Я поднялась и, оскальзываясь, побрела дальше.

Ночной Уайтчепел сменялся дневным. Улицы заполнили рабочие, спешащие на фабрики ко второму гудку, и лишь кое-где мелькали яркие шали жмущихся к стенам проституток. Тонкими голосами предлагали кресс-салат прозрачные, похожие на духов девочки, их перекрикивали продавцы газет:

– Новая жертва Потрошителя! Первое описание убийцы!.. Всего за два пенса! Энни Дарк1 найдена с перерезанным горлом!..

– Всего два пенса, мистер! – вынырнул перед Джереми мальчишка.

Джереми отвесил ему подзатыльник и отобрал пачкающийся типографской краской лист.

Раньше я перебиралась на правый берег Темзы через Ландонский мост – когда бегом, когда ухватившись за чей-то экипаж или фургон, изредка на подводе – если извозчик не гнал, но в этот раз Джереми поймал меня за шиворот и потащил к воде. Паромщики его знали – Джереми-Булла, компаньона мистера Арчера, и предпочли не связываться, когда он, глумясь, просыпал монеты мимо ладони. А потом еще и втоптал их.

– Пошел, – толкнул он меня на хлипкий паром. Толкнул так, что я налетела на высокого мужчину в дорогом пальто и низко надвинутой шляпе.

– Простите, мистер, – пробормотала я.

Джереми снова встряхнул меня, развернул:

– Осторожно, сачок!.. Вот отец тебе задаст!.. Из дома сбежал, стервец! В доках околачивался! Мать с ума сходит… – не краснея, врал он, пока я, прижатая к его животу, чистила только что украденный кошелек. – Смотри у меня! – рыкнул Джереми.

Кошелек упал на настил, а после меткого пинка – в темные, почти черные воды реки.

– Из дома убегать нехорошо, – низким, чуть хриплым голосом сказал мужчина и отвернулся.

Я отстранилась от Джереми, истово завидуя мелькнувшей в тумане водяной крысе – работая хвостом как рулем, зверек старательно греб перепончатыми лапами.

– Стоять, – прошипел кокни, поймав меня за ухо, и снова завел волынку о принимающей сердечные капли матушке.

Так, за ухо, он спустил меня с парома, втащил в грязную улочку Саутворка.

– Сколько?

– Две кроны, восемь шиллингов, – отдала я монеты.

– Раззява и не заметил, – ухмыльнулся Джереми. – Еще два фунта,2 и будешь молодец. Проболтаешься Арчеру – убью, – потрепал он меня по макушке, пряча деньги.

Если Уайтчепел принадлежал полукровкам всех мастей, в Саутворке издавна заправляли гоблины. Их специфический прелый запах не перебивали ни дешевые духи и пудра борделей, ни кислый дух медвежьих арен, ни металл крови от кругов для петушиных боев, куда привел меня Джереми.

– Работай, – указал он на толпу мастеровых и прогуливающих уроки студентов.

Мысль раствориться в толчее мелькнула и исчезла. Отобрав у меня деньги, Джереми подобрел – но не на столько, чтобы потерять бдительность. Я сбегу позже, когда он уверится, что запугал меня, но не позднее, чем через неделю, потому что из Ландона надо выбираться, пока добрый хозяин не продал меня Сьюзан.

Я покорно кивнула и шагнула к рингу. Петушиный круг двадцати футов в диаметре был выкопан в земле и облицован диким камнем, окружен металлической сетью, которая не позволяла птицам выбраться. Дно покрывала солома в розовых разводах.

Серокожий судья-гоблин, привлекая внимание, с жутким скрежетом провел когтями по металлическому столу.

– Фландриец Лайон! – пролаял он, и в круг бросили крупного красно-желтого петуха. – Фьюри из Хиндостана!3

Я пригнулась, когда белый соперник Лайона чуть не задел мою макушку стальными накладками шпор. Внизу, на арене, мелькнула красная молния фландрийца, и я попятилась, не желая смотреть на брызнувшую кровь и взвившиеся в воздух перья.

Рев толпы оглушал. Я лавировала между пьяными от азарта мужчинами, стараясь не смотреть на их раззявленные рты с желтыми пеньками зубов, на перекошенные лица. Кошельки и монеты жгли руки. Орущий мастеровой в залатанном пиджаке с пустыми карманами заехал мне локтем под дых, я согнулась и под визгливый смех принимающего ставки гоблина вывалилась из толпы.

