Выскользнув через черный ход, мы под полусонный лай собак, спотыкаясь в темноте, рванули через небольшой проулок. Преодолев его, как солдаты на марше, мы, проскочив луг, нырнули в лесок к припрятанному там автомобилю. В тоже время небо, слабо блеснув далекой молнией, хлынуло дождем.

– Вот и Бог нам помогает! – улаживая рюкзак в багажник, поднял Боря голову вверх, подставив свое лицо под холодные струи дождя.

– Сейчас главное – в грязи не забуриться, да на пост не нарваться! – усаживаясь за руль, нервно закурил Гуня.

– Не каркай! – оборвал я его.

Не ответив, он зыркнул в мою сторону и, заведя автомобиль, вырулил на дорогу.

Под проливным дождем, пропетляв по проселкам, мы вырулили на трассу и благополучно ушли.

Взяли меня ровно через месяц, как в песне: «Открылась дверь, и сонного подняли…»

Арест для любого человека – это, прежде всего, страх. И это не только страх перед наказанием. И это не только застывшие от тоски глаза мамы. И это не только косые взгляды соседей, с нездоровым любопытством перешептывающихся у подъезда. Одна мысль о том, что тебя, еще совсем недавно свободного, сажают в клетку, способна разорвать твою душу на части, как взрыв тело.

«Самое главное в нашей «творческой» жизни – это даже не суд, а арест, – как-то сказал мне Боря. – В любой момент, Михай, надо быть готовым к аресту… Это здесь… – обвел он взглядом обтянутый колючкой периметр зоны, – все задним числом самые умные сидят. Менты тоже далеко не фраера и не дурней нас, «умных»! У них в руках дубина, называемая «Закон»! А это сила, которая может так размазать, что мало не покажется! Хороший следак знает, что человек в момент ареста испытывает… И потому в первые дни старается чем угодно и как угодно выбить из него показания. Он, Михай, знает, – с тоской посмотрел он на курлыкающий над зоной клин журавлей, – что это потом человек опомнится и вместо своих эмоций начнет думать своей головой… Но пока начнет думать, смотришь, а дров уже «накосил»! Слово, оно ведь, что птица вольная, – вздохнул он. – Ляпнешь, и тю-тю! Потому иногда не вредно подумать о том, что следаку гнать будешь».

Невольная Борина наука не прошла для меня бесследно. Словно предчувствуя, я, как неоканчивающийся фильм, все крутил и крутил в голове сцену своего ареста. Но думки думками, а реальность – это реальность. Мой арест и особенно следствие были для меня очень нелегкими. Следователь волк был матерый и не верил ни единому моему слову. Все мои изощрения о том, что сберкассу я брал один, что все деньги я проиграл в карты на юге, что тех, с кем играл, не знаю и не помню, вызывали у него лишь сарказм. Но по тому, как начинались первые допросы, я хорошо понимал одно. У следователя на руках было лишь то, что было: отпечаток моего большого пальца, неосторожно оставленный мной на дверце сейфа через лопнувшую перчатку, да показание случайного свидетеля, заметившего лишь одного человека, уходившего в ту ночь от сберкассы по проулку.

Я понимал и еще одно: если бы взяли Сухого или Гуню, то нас бы уже свели лбами, мордуя очными ставками. Но по тому, что их не было, и по появлявшемуся у следователя едва заметному нервозу, я уже точно знал, что взяли лишь одного меня, и потому я мог позволить себе некую импровизацию. Сдавать подельников, накручивая себе срок, было идиотизмом. Вся эта лабуда о «чистосердечном» была не для меня. И, как стойкий оловянный солдатик, плывущий на бумажном кораблике через пытающееся утянуть меня в пучину бумажное море, я, держась своих первоначальных показаний, успешно обходил закидухи и уловки следователя, как коварные рифы. От его участливого «чистосердечного признания» и подсадных стукачей, так называемых «наседок», мы быстро скатились до побоев, ну а от побоев чуть ли не до издевательств. Но следователю никоим образом так и не удалось расчувствовать меня. Я был уже не мальчик, и за моими плечами была уже хорошая школа, и в той школе я был не последний ученик.

