– Да, красивая. Ой! Больно! – от неожиданности я дёргаюсь.

– Извини, по кости всегда больнее, – говорит татуировщик.

– Я с тобой, держись, моя хорошая! – ты сжимаешь руку чуть крепче.

Концентрироваться на воспоминании становится сложнее из-за града слёз, от которого чешутся щёки. Я открываю глаза и смотрю на комнату сквозь солёную пелену, их застелевишую. Трясущимися руками достаю свой журнал, делаю отметку. Сентябрь нашей осени, год xxn2.

Надо же, хорошее воспоминание, а стало только хуже. Из-за него я в очередной раз понимаю, как много ошибок совершила. Исправлять их уже поздно. Остаётся только думать о том, что было бы, если…

Если бы я была терпеливее к тебе.

Если бы я ценила твою доброту и заботу.

Если бы не срывалась на тебя из-за своих проблем.

Если бы отдавала так же много, как ты мне.

Всё было бы по-другому.

Глава 6

Вчера у меня было похмелье, и все мысли были заняты тем, чтобы с ним справиться. Но рассуждения, которые я вела в перерывах между тяжелыми снами, вновь и вновь прорываются сквозь туман беспамятства. Я думаю о том, что никогда не испытывала такого удушающего чувства сожаления и вины. Мне кажется, что я всё сделала не так.

Я отвечала слишком резко.

Я не прислушивалась к твоему мнению.

Я часто была агрессивной и грубой.

И много других «я не то» и «я не это».

Такое ощущение, что груз всех все этих ошибок громоздится у меня на плечах и лежит на груди, как огромные гири. Даже дышать иногда становится тяжело: стоит только подумать о том, как я накричала на тебя или хлопнула дверью, или, чего хуже, ущипнула за руку или ударила по щеке…

В бреду воспоминаний я дохожу до пивного автомата. Он, словно маяк, манит меня через темноту, и я выбираюсь к нему на берег в надежде на спасение. Я на автопилоте изучаю ассортимент, и внезапно всё моё тело пронзает острая боль. У меня подкашиваются ноги, и я хватаюсь за автомат, чтобы не упасть.

Голова начинает кружиться, и передо мной в безумной карусели пролетают картинки – все ссоры, в процессе которых я теряла контроль. Я до сих пор помню каждый раз, когда ярость подкатывала к горлу и сжимала его невидимой рукой с цепкими пальцами. Асфальт исчезает, и я проваливаюсь в воспоминание, которое совсем не хотела вытаскивать из хранилища подсознания.

Ты стоишь в коридоре квартиры моей подруги. Лицо бледное, глаза красные от слёз.

– Пожалуйста, вернись домой, – твой голос приглушен, точно пробивается через толстую стену.

– Не хочу. Я не хочу с тобой больше жить, и видеть тебя – тоже.

– Пожалуйста, – твой голос становится совсем бледным, – вернись, я не хочу тебя терять.

– Нужно было думать раньше. А теперь убирайся отсюда! – я толкаю тебя обеими руками. Ты не сопротивляешься, и тебя отбрасывает к двери.

– Убирайся! Вон!

– Пожалуйста, не делай этого.

Я кричу так громко, что стены начинают трескаться, а с потолка сыпется штукатурка. Весь дом ходит ходуном, мебель проваливается под пол. Паркет между нами раскалывается, образуя огромную трещину в несколько метров шириной. В неё проваливается соседское кресло с верхнего этажа. Последнее, что я вижу – твой печальный взгляд, обращенный ко мне.

Я прихожу в себя на полу перед автоматом. Сегодня толпы вокруг не собралось, к счастью. Но я замечаю на себе взгляды пожилой пары пуделей, стоящей неподалёку.

На ней – лиловое пальто и зелёный шарфик. Аккуратно подстриженные белые ушки украшены заколками в виде розмарина. У него в зубах трубка, из которой валит чёрный дымок. Не могу разобрать, что выражают их взгляды: они мне сочувствуют или осуждают? Забросив в автомат монетку, выбираю щавелевую ипу и исчезаю из поля зрения стареющей четы.

Ноги сами ведут меня в джаз-бар «Забытое сердце». Когда я в него захожу, плотная темнокожая женщина на сцене начинает петь Some of this days – шедевр Софи Такер.

Под строчку You’re gonna be so lonely я бреду к бару за бокалом красного вина. Конечно, мне известна эта песня. Не могло быть иначе: чтобы меня не преследовали воспоминания, даже когда я хочу послушать музыку и отвлечься от них. Эта песня упоминалась в «Тошноте» Сартра, которую ты так любишь. И я помню, что заслушивалась ей тем летом, когда мы сели в поезд, раскалённый ненормально жарким для Северного города солнцем. Воздух в вагоне был настолько горячим, что обжигал лёгкие с каждым вздохом.

Я тогда купила себе пломбир с лунной крошкой, и он за минуту растаял у меня в руках. Мы вместе смеялись над тем, как белая жижа расползается по ладони, капает на коленку, а с неё – на пол. Вот как тогда всё было просто. Сейчас бы я от такого не рассмеялась. Не знаю, что вообще теперь способно меня рассмешить.

Помню, поезд мчался вдоль зелёных деревьев и жёлтых развалин некогда прекрасных домов. Пассажиры сходили с ума от духоты. Одни смеялись нарочито громко, другие плакали как-то особенно печально, а кто-то и вовсе читал вслух Бодлера.

Мы вышли на маленькой станции, взяли две бутылки вина и отправились к заливу. По пути обворовали куст малины, уж больно пышно он торчал из-за чьего-то забора.

Пока ты срывал пухлые ягоды, я пела эту самую песенку, и мой голос увязал в густом горячем воздухе.

When you leave me…

– Извините, – раздаётся у меня над ухом низкий мужской голос, – тут не занято?

Я поворачиваюсь и вижу высокого парня с длинными чёрными волосами и глазами ворона.

– Нет, не занято, – быстро смерив его взглядом, отвечаю я.

Кожа смуглая, ореховая. Клетчатая рубашка с серым капюшоном выглядит странновато. Потёртые джинсы и голубые кеды. Один из них, левый, с дыркой, из которой видно оранжевый носок.

– Я Трамп, – он протягивает мне руку с фенечкой на запястье.

– Как президент или бродяга?

– Как президент бродяг, – он широко улыбается. Ого, зубы-то какие белые, даже смотреть больно.

– И что президент бродяг делает в этом баре?

– Заливаю разбитое сердце. А ты?

Усмехнувшись, я наконец пожимаю его протянутую руку.

– Я – принцесса чаек, и заливаюсь здесь по той же причине.

– Ну вот мы и нашли друг друга.

Наш разговор быстро переходит к обсуждению бывших. Его возлюбленную звали Мара. Вместе они открыли «Лавочку магического шоколада», где делали плитки со вкусом восточной розы, западного ревеня, южной крапивы и северной клубники. Идея этого бизнеса принадлежала президенту бродяг, а Мара была идейным вдохновителем. Но спустя пару лет её начало тянуть в дальние страны. Она страстно хотела путешествовать, и причем немедля. Он уговаривал её подождать, мол, ещё немного расширим бизнес, а вот потом…