Хватая воздух, завертела головой, пытаясь высмотреть Джереми слезящимися от тусклого солнца глазами. Нужно смываться, пока бой не закончился – все схватятся за кошельки, и… И будет облава.

Кокни нашел меня первым. Он появился из-за спины, схватил меня за руку, ругаясь, потащил в подворотню.

– Ногами шибче!

– Что случилось?! – вскрикнула я, поскользнувшись на очистках.

– Повылазило, Тинка? – плюнул Джереми.

Я оглянулась на бегу, но куда смотреть, не поняла.

– Раззява с парома за нами пошел! – прошипел Джереми, и только тогда я разглядела высокую фигуру в темном пальто. Мужчина стоял чуть поодаль от петушиного круга и напряженно кого-то высматривал.

– Полицейский?

– Хрен его…

Мы протиснулись между стоящими впритирку домами и оказались на задворках. Улица шумела в сорока футах впереди, а здесь сушилось серое, растянутое на веревках белье и пахло луковым супом. Я выглянула из-за сваленных горой деревянных ящиков, приготовленных для растопки, проморгалась – Триединый, как же болят глаза! – и охнула: расплывающаяся фигура качнулась из стороны в сторону, будто с сомнением повернувшись к нам.

Джереми чертыхнулся, распластался по стене, прижимая меня к животу. Незнакомец явно потерял интерес к петушиному бою, поднял голову вверх, так, что стало видно острый, похожий на вороний клюв нос, и медленно пошел мимо закоулков, радиально разбегавшихся от площадки с ареной.

– Наш запах сносит, – ухмыльнулся Джереми, когда незнакомец исчез за поворотом. – Не отвяжется, покажу его ребятам, – приговорил он мужчину. – …А ты ему, похоже, приглянулась. Кажется, наш приятель любит мальчиков, – загоготал кокни. – Хотя… Сиськи у тебя, вроде, есть… – Грязная пятерня залезла под свитер, больно ущипнула.

– Отпусти! – рванулась я.

– …и даже неплохие. – Голос Джереми стал противным, как у тех, кто приходил к Арчеру в поисках новой «служанки».

– Не трогай меня! – забилась я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

– Ладно тебе… – просопел на ухо кокни, тиская грудь. – Давай дружить, Тинка? – Пахнущий табаком и жирной рыбой рот мазнул по губам, и меня вырвало. – Сука!

Джереми оттолкнул меня – я полетела на груду ящиков, с грохотом обрушив на себя баррикаду. Тяжелая деревяшка рухнула на живот, вышибла воздух, заставив подавиться криком. Кокни стоял, утираясь сохнущей простыней – его сдерживало лишь воспоминание об Арчере. И, пожалуй, мысль о том, что за утро я принесла столько же денег, сколько остальные воришки вместе взятые.

– А ну проваливайте отсюда! – донеслось с чердака.

Сжав зубы, я выбралась из-под занозистых ящиков, встала, исподлобья глядя на этого скота. Из глубокой царапины на щеке текла кровь.

Прищур кокни не сулил ничего хорошего.

– Потом с тобой поговорим, – пообещал он, спрятав руки в карманы. – Двигай.

Повернуться к нему спиной я не решилась, в темный лаз между домами нырнула боком, зашагала вдоль стены, собирая плечом склизкий мох. Крыши над головой почти смыкались, срывающиеся с черепицы капли били по плечам, по стриженому затылку – не увернуться. Джереми не отставал, мягко ступая тяжелыми ботинками. От его глумливой усмешки не осталось следа.

Я ускорила шаг, почти побежала к белому просвету впереди. Надо было в толпе, на петушином кругу…

– Куда так резво? – затрещал натянутый пиджак.

Лаз вывел нас на Маршалси-роуд. Заново отстроенная после летнего пожара улица тускло блестела решетками на окнах домов, металлической оковкой дверей магазинов. Ползущие по стенам плети дикого винограда в преддверии снега горели охрой и лихорадочно-красным. У ворот особняков размахивали метлами дворники, у черных входов толпились мальчишки, предлагавшие рыбу и мясо. Люди победнее ходили за покупками сами: тетушка-гусыня в капоре, похожем на печную трубу, женщина с острым лисьим лицом, тащившая в одной руке сумку, а в другой – зареванного мальчишку лет четырех, сосущего палец. Чья-то горничная в сером форменном платье, выглядывающем из-под плаща, обгоняя их, пренебрежительно фыркнула; шляпные коробки в руках служанки доставали ей до самого подбородка.