– Частично! – улыбнулся Боря.

– Час-тич-но! Эх, мужики-мужики!

Тетя Паша вновь покачала головой и, сходив в дом, принесла бутылку с самогоном темно-коричневого цвета.

– Усе! Больш не дам! – поставив ее на стол, строго сказала она. – И не просите! У ем и так шейсят градусов!.. На кедровых шишках стоял! Чистый каняк! А то я вас, мужиков, знаю!.. Вам усе мало!

И пошла в дом, тихо бурча: «Эх, бобыли, бобыли…»

Оставшись одни, мы, выпив за встречу, постепенно разговорились.

С Борей я познакомился в лагере, куда попал, получив свой второй срок. Были мы с ним из одного города, но не это способствовало началу нашей дружбы. Среди заключенных землячество особой роли не играло. По этому поводу в лагерях недаром ходила одна злая шутка: «Дашь земляку в морду – как на родине побываешь!» Но, как бы там ни было, Боря стал опекать меня, и я не знаю, как бы сложилась моя жизнь в лагере без этой его опеки. Был он старше меня на десять лет и отбывал свой третий срок. Этот высокий смуглястый парень с веселым и дерзким нравом пользовался среди заключенных авторитетом и был среди лагерной «элиты» не из последних.

«Ты, Михай, смотрю я, парнишка с нужными понятиями, и стержень в тебе есть, – говорил он мне. – Но это еще полдела. Здесь этот стержень в момент могут сломать. Это тебе не с мамой браниться. Здесь смотреть ты должен всегда в три глаза. Знаешь где третий-то глаз? – шутил он. – Не знаешь?.. На затылке! «Чуйка» называется. Жизнь, Михай, – это ходьба по краю лезвия. Оступился, и все! Пополам развалит!» «Главное в жизни, – стучал он себе пальцем по лбу, – голова! Ум твой! Сильных много, а только умные ими керуют. Ты, Михай, должен зарубить себе на носу три правила, – поучал меня Боря. – Три! Первое – не бойся! Как бы тебе не было страшно, не бойся. Трясутся поджилки, тошнит от страха, но не показывай этого никому и в первую очередь себе. Люди чувствуют тех, кто боится. Нутром чувствуют, и, если не совладаешь со своим страхом, пиши – пропало!.. Укатают! Второе – никому не верь. Никому! Никому не раскрывай себя и свои секреты до конца. Самый близкий друг в момент может стать твоим самым злейшим врагом. Открыть свои секреты – что карты в открытую разложить! Никогда не выиграешь. И третье, Михай, – не проси! Никогда и ни у кого не проси пощады. Просить – значит бояться, а кто боится, тот гибнет. Ну и четвертое, – смеялся он, – никогда не садись играть в карты в одиночку, особенно против меня».

После освобождения я вновь встретился с Борей, который был на воле уже около полугода. Он помог мне с деньгами, и, едва я обменял свою справку об освобождении на паспорт, рванули мы с ним развеяться на юга, где жизнь закружила нас, как ветер мотыльков:

А на югах ах-ох закаты!

А на югах ох-ах рассветы!

А на югах ах женщин море!

И все они… почти раздеты!

Под коньяк, виртуозно играя на гитаре, в отдельном купе летевшего на юг «скорого» весело пел Боря. «Люблю я, Михай, Кавказ!.. Как там у классика?!! «Кавказ пада мною, а я на гарэ с красивий бландынкай вах пию «Хванчкрэ»!» – покачивая ногой в такт движения вагона, лихо подмигнул он мне: – Э-эх!»

Да! Кавказ действительно завораживал. Теплое море, пряный воздух, пляжи, рестораны, женщины! Казалось, здесь царит вечный праздник. Но, чтобы вечно праздновать, нужны были деньги и немалые. Но по этому поводу Боря особо не унывал: «Здесь, Михай, – улыбался он, широким жестом указывая на людей заполнявших пляж, – куда ни взгляни, одни портмоне лежат под ногами, одни портмоне! Ну и радик… кюли, разумеется». «Эх, Михай! – сладко потягиваясь под южным солнцем, выхватывал он томным взглядом разморенные стройные женские фигуры. – Женщины – «оазисы» мои на тяжелом жизненном пути! Вот мы с тобой и будем пить из этих «оазисов»!

Еще будучи в лагере, Боря, раскрывая многие шулерские секреты, научил меня сносно играть в карты. И я, сейчас успешно внедряя их в жизнь, подыгрывал ему в карточных играх с отдыхающими.

