Инспектор Хан вдруг замер на полпути. Я чуть не налетела на него.

– Расспроси служанку юной госпожи О и доложи мне о результатах.

– Есть!

Сдвинув на затылок соломенную шляпу, я смотрела мужчине вслед, пока он, в одеяниях цвета полночной синевы, не скрылся из виду. Вскоре мимо меня прошла женщина с ведром воды, и я обратилась к ней:

– Простите, где я могу найти служанку госпожи О?

Незнакомка быстро повернула ко мне голову и задвигала губами, но вместо слов раздалось лишь тихое мычание. Кажется, попросила следовать за ней. Она засеменила ногами, и вода из ведра расплескалась по земле. Тогда служанка поставила ведро под крышу и провела меня через ворота рядом с павильоном во внутренний двор поместья. Сюда могли входить только женщины – мужчинам, за исключением ближайших родственников, это строжайше запрещалось. Здесь даже воздух был другой: тяжелый, наполненный священной тишиной.

Наконец служанка дернула меня за рукав и указала на девушку с заплетенными волосами. Дождь окончательно стих, а та все ходила кругами под открытым небом.

– Это она?

Женщина кивнула.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Я повернулась к девушке. Наши взгляды встретились. Мне тут же бросились в глаза ее бледное лицо и прилипшие к вискам мокрые волосы. Нездоровится, наверное, или же она волнуется. Боится.

Она тоже оглядела с ног до головы меня и мою форму – светло-серый жилет квэджа поверх темно-серого платья, синие воротник и манжеты, завязанный пояс. Ее глаза остановились на выжженном на моей щеке шраме.

– Ты полицейская тамо.

Ее слова будто обожгли мое лицо, и я попыталась закрыть шрам волосами.

– Да.

– Что тебе нужно?

– Я принесла плохие вести… – Я бы хотела преподнести эту новость мягко, но разве можно мягко сообщить, что твоей госпоже перерезали глотку? – Твоя хозяйка мертва.

Я ожидала дрожи и слез, но чем дольше я на нее смотрела, тем больше недоумевала. Непонятно: грустит она или нет? Слишком потрясена для проявления эмоций или же по ее лицу никогда нельзя угадать, что она чувствует?

– Мертва, – потухшим голосом повторила девушка.

– Сожалею.

Я как смогла пересказала служанке, что случилось. Потом я умолкла, не зная, как продолжить.

– Ты ее личная служанка, и… и наверняка от твоего внимания не могло ничего ускользнуть. Расскажи, во сколько твоя хозяйка ушла из дома?

– Не знаю. Я рано проснулась и пошла взглянуть, как ей спится, но постель была пуста. Тогда я подняла тревогу.

– Понятно… А врагов у нее не было?

Молчание затянулось.

– Я нарушила правило.

Я начала задавать вопросы лишь по приказу инспектора Хана, однако любопытство разгоралось во мне подобно распаленному маслом огню. Я никогда не умела справляться с этим чувством.

– Правило?

– Да, которому учат всех слуг.

Это правило я знала слишком хорошо. «У меня есть рот, но я не должен говорить; уши, но я не должен слышать; глаза, но я не должен видеть».

– Ты что-то слышала, – догадалась я. – Или видела?

– Видела. Хотя не должна была видеть.

– Что ты видела?

Она долго не отвечала. Лишь смотрела на меня, задумчиво заправляя волосы за ухо.

– Как-то ночью я, не подумав, открыла дверь в комнату хозяйки и заглянула внутрь… Там кто-то был. Было темно, так что я его не разглядела, но я уверена, что это был мужчина. Он вскочил и выбежал через заднюю дверь. А мне стало так стыдно, что я тоже убежала.

– Когда это произошло?

– Неделю назад, – ответила служанка. – А еще я нашла письмо.

В моей голове роились мысли.

– Ты умеешь читать?

– Меня хозяйка научила.

– А ты этого хотела?

Немногие наемные слуги хотят научиться читать, даже если им представляется такая возможность. Какой толк учиться грамоте, если она тебе в жизни не пригодится?

Я вдруг обратила внимание на то, как высоко девушка держит подбородок, и сказала даже больше самой себе, чем ей:

– Ты не хочешь оставаться служанкой.

