– Будь умницей, веди себя хорошо. – Я втиснул ноги в туