Перестав наконец терзать клавиатуру, разминая одеревеневшие запястья, я подумал с грустью: "Если мне, конечно, представится шанс сделать её такой. Если всё ещё не окончательно испорчено". Потому что, пронося малышку мимо комнаты девочек, я напрочь забыл о старшей сестре. Меня буквально втянуло в дверной проём. Не успел я вздохнуть, как стоял перед Ольгой, держа перед собой, словно щенка, человеческий эмбрион. Я хотел закрыть собой Акацию, спасти её хотя бы так, повернувшись спиной к верной смерти. Я видел в отражении в стекле шкафа свои глаза, похожие на глаза бешеной лошади.

   У обитателей базальтового муравейника были копья и камни, и крошечные ножи, похожие на коготки котёнка, но, выскакивая наружу, они тут же роняли своё оружие и начинали кулаками расчищать себе путь, чтобы поскорее убраться прочь. Возникла давка.

   Опустив взгляд, я стал смотреть на босые ноги Ольги, и свои, не менее босые и даже больше похожие на куски серого пластилина. Прямо сейчас я ничего ими не ощущал, а пытаясь пошевелить хотя бы пальцем, получал отдалённые, гулкие вспышки боли - поэтому упустил момент, когда на балконах башни не осталось никого, кроме нескольких дезориентированных бедолаг, которым слишком сильно заехали по голове.

   Тогда руки Ольги пришли в движение и впервые с начала нашего (недоброго) знакомства выстроились в совершенно человеческом жесте, жесте отрицания. Розовые, дрожащие ладони умоляли: "Уйди, пожалуйста, уйди, я боюсь тебя больше всего на свете", и, наблюдая неуклюжесть движений девочки-подростка, я вдруг понял, что Ольга вовсе не умерла, не сгнила в телесной оболочке, словно забытое на солнце яйцо. Она потерялась - так же, как её сёстры. Блуждала по своему собственному лабиринту, надеясь найти выход, но натыкалась только на двери, ведущие в собственное прошлое.

   "Это Акация, - сказал я не своим голосом. Перед глазами проплывало всё, что говорила мне Мария, кто-то словно быстро-быстро чертил это на песке между набегающими волнами. - Твоя мать".

   Откуда-то из недр башни раздался крик - низкий, дрожащий, будто порванная струна, предсмертный хрип которой кто-то очень ловкий поймал в деревянную шкатулку. Оля попятилась, всё так же держа перед собой руки и переставляя ноги как паук, споткнулась о кровать, перевернула пару стульев.

   "Я ничего плохого не сделала! - слышалось мне, хотя я и не отвечу под присягой, что эти слова не возникли в моём мозгу сами собой, навеянные сложившейся мозаикой. - Мама, не трогай! Мама, не бей! Мама, я была хорошей девочкой".

   Мария была права. Перешагнуть порог во второй раз с Акацией на руках не составит труда.

   "Твоя мама ни за что не станет такой, как была", - сообщил я несчастному существу, скрючившемуся в углу и сразу как будто уменьшавшемуся в размерах. Часть одной из башен откололась и с грохотом рухнула вниз, обнажив блестящее нутро. Осколки оставили на белой коже Ольги длинные кровоточащие царапины, изорвали одежду.

   Пятясь, я вышел из комнаты, и пока Акация ела, добрый десяток минут обсасывал подозрения, стихийно возникающие в моей голове. Не хочет ли Мария совершить расправу? Но нет... пожалуй, нет. Считайте это ПРОЯВЛЕНИЕМ ИНТУИЦИИ. Душа младшей сестры таит куда меньше обид, чем могла бы. Мария - настоящее сокровище, чистое, понимающее сердце, которое не смогла запятнать вся грязь, что на него вылилась, и я рад, что мне представился шанс с ней познакомиться.

   Я верю, что вместе мы найдём выход.

   Поэтому прямо сейчас я исчезну из этого прогнившего насквозь места. Скорее всего, не навсегда. Бежать по разламывающемуся под ногами льду к центру озера - плохая идея. Всегда лучше держать направление к берегу, даже если там всё выглядит куда хуже. Постараюсь вернуть Марию, хоть на несколько минут, надо заставить её поболтать с сёстрами. Покажу ей глотку на кухне. Мы обязательно что-нибудь придумаем: она умная девочка, да и я ещё не окончательно сошёл с ума.

   Поэтому до встречи, мои несуществующие читатели. Чувствую себя так, словно перешёл горный хребет. Ноги ломит, в животе пусто, голова раскалывается от избытка кислорода, но теперь дорога пойдёт под уклон. И я уж постараюсь не сорваться, обещаю вам.

   Мы обещаем.

   Глава 20. Нажать на спусковой крючок.

   1.

   Вскоре после того как первый раз увидела гигантский зев, Алёна Хорь поняла что значит "стоять на пороге". Оказавшись в квартире Валентина, она действительно нашла лазейку в специальные, подготовленные кем-то заранее сны, словно слайды, заправленные в старый проектор, и, включив их единоразово, умела теперь самостоятельно запускать громоздкую машину.

   Стоило лишь закрыть глаза и погрузиться в лёгкую дрёму, как из тьмы проступали своды пещеры. Слева журчал ручей, и Алёна шла вдоль него, спрашивая себя: "Почему я одна? Куда подевался Юра? Это он ждёт меня там, у выхода?" А потом скользила на влажных листьях и видела перед собой, близко-близко, тёмную воду с плывущими у самого дна телами. Именно в этот момент приходило понимание о нереальности происходящего. Девушка выдёргивала себя из сна, содрогаясь от омерзения и страха. В какой-то момент она поняла, что находится гораздо ближе к гигантскому рту, чем раньше. Водопад грохотал совсем близко, так, что стоит отдаться на волю потока хотя бы на секунду... страшно даже думать, что тогда будет.

   "Стоять на пороге" было очень дельным советом. Всего-то делов, что удерживать себя во сне, в то же время сознавая, что спишь.

   Каждый раз, просыпаясь, Алёна сверлила тёмными глазами потолок. Ничего не выходило. Она упорно не желала вспоминать, что спит. Даже решившись пойти на риск - попробовать, осознав себя в момент падения, когда это было проще всего сделать, остаться во сне и на твёрдой поверхности одновременно, уцепившись за плющ или за край уступа, - она ничего не добилась. Страх вновь погрузиться в воду вышвыривал её в реальный мир и накрывал сверху крышкой - исцарапанным, грязным потолком.

   Занятая этой головоломкой, она не вполне осознавала, что делает и говорит, когда появлялся супруг. Он отошёл на второй план, оставаясь частью прежней жизни, ненужной, как трамвайный билетик в кармане пальто. Проявляя эмоции, которые он от неё определённо ждал, девушка ставила на проигрыш старую плёнку, подсознательно изумляясь, как такой умный человек как Юра до сих пор не раскусил этот фокус, не выбросил кассету и силком не вернул её в реальный мир. "Валентин", "убийства", "Зелёный ключ"... слова и фразы вращались вокруг семенами одуванчика, не неся в себе практически никакого смысла. Она не замечала полёта ложки, в которой плескалась жидкая молочная каша, не чувствовала, как горячее нечто скользит по пищеводу, не просила воды, но пила с неосознанной жадностью, восполняя потерю влаги. Один раз, вынырнув из своего видения, Алёна с изумлением осознала, что находится в вертикальном положении, поддерживаемая чьей-то тонкой, но твёрдой рукой, и только задним числом вспомнила, что только что была в туалете.