РОЗА. Конечно. И что это будет за слово? Памперникель – хорошее слово. И шарманка тоже. Однажды я видела на улице цыгана, который, как оглашенный, крутил ручку шарманки. Вы когда-нибудь крутили ручку шарманки, мистер Рёскин?

РЁСКИН. Роза, мы с тобой дружим уже долгое время.

РОЗА. Может, оно только кажется долгим.

РЁСКИН. С тех пор, как тебе было одиннадцать.

РОЗА. Одиннадцать лет. Моя тогдашняя кожа уже износилась. Теперь у меня совсем другая кожа.

РЁСКИН. Это прекрасная, идеальная кожа. И тебе уже восемнадцать. Ты выросла у меня на глазах.

РОЗА. Полагаю, это то же самое, что наблюдать, как закипает вода.

РЁСКИН. Это было чистое удовольствие. Надеюсь, я был тебе хорошим другом.

РОЗА. Вам нравится этот рисунок? Я хотела нарисовать маму, но никак не получалось, вот я и решила нарисовать лошадь.

РЁСКИН. Ты выросла в красивую молодую женщину.

ЛИЗЗИ (смотрит на них вместе с остальными из другого пространства-времени). Осторожнее, детка. Сейчас начнется.

РОЗА. Вы мне льстите, мистер Рёскин.

РЁСКИН. Джон. Пожалуйста, Джон. И я тебе не льщу. Ты не должна стесняться своей красоты, Роза. Твоя красота – дар Божий, то самое, что восхваляют художники и поэты.

ЛИЗЗИ. Особое Божье проклятье. Пища для шакалов.

КРИСТИНА. Гоблинский фрукт. Символизирует смерть.

РОЗА. Вы меня смущаете, мистер Рёскин.

РЁСКИН. У меня и в мыслях такого не было. На самом деле…

ДЖЕЙН. Слишком поздно. Вот оно.

РЁСКИН. На самом деле, Роза, я тебя люблю, очень сильно, и всегда любил.

КРИСТИНА. Ох, теперь он это сказал.

ДЖЕЙН. Это отвратительное слово.

СУИНБЁРН. Будь это пьеса, я бы встал и ушел.

РОЗА. И я люблю вас, мистер Рёскин.

КРИСТИНА. Не говори ему этого.

ДЖЕЙН. Какая глупая девушка.

РЁСКИН. Джон. Зови меня по имени. Джон. Почему ты так меня не зовешь?

РОЗА. Джон. Джон Рёскин, известный всему миру писатель и художник. Джон Рёскин, покровитель искусств. Джон Рёскин, мировая знаменитость. Джон Рёскин. Имя вам подходит. Как и фамилия. Куда лучше, чем Перегрин Пикль. Или доктор Пердустл.

РЁСКИН. Я надеюсь, эта фамилия подойдет и тебе.

РОЗА. Премного вам благодарна, мистер Рёскин, но я не думаю, что фамилия Пердустл мне подойдет. Да и потом, фамилия у меня уже есть. Как и имя. Роза. Оно мне нравится. И привыкла я на него отзываться. Что же касается фамилии, Ла Туш, пожалуй, я от нее не в восторге. Какая-то в ней ложная красота, и подразумевается показушность, как у жуликоватого персонажа в якобитской пьесе. Порядочная девушка, по моему разумению, должна стремиться избегать всех форм показушности, за исключением, разумеется, тех случаев, когда надобно скрыть потерю добродетели.

РЁСКИН. Роза, вы сделаете меня самым гордым человеком на земле, если дадите согласие на святое бракосочетание.

ЛИЗЗИ. Беги. Беги, как ветер.

РОЗА. Кто? Я? Вы говорите со мной?

РЁСКИН. Разумеется, я говорю с тобой. Здесь больше никого нет, так?

РОЗА. Вы действительно хотите жениться на мне? Вы? Чтобы мы стали мужем и женой?

РЁСКИН. Я любил вас долгих семь лет. Молча. Терпеливо ждал, пока ты повзрослеешь. Я буду к тебе добр, клянусь. Материально я очень хорошо обеспечен. Мы будем путешествовать, жить в прекрасных условиях. Со всеми удобствами. И здесь, и в Италии, где ты пожелаешь.

РОЗА. Я не знаю, что и сказать.

КРИСТИНА. Скажи – нет.

РЁСКИН. А в чем проблема? Мой возраст? Мне только сорок семь. Это не старость.

РОЗА. Но вы кажетесь старым. В сравнении со мной. Я только-только перестала играть в куклы. Почти перестала.

РАСКИН. Ты хочешь сказать, что не можешь представить меня в этом статусе.

РОЗА. Не знаю, как я смогу вас себе представить. Я знаю, как думала о вас в прошлом: милый, старый, добрый, пухлый дядюшка. И да, переход к восприятию вас, как супруга, будет непростым. А кроме того, не думаю я, что мои родители дадут согласие.