– Меня мое положение устраивало, однако хозяйка… – она вновь неуверенно замолчала.

– Мне можешь рассказать.

– Хозяйка говорила: «Я не верю, что люди рождаются рабами. Смотрю на тебя – и вижу сестру». – Ее губы слегка задрожали, она посмотрела мне прямо в глаза: – Зачем тебе это? Ты же ее смерть расследуешь.

Я прочистила горло. Любопытство во мне разыгралось не на шутку. Грамотная служанка. Это же неслыханно. Возмутительно даже.

– Письмо. Что в нем было?

– Оно было короткое. Я его хорошо запомнила.

Я ждала.

– Так… Что в нем было?

Она не сводила с меня глаз, как будто всеми силами заставляла себя не отворачиваться. Наконец девушка заговорила. Твердо. Казалось, что она перечитывала то письмо бесчисленное количество раз:

– Там было сказано: «Дорогая, моя верность тебе тверже камня, а моя любовь все так же непоколебима. Даже не сомневайся. Приходи сегодня в час Крысы[13] на наше обычное место». Она получила это письмо утром накануне…

В наступившей тишине я закончила предложение:

– …смерти.

– Да, – служанка распрямила плечи. – Пожалуйста, если ты закончила, мне бы хотелось побыть одной.

– Понимаю, – я кивнула и, не удержавшись, спросила: – Как тебя зовут?

– Сои, – девушка ответила мне пристальным взглядом. Ее глаза были похожи на два черных омута, в которые мне совсем не хотелось окунаться. Что-то крылось под их неподвижной гладью.

– Спасибо, Сои.

Я отвернулась, уже собираясь уходить, но спиной чувствовала ее присутствие, словно наш разговор еще не окончен. Я повернулась к служанке и задала последний вопрос:

– А где письмо?

В этот раз она смотрела не на меня, а на мокрую от дождя землю.

– Оно заканчивалось словами: «Сожги это письмо».

Тучи сгущались. Я шла следом за инспектором Ханом по грязной улице и докладывала ему о том, что услышала от служанки Сои. Точнее, не ему, а его плечам – двум древним скалам, отшлифованным синим шелком. Инспектору было всего двадцать семь лет, но почему-то он казался гораздо старше и мудрее.

– И последнее: она пересказала мне содержание письма, которое получила госпожа О. Письмо от ее любовника. – Я по памяти зачитала текст письма, слово в слово. Затем добавила: – На вопрос, где служанка Сои научилась читать, она ответила, что госпожа О лично обучила ее. После этого мы разошлись.

– Значит, у тебя и правда хорошая память, – ответил инспектор Хан. – Будешь чаще помогать в сборе информации и расспросах женщин.

– Конечно, господин.

Я еле сдерживала восторг. Я буду полезна самому инспектору!

– Господин, а как вы понимаете, что человек что-то недоговаривает?

– Почему ты интересуешься?

– Мне любопытно, господин.

– Любопытно…

Одно короткое слово, и он замолк. Тишина давила. К горлу подступила тошнота. «Не разговаривай без разрешения с людьми выше тебя по чину, Соль. Ну разве это так сложно?» – не раз повторяла мне сестра. Я чувствовала, как внутри узлами нарастает напряжение, прямо как при общении с ней; и тишина была такая же гнетущая, полная потаенных мыслей.

Наконец наше напряженное путешествие подошло к концу: впереди показалось внушительное здание Столичного ведомства полиции. Оказавшись перед ним впервые, я перепутала его с дворцом – и немудрено: богато украшенные ворота, красные деревянные балки, черепичные крыши.

– Что ты чувствуешь, когда врешь, тамо Соль? – внезапно спросил инспектор Хан.

Я не сразу поняла, что он ждет ответ.

– Я начинаю волноваться, господин.

«Прямо как мгновение назад».

– Тревога весьма действенно влияет на человека. Она везде оставляет следы. В манере речи, в цвете щек, в жестах рук.

Я вспомнила глаза служанки Сои – темные неизведанные омуты. И рискнула задать последний вопрос:

– А глаза, господин?

– Иногда выдают и они. Секреты делают людей безрассудными.