Вошедший в кабинет Калошина Дубовик выглядел торжественно и немного смущенно.

– Андрей Ефимович! Дорогой, ты откуда? Наря-ядный! Никак медаль получил? – майор приобнял Дубовика за плечи.

– Какая медаль? Что ты меня заговорил? Я к тебе по делу! – подполковник прошел к окну, открыл форточку: – Накурил-то!

– Ладно-ладно! Давай своё дело! – Калошин присел на подоконник.

Дубовик расстегнул пальто и повернулся к нему:

– Геннадий Евсеевич! Я прошу руки твоей дочери! – сказал и замер.

Калошин ожидал когда-нибудь такого предложения, но сейчас он растерялся:

– А?.. А Варя-то как, согласна?

– Не знаю, я у неё не был! Вот, зашел за тобой! Полный портфель деликатесов, подарки! Пойдём, Геннадий Евсеевич, а? – Дубовик вдруг страшно заволновался.

– Так сначала у девушки спрашивают! Эх, ты, жених! – майор достал папиросы, руки его почему-то предательски задрожали.

– Да откуда ж я знаю, как надо! Я что, каждый год женюсь, что ли? Не искушен в этих делах, так что ж! – подполковник выхватил портсигар из рук Калошина, достал папиросу, но в волнении сломал и выбросил в форточку. – Чёрт! Пошли, а?

– Ну, хорошо, пойдем! Только дай мне полчаса, чтобы дела свои закончить! Посиди пока спокойно, покури, подумай, что скажешь девушке! – Калошин, как маленького, усадил Дубовика на стул. – Да успокойся ты! Всё будет хорошо! Я свою дочь знаю! Ломаться, цену набивать себе не станет!

В это время в кабинет вошел Гулько. Он тепло поприветствовал подполковника, потом обратился к Калошину:

– Слушай, Геннадий Евсеевич, я к тебе по поводу смерти библиотекарши Слепцовой, – он присел к столу.

– Что там не так? – заволновался Калошин, зная, что Гулько никогда не станет беспокоить его понапрасну.

– Расскажу, а ты сам решай! Значит так. Помнишь, труп её лежал в проходе между книжными полками параллельно им, а лестница сверху на ней. Так?

– Так-так, не томи, говори!

– Говорю: полка со скрепляющим штырем, о который она ударилась, стоит слева по положению тела, рана на голове располагается сзади также, слева. Только вот трасология показывает, что при таком падении рана должна была быть сзади справа. А так, получается, что она финт в воздухе сделала! – Гулько крутанул рукой. – Я уж и в библиотеку сам сходил, попытался падать по-всякому – не выходит!

– Так что же, ты хочешь сказать, что её толкнули? – Калошин подался всем телом к эксперту.

– Ты, Геннадий Евсеевич, сам это произнёс! – поднял указательный палец Гулько. – Пишу, что вижу, а разбираться вам, товарищи оперативники.

– Ну и «жук» ты, Валерий Иванович! – погрозил ему Калошин. – Ладно, пиши, разберёмся! Не впервой!

Гулько кивнул и вышел.

– Ну, что? Успокоился? Идём свататься? – Калошин направился к вешалке, Дубовик встал.

Но тут раздался звонок, и майор, чертыхнувшись, поднял трубку. Выслушав звонившего, бросил её с силой на рычаг:

– Не успели! Снимай пальто, подполковник, полчаса ещё придётся потерпеть! Сухарев звонил, просит принять одну учительницу!

– Хорошо, что только одну, – мрачно пошутил Дубовик и стал стягивать пальто, осторожно вынимая раненную руку.

– Ладно, не хмурься! Зато потом с чистой совестью – домой! Рука беспокоит?

– Терпимо… Ты лучше скажи, Варя никуда не уйдет? И вообще, дома ли она? – вдруг забеспокоился подполковник.

– Я позвоню и всё узнаю, не трепещи, как муха! Ты сегодня на себя не похож! Возьми себя в руки! Боевой офицер! – Калошин покачал головой, с улыбкой глядя на Дубовика.

– Ладно, убедил! Болтай со своей учительницей, а я буду «брать себя в руки»! – подполковник повесил пальто и закурил.