Да, алчность и глупость людей были безграничны, и редко кто, проигрывая, понимал это и останавливался. Воистину, жадность губила, и Боря был прав, говоря о портмоне, просто валявшихся у нас под ногами. Деньги текли к нам, если и не рекой, то солидным ручьем. Казалось, что мы жили в раю. Утром пляж, днем карты, а вечерами рестораны и женщины, женщины, женщины! Наша жизнь действительно напоминала песню.

А на югах звездами небо блещет!

Волной морской шампанское там плещет!

И корабли, как Млечный Путь, манят!

А на душе прекрасная погода!

И губы женские, ну словно мармелад!

Смуглый красавец Боря с черными, как смоль, волосами и большими серо-зелеными глазами притягивал женщин, словно магнитом. Разомлев от шампанского и марочных вин, наши очередные Татьяны и Тамары с упоением слушали приблатненные песни из некой другой, таинственной и романтической, жизни, которые своим приятным бархатистым голосом с чувством исполнял на гитаре Боря:

В ночном отеле мотыльки порхают,

Их тусклый свет торшеров так манит.

Ты куришь томно так,.. лак на ногтях сверкает,

Дым сигареты призрачно висит!

Я замечал, что женщины были более склонны к авантюрам, чем мужчины. Большей частью они были актрисы и, создавая в своем воображении некую другую, яркую жизнь, бросались в нее с головой, как в омут.

В этих, пусть и мимолетных отношениях женщины словно хотели убежать и забыться от своей рутиной жизни с ее рутинной работой. От опостылевшего домашнего быта с его нескончаемым мытьем посуды, готовкой и стиркой, и от своих скучных мужей и любовников. На отдыхе они старались не думать о своем «сером» существовании, и потому их так влекло нечто новое, яркое и таинственное. И мы с Борей давали им этого «яркого и таинственного» не скупясь. Чтобы не привлекать к себе внимания, мы, долго не задерживаясь на одном курорте, двигались вдоль побережья, как завоеватели: опустошая при помощи карточных игр кошельки мужчин и соря деньгами, которых не считали, для своих все новых и новых женщин.

Время от времени мы так же ненадолго совершали поездки в другие, не южные города, где по наводкам выставляли богатые квартиры. Но, получив свои доли, спешно возвращались назад, в этот чудный «южный рай», где нас ждали все новые и новые развлечения.

Праздник продолжался!.. И на вопрос наших очередных Ларис и Ирин, кем мы работаем, Боря таинственным полушепотом честно (ну почти честно) говорил им, что мы летчики дальней стратегической авиации! Притом, показывая выколотые на своих плечах звезды, с притворной грустью открывал им страшную «военскую» тайну: «Скоро нас, девочки, в помощь африканским товарищам перебрасывают, а там местные племена звания только по наколкам понимают!»

Наши Леры и Наташи весело смеялись, понимая, что это шутки, но воспринимали их так, как и хотели воспринимать, ведь известно, что в каждой шутке есть и доля правды. А праздник продолжался:

А на югах ночные рестораны,

Мы спать с тобой ложимся очень рано.

А может, поздно – мы уже не знаем!

По полной жизнь свою мы прожигаем!

Но вскоре наш «светлый праздник» окончился, как заканчивается и всякий другой светлый праздник. И наши очередные Катюши и Светланы, так и не дождавшись двух своих «ассов», может быть, с грустью гадали об их судьбе.

А нас… А нас «подбили» в профессорской квартире опера, прибывшие по сигналу сработавшей сигнализации, о которой никто не знал, и которую установили буквально перед нашим прибытием.

Нам быстро «сплели лапти»… на целых пять лет!.. И полетели мы с Борей по курсу Норд-Ост, что было прямо противоположно южному направлению, зарабатывать себе новые наколки, в надежде когда-нибудь удивить ими дикие африканские племена.

Освободившись, мы после недолгой побывки на родине вновь рванули по хорошо знакомым курортным местам.

Но на этот раз наш праздник окончился, так и не начавшись.

Во время нашей последней отсидки в одной жестокой лагерной разборке меня ударили финкой в спину. Отбив ее удар своей левой рукой, Боря тогда спас меня, повредив при этом себе сухожилие. Его рука из-за этого стала плохо сгибаться, а пальцы на ней едва шевелились. Со временем она усохла, подарив Боре новую кличку «Сухой».