуй, с дневником всё в порядке...

   3.

   Алёна не слишком удивилась бы, увидев по пробуждении собранную дорожную сумку. Однако следующие несколько дней они провели так, как и полагается туристам-патриотам и бродягам, что исследуют без определённой цели дальние занимательные уголки страны. Много блуждали по округе, общались с людьми, которые вроде бы стали даже чуть более дружелюбными. Часто вместе, но иногда по отдельности. Что-то произошло между ними - будто любимый пластиковый экскаватор, с которым и в песочницу, и в деревню, треснул, и никакой от него теперь радости.

   Юра много времени проводил, беседуя с Вилем Сергеевичем. Встретив его на следующий день в кафетерии, молодой преподаватель спросил: "Как продвигается ваше расследование?", желая услышать, наверное, новые мысли по поводу трагедии, что разыгралась недавно. Но Виль Сергеевич несказанно удивился вопросу. Кажется, он уже забыл, как передавал вчера с рук на руки тело Славы вторично приехавшим полицейским, куда более хмурым, чем ранее. "Это же не самосуд?" - спросил тот, что казался помладше. Старший молчал, поджав губы. "Здесь только сердобольные тётушки, единственный грех которых - излишняя подозрительность и желание совать нос в чужие дела, - ответил мистер Бабочка, - да мы вот с этим товарищем. Он школьный учитель, а я всё время был у него на виду. Мы вместе выломали дверь, когда заподозрили неладное".

   "Тогда, может, доведение до самоубийства?" - спросил первый полицейский, и Виль Сергеевич сказал: "Мы всячески его от этого оберегали".

   Это их удовлетворило.

   - Я чего же, так сильно выделяюсь? - спросил мистер Бабочка, поглощая глазунью и каждые десять секунд берясь за перечницу, чтобы вытрясти оттуда новую горку душистого чёрного перца. - Скажите, где я прокололся? Костюм? Или просто рожа у меня как у милицейской овчарки?

   - Да ни в чём вы не прокололись, - сказал Юра, слегка покривив душой. - И рожа у вас как надо. Это Саша. Та полная женщина с манерами доброй тётушки. Она видит всех насквозь, и это она сказала нам с Алёной, что вы детектив.