Перепробовав «классические методы» допросов и запугиваний, он, не выдержав, кинул меня в камеру к отморозкам. Я прекрасно понимал, что эта мразь хочет со мной сделать, и приготовился к самому худшему. Но его мечты не оправдались и здесь. Больше к моему удивлению, чем к его разочарованию, так называемые «шерстяные» меня почему-то не тронули. А вскоре у меня появился и новый адвокат. И это был уже не казенный продажный адвокатишка, работающий под ментами, а серьезный и достаточно известный в своих кругах человек. И хотя я не верил и ему, мне стало несколько полегче. А вскоре сменили следователя, и дело мое пошло быстрее. Затем прошел суд, который и огласил мне приговор.

Мне вынесли почти максимальный срок, но, как бы там ни было, «вышку», на которую меня раскручивали, мне не дали. Впереди у меня была жизнь, и, какой бы она ни была, она несла, пусть маленькую, но все-таки надежду. Попав в лагерь, о Сухом я с тех пор ничего не слыхал.

И вот теперь, сидя напротив друг друга и вспоминая прошлое, мы невольно старались даже не приближаться к воспоминаниям о сберкассе. Смотря на Борю, я видел, как он постарел и осунулся. Жизнь если и не поломала его, то что-то явно согнула в нем.

Слушая его, я понимал, что после стольких лет разлуки ко мне он пришел не просто так… Не просто! Но я не выпытывал его, ожидая, когда он все скажет мне сам.

– Хочу я тебя, Михай, об одном одолжении попросить… – неловко помявшись, наконец, сказал он. – Ствол мне нужен…

– На кой он тебе?!! – внимательно посмотрев ему в глаза, тихо спросил я, наливая спиртное в стопки.

– Счет мне кой-кому выставить надо, – не отводя от меня пристального взгляда, спокойно ответил он.

– И кто этот счастливчик, если не секрет? – пригубил я тетин Пашин «каняк».

– Слон!

Покрутив свою стопку в руке, он выпил.

– Слон?!! Н-да! – скривился я, побарабанив пальцем по столу. – Это становится уже интересно!

Боря, не ответив, ковырял вилкой в остывшей картошке, а я, стараясь унять хоровод своих мыслей, замолчал, чувствуя, как у меня под ложечкой нехорошо засосало.

– Ну как, поможешь?!! – нарушил Сухой наше какое-то паскудное молчание.

– Одной волыной Слона не завалить, Боря. Он всегда со своим кодлом ходит. А это опасно, – поморщился я. – Если я правильно вкуриваю, о каком «Слоне» идет речь.

– Ты меня правильно понимаешь, Михай, – прищурился он и осторожно, словно боясь согнуть вилку, положил ее на стол. – Правильно!

– Их там, кажется, три «брата-акробата»? – пристально посмотрел я на него.

– Вот потому я и пришел к тебе, как… как к старому корешу, – кивнул Боря, и голос его при этом слегка дрогнул. – «Стечкин» мне, Михай, нужен… Ну и, если можно, «яблочко» одно! На второе рук не хватит, – серьезно посмотрел он на меня. – Помоги, брат! По своим каналам я все это не сразу надыбаю… Да и засветиться могу раньше, чем надыбаю.

Промолчав, я закурил.

– Я понимаю, Михай! Все понимаю! – торопливо заговорил он, словно боясь остановиться. – Ты тогда все на себя взял… За всех «паровозом» потянул!

– Взял, не взял, какая теперь разница? – вяло махнул я рукой. – Наверное, так надо было.

– Дело не в том, как надо было. Не в том! – чуть приподнявшись, остановил он меня жестом. – Прошу, выслушай! Не тормози меня!.. Я все эти долгие годы хотел увидеть тебя и поговорить. Долгие годы хотел и боялся этого разговора нашего! Но лучше поздно, чем никогда! Ты для меня, оказывается, был единственным другом! Единственным, кому я полностью доверял! Но тогда все пошло как-то не так! Все не так!!! Будь они прокляты те деньги! Этому выродку Гуне, видать, мало доли его показалось! Вот он и потянул их из схрона! Ничего не оставил гнида! А тут узнаю, что тебя взяли!.. Испугался я!.. Запаниковал!

– Слушай, Боря, зачем ворошить то, что быльем поросло? Да Бог с теми деньгами. Забыли!

– Не поросло, Михай!!! Не поросло! Это, как ты говоришь, «былье» совесть моя пропахивает! И еще как пропахивает! Я в жизни своей много чего не так делал, но крысой никогда не был и корешей своих никогда не кидал! А он, Михай, все потянул! – со злобой повторил он. – Как только узнал, гнида?!. Но нашел я его! По «сочам» травил он с шалавами наше бабло, мразь! Видит Бог, по-хорошему я хотел… – дрогнул его голос.