"Приехали передохнуть от суеты больших городов?" - понимающе кивнул он.

   Я поколебался, а потом сказал: "От собственной жизни".

   Сторож ещё раз кивнул, а потом показал в окно:

   "Вон они, отдыхающие, лежат. Иные говорили, что приехали на месяц. Иные - на год. Все лежат здесь. Тридцать, сорок лет... не самая короткая жизнь".

   Я люблю читать надписи на могилах, запоминать имена и подсчитывать, как давно человек умер и сколько жил (а вот на фотографии умерших смотреть не люблю - не знаю почему), но, конечно, могилу девочки мог и пропустить. Точно так же я не видел могилы матери и отца семейства.

   Где бы они ни были, что-то во мне сопротивлялись мысли о том, что крошка Мария лежит с ними рядом. Или даже, что она лежит где-то ещё. Деревянные кровати казались скрижалями, до краёв полными откровений. Теперь, когда за окном была только земля (здесь, в комнате девочек, мимо окна неспешно ползёт известковая стена какого-то древнего строения), содержимое их воспринималось отнюдь не как творение человеческих рук. Скорее, как отражение на воде. Во мне словно открылся ещё один глаз; покачиваясь на длинном стебельке, он примечал сверху то, что не могли видеть другие.

   4.

   Всё ещё трясясь от гнева, Юра заглянул в гостиную, но не увидел ни Спенси, ни Петра Петровича. Входная дверь распахнута настежь, с веранды доносились шаги, шорох метлы и приглушённые голоса. Вялые листья штурмовали высокий порог. Керосиновые лампы слегка чадили, пахло горьким маслом. Кресла и диваны на изогнутых ножках словно были вырезаны из цельного куска маргарина.

   Хорь хотел было пойти на веранду, но, услышав за спиной невесомые шаги, обернулся. Женщина вышла из одной из боковых комнат и стояла теперь всего в пяти шагах, возле круглой кадки с увядшим розаном. Словно актриса из фильмов прошлого века, всё ещё поддерживающая видимость окутывающей её славы, но на деле уже никому не нужная. Бросив на него короткий, рассеянный взгляд, она повернулась и пошла прочь, быстрым, но неверным шагом, точно полы длинного тёмно-синего платья так и норовили захлестнуть лодыжки и повалить её на пол. Стук каблуков звучал как расстроенные часы.

   - Стойте! - закричал он. Женщина не обернулась. Она исчезла за поворотом коридора, и Юра бросился в погоню, не слишком уверенный что то, что он только что увидел, было не приведением.

   Коридор образовывал зеркальную букву "Г", и в короткой его части была единственная дверь, ведущая, по всей видимости, в местную столовую. Незнакомка стремилась скрыться там, но силы оставили её, бросив щуплое тело на подоконник, как они оставляют тяжело больных людей, долгое время с переменным успехом состязающихся с недугом.

   - Марина? - спросил он, схватив её за рукав. Пурпурный атласный платок, укрывавший плечи и предававший ей сходство с розовым бутоном, соскользнул бы, если бы не узкая белая кисть, что придержала его у горла. Женщина не торопилась показать лицо. Она смотрела в окно, волнистое от непрекращающегося дождя, и, когда Юра сделал шаг в сторону, отвернулась. - Марина, это же ты! Я тебя узнал. Но... как такое возможно?

   Взгляд мужчины приковала к себе вертикальная морщинка под нижней губой; в неё, как выразился Слава, он влюбился сразу и бесповоротно. Но теперь учитель думал, что ошибся. Мало ли в мире женщин со смешной ямочкой в этом же месте? Мало ли женщин с правильным, совершенным лицом, будто её создатели, запершись в комнате и предаваясь сексуальным утехам, поминутно сверялись с профилем греческой статуи? Волосы были светлыми, против нежного каштанового бархата, струящегося с головы молчаливой Славиной подруги, да и осанка не та... И, что самое главное, Виль Сергеевич, а он был куда как опытен в подобных делах, засвидетельствовал её смерть. Хорь разжал руку, но женщина больше не пыталась сбежать. Так и стояла, повернувшись лицом к окну. Её лицо по-прежнему казалось Юре знакомым. Красивое, со слегка задранным носом и прямыми, как по линеечке, скулами (в отражении в мокром стекле они не были такими ровными, оплывая как нагретый пластилин; не так сильно, как у того типа в луже, но всё же).

   Перед его внутренним взором появилась фотокарточка в толстых мозолистых пальцах. Юра берёт её двумя пальцами у мистера Бабочки, как коллекционер монету. Со снимка на него смотрит светловолосая женщина с удивительно правильным лицом и глазами, в которых струился млечный путь.

   - Так это были вы? - в крайнем возбуждении спросил Юра, коснувшись её локтя. - Та женщина на фотокарточке. Мой друг, Виль Сергеевич, приехал, чтобы найти вас.

   Детектив говорил, что та женщина якобы не старела, как в "Портрете Дориана Грея", но Юра видел, что всё куда сложнее. Она производила впечатление бесконечно усталого человека. Не старого в общепринятом понимании, но такого, который находится на земле непозволительно долго. Похожа на череду вырезанных кадров из фильма, как говорят на западе, относящегося к категории "В". Словно понимая это, незнакомка не торопилась вступать в диалог.

   - Значит, вы всё время были здесь? Не выходили в город, не показывались? - Юра быстро огляделся и приблизил лицо к скрытому блестящими волосами уху: - Вас здесь держат насильно? Нас с женой тоже... в смысле, никто не говорит, что мы не можем уйти, но она просто не хочет. Понимаете? Угодила в капкан. Они, кем бы они ни были, знают, какую приманку положить. С вами случилось то же самое?

   Юра запнулся, ощутив неприятные мурашки между лопатками. Женщина взглянула на него через отражение в стекле. Подняла руку, чтобы провести по лбу, где одна за другой, как разрезы скальпелем, появлялись морщины. Молодой учитель не знал, что именно стало причиной тому, что его сердце в этот момент пропустило удар: этот ли взгляд через обильно орошённое небесной водой стекло или тонкая серебряная цепочка из дубовых листьев на запястье, что вдруг показалась из-под синего рукава. Он вспомнил эту цепочку. Её было нетрудно вспомнить - как и особенный, завораживающий мужчин блеск радужки.

   - Это ведь не шутки, - сказал он, пятясь и выпуская из рук прохладную ткань её платья. - Так кто же вы? Наталья Пролежанова, женщина с фотографии, или Марина, женщина с большой дороги, из-за которой покончил с собой хороший человек?

   Я и та, и другая, - чуть слышно произнесла она, и платье над лопатками едва заметно натянулось на вдохе.

   - Я сам видел, как вы умерли, - сказал Юра.