Калошин же позвонил домой и наказал дочери ждать его самого и «свою судьбу в чине подполковника». Что ответила девушка, Дубовик не слышал, но, когда майор весело подмигнул ему, улыбнулся.

В дверь постучали.

Высокая статная женщина с властным голосом сразу заполнила собой всё пространство кабинета. Очки в роговой оправе и узел тяжелых волос на затылке дополняли облик учительницы классического образца.

Кивнув Дубовику, она по-хозяйски села к столу Калошина.

– Как дела у Вари? Всё художеством занимается? Пора начать серьёзно учиться! Марать холсты можно и в свободное от учёбы время! Или замуж собирается? У них это сейчас больно быстро происходит! – она обернулась к Дубовику. – По-моему, с вами, молодой человек, я видела Варвару на празднике? – она с осуждающим видом посмотрела на него и покачала головой.

Дубовик настолько опешил от этой эскапады, что, буквально, проглотил язык. Но потом внезапно встал, расправил плечи и подошел к столу. Наклонившись к лицу женщины, обдавая её запахом дорогого одеколона, раздельно и чётко произнёс:

– Не терплю, когда вмешиваются в мои дела! А на Варе обязательно женюсь! – и сел на место, закинув ногу на ногу и с ироничной усмешкой глядя сквозь очки на властную учительницу.

Теперь пришла её очередь изумляться. Она открыла рот, чтобы достойно ответить наглецу, но тут вступил Калошин:

– Прасковья Петровна! Простите, что перебиваю вас, но позволю себе напомнить, что Варя уже не ваша ученица, а мы с вами не на родительском собрании! Давайте беречь время друг друга! У вас, насколько я понимаю, какое-то очень серьёзное дело! Вернёмся к нему! Я вас слушаю!

Дубовик показал ему большой палец.

Женщина обидчиво одёрнула пиджак, но, чувствовалось, что слова Калошина возымели своё действие. Единственное, с чем она была не согласна – присутствие в кабинете «постороннего лица», каковым по её мнению являлся Дубовик, но Калошин и тут нашёлся:

– Это наш проверяющий из КГБ, я не имею права его удалить!

Учительница ещё больше выпрямила и без того прямую спину, поправила очки и произнесла:

– Извините! – откашлялась. – Так вот, Геннадий Евсеевич, меня к вам привело очень серьёзное происшествие: у нас пропал учитель химии, – при этих словах Дубовик фыркнул, но понял, что смешок его неуместен, и тут же завуалировал его кашлем. – Вы должны его помнить: это Арбенин Денис Иванович. Вот уже второй день он не является на занятия. Его нет дома, соседи сказали, что позавчера вечером он куда-то ушел и с тех пор больше не появлялся.

– По-моему, он живет один? – спросил Калошин.

– Да, жена его умерла в прошлом году, а сыновья живут отдельно, даже в разных городах. Вот так наши дети бросают нас на старости лет, – не удержалась она от нравоучительного замечания, бросив при этом многозначительный взгляд на Дубовика, вызвав у него лишь недоумение. – Человек он положительный, за все годы ни разу ни то, что не пропустил без уважительной причины уроков, но и не опоздал. Дисциплина для него не на последнем месте! –опять взгляд на подполковника, который в этот момент пожалел, что не надел военную форму, цивильный костюм её не впечатлил. Но потом он вспомнил, что с Варей на празднике был в кителе со всеми регалиями, но и тогда это не удержало женщину от таких же колких замечаний, и просто решил игнорировать их. Видимо, на свете существовало только одно мнение: её личное.

Прасковья Петровна между тем продолжала:

– В день, перед своим исчезновением Денис Иванович был чем-то очень озабочен, скажу больше, мне показалось, что испуган. Я спросила его, всё ли в порядке, он только кивнул, хотя обычно был более многословен. Один момент меня просто насторожил: он подошел к окну и о чем-то задумался, я его окликнула, так он, представьте, буквально, подпрыгнул, а в глазах – страх! Уж это чувство я умею распознать! – тут и Калошин не удержался, и вслед за Дубовиком хмыкнул. – Да, умею, и считаю это важным качеством педагога!

– Может быть, у него появилась женщина? Всё-таки, год прошёл со времени смерти жены, он ещё не старый, мало ли… – майор с надеждой посмотрел на учительницу, хотя понимал, что это ожидание призрачно, и не ошибся.