РЁСКИН. Почему? Я богат. Знаменит. Я смогу дать тебе все.

РОЗА. Да, но, видите ли, вы им не нравитесь.

РЁСКИН. Разумеется, я им нравлюсь. И всегда нравился.

РОЗА. Не так, чтобы очень. И им не нравятся ваши друзья.

РЁСКИН. Мои друзья? Почему? Что не так с моими друзьями?

РОЗА. Они верят, что вы общаетесь не с теми людьми.

РЁСКИН. Как это, не с теми?

РОЗА. Вы знаете. С художниками, натурщицами, поэтами и так далее. С таким ужасным человеком, как Россетти.

РЁСКИН. Да причем здесь Россетти? И что твои родители знают о Россетти? Ты не можешь выйти за меня, потому что я – друг Россетти?

РОЗА. И еще этот безнравственный мистер Суинбёрн, который пишет прекрасные стихи, не имеющие смысла, и этот радикальный издатель Уильям Моррис, и его странная жена с пышными волосами и пронзительным взглядом, которая разрешает посторонним мужчинам, не своему мужу, рисовать ее обнаженную грудь. Я даже слышала, будто мистер Россетти…

РЁСКИН. Что? Что еще натворил Россетти?

РОЗА. Что он пьет.

РОССЕТТИ (элегантно пьяный, с бутылкой, негодующе). Это гребаная вонючая клевета.

РЁСКИН. Даже если Россетти и пьет, какое это имеет отношение к нам?

РОЗА. И еще говорят, что по ночам он бродит среди могил и убил свою жену.

ЛИЗЗИ. Так говорят?

РОССЕТТИ. Какое у них воображение! Я убил мою жену. Это же надо такое себе представить. Мужчина, убивший свою жену. Но мне весьма интересный человек. Да еще любитель ночных прогулок по кладбищу. Неординарная личность. И я в шоке, слышите, я в шоке, что толстые, глупые, жабоподобные родители Розы Ла Туш распространяют слухи, что меня нельзя считать уважаемым человеком, только потому, что я, возможно, убил свою жену.

(Величественно рыгает, потом пьет).

(РОССЕТТИ и ДЖЕЙН в его мастерской).

ДЖЕЙН. Ты знаешь, что медленно убиваешь себя?

РОССЕТТИ. И чем это отличает меня от других наших знакомых? Жизнь – это самоубийство. Некоторые из нас просто добились в этом больших успехов.

ДЖЕЙН. Раньше ты там много не пил.

РОССЕТТИ. Развиваю свои способности. Практика, практика и еще раз практика.

ДЖЕЙН. Ты в состоянии самоуничтожающего траура по своей жене, и это надо прекратить. Это невероятно глупо, не говоря о потери времени и таланта. Лиззи такого бы не хотела.

ЛИЗЗИ. Откуда ты знаешь?

РОССЕТТИ. Не упоминай Лиззи при мне. Не хочу, чтобы ты произносила ее имя.

ЛИЗЗИ. Какой ты у нас ранимый.

ДЖЕЙН. Габриэль, если ты не возьмешь себя в руки, я больше не позволю тебе рисовать меня.

РОССЕТТИ. Ты на такое не пойдешь. Я делаю тебя бессмертной.

ДЖЕЙН. Меня от тебя тошнит. Я ухожу домой.

РОССЕТТИ. Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, не уходи, Джейни. Пожалуйста.

ДЖЕЙН. Ради Бога, только не умоляй. Это ниже твоего достоинства. Ладно, может, и не ниже, просто ты в этом так чертовски хорош, что нагоняешь тоску. Но я не собираюсь целый день сидеть с пьянчугой, который планомерно убивает себя и свое искусство из-за умершей женщины.

РОССЕТТИ. Джейни, как ты можешь покинуть меня? Ты знаешь, как отчаянно я тебя люблю.

ДЖЕЙН. Какая чушь.

РОССЕТТИ. Люблю. Это правда. Если ты уйдешь, я умру.

ДЖЕЙН. Ты не думаешь, что я должна хоть немного времени проводить с Вилли?

РОССЕТТИ. С кем?

ДЖЕЙН. С Вилли.

РОССЕТТИ. Каким Вилли?

ДЖЕЙН. Уильямом Моррисом. Моим мужем. Твоим лучшим другом.

РОССЕТТИ. Вилли – социалист. Они верят в совместное пользование. Джейни, ты мне нужна. Только ты у меня и осталась. Пожалуйста, не уходи.

ЛИЗЗИ. Она сдастся.

КРИСТИНА. Уговаривать он умеет.

ДЖЕЙН. Ладно. Только не смотри на меня так. Ты знаешь, я этого не выношу. Но, Габриэль, ты действительно должен перестать сводить себя с ума из-за Лиззи. Она ушла. Лиззи умерла.

ЛИЗЗИ. Он знает, что я умерла. Он меня убил.