Гены Локида были сильны.

Кову часто спрашивал ее об отце, и Бёрнелл раскатывала ему о Ноэ, как о герое. Почти всё.

А теперь жалела. Потому что чувствовала, как жизнь в ней угасает, а она так и не поведала сыну всей правды.

Но поверил бы он ей?

Она бросила взгляд на спящего в кресле Кову. Он так уставал, постоянно суетился вокруг неё, донимал врачей, требовал максимально улучшенных условий и внимания к ней. Не жалел финансов.

Ее милый, бедный мальчик.

Ее надежда.

«Прости меня, родной. Но я больше не могу…»

Женщина тяжело выдохнула, заставляя кислородную маску запотеть.

Готов ли сын к ее уходу? Вряд ли к этому можно подготовиться.

Но она уже все решила. Лучше сейчас, чем через день или неделю в искусственной коме, на которой так настаивали врачи, не способной ничего чувствовать и ясно мыслить.

Рак пожирал ее изнутри, впиваясь чёрными ногтями в лёгкие, заставляя лоб полыхать. Лайя устала сражаться.

И в конце концов, она прожила хорошую жизнь.

Ненапрасную.

Восстановила множество прекрасных полотен и даже нарисовала несколько своих, что теперь украшали музей Лэствилла, некогда бывший Чёрным замком.

И оставит после себя сына. А значит, умрет не до конца.

Рука потянулась к катетеру, торчащему в сгибе локтя. Лайя, морщась, вынула иглу из вены. Хватит с неё лекарств и обезболивающих – они перестали работать ещё неделю назад.

Затем приподнялась и стянула с себя давящую маску — без неё все закончится быстрее.

Горло тут же обожгло приступом кашля, который она попыталась заглушить кулаком. Лишь бы Кову не проснулся.

Опустив голову обратно на подушку, женщина закрыла глаза. И перед ее внутренним взором сразу же возник он. Как всегда, в своём бежевом пиджаке, заискивающе улыбающийся.

— Я так надеюсь, что мы встретимся, — одними губами прошептала Лайя.

Она верила, что он где-то там. Что Ноэ все ещё есть. Не исчез бесследно, не растворился в безвременьи.

— Жди меня…

«Обречённое может быть радостным.»

Несколько хриплых вдохов, и внутри что-то остановилось. Сердце, должно быть.

«Его сердце», — последняя мысль. А затем тьма сомкнулась вокруг.

***

Я протяну свою ладонь,

Мы оба будем без колец.

По мне откроется огонь,

Я твой билет в один конец.

Лайя открыла глаза, щурясь от яркого света. Она стояла посреди огромного песчаного пляжа, так похожего на тот, на котором она провела полгода.

Полгода после его смерти.

На Мауи.

Все вокруг было залито солнечными лучами.

Привыкнув, она опустила взгляд на свои руки и с удивлением выдохнула. Кожа разгладилась, исчезли морщинки и старческие пятна. Да и чувствовала она себя прекрасно. Словно ей снова было двадцать пять.

Подол легкого белого платья на жемчужных бретельках развевал океанский бриз, в каштановых локонах играли солнечные зайчики. А в душе — ощущение долгожданного покоя. Ничего не тревожило, не давило, не печалило.

Удивительная легкость в теле и мыслях.

— Лайя.

Волосы на затылке зашевелились от этого голоса. Такого… знакомого, но забытого? Девушка почувствовала чей-то взгляд между лопаток. Обернулась, но не смогла разглядеть того, кто шагал ей навстречу.

Солнце слепило глаза.

— Кто здесь? Где я? Это сон? — глупые вопросы растерянности. Она даже не поняла, что сказала это вслух.

Смех приближающегося заставил кожу покрыться мурашками, а глаза – наполниться слезами счастья.

Теперь она увидела его.

Его.

Ноэ, лучезарно улыбаясь, шёл к ней по песку. Босые ноги, закатанные белые брюки, небрежно расстегнутся рубашка. Не изменился. Совершенно.

Пытаясь прогнать с ресниц непрошеную воду, Лайя принялась растирать кулаками по щекам соленые дорожки, ещё не до конца веря, что снова видит его. Может, это очередной сон, что исчезнет, оставив тяжесть на сердце, стоит ей проснуться.

Но она же чувствовала, что уснула навсегда.

Тогда что это? Воспалённый бред умирающего сознания?

Ноэ был уже близко. Рядом.

Аромат ирисов и апельсина кружил голову. Как раньше.

Протянув руку, нежно коснулся ее скулы, провёл пальцами дорожку за ухо, зарываясь в волны волос. А она дрожащей ладонью сжала краешек ворота его рубашки, ощупывая ткань подушечками пальцев. Точно проверяя, реально ли происходящее.

— Ноэ… Это правда ты?… — срывающийся нотами волнения голос.

В ответ он лишь коротко кивнул и прижал ее к груди. Крепко. Как делал это всегда.

А его шёпот, самый драгоценный звук в мире, раздался у ее уха:

— Теперь это место по праву может называться Раем. Здравствуй, сердце моё.

Я так долго ждал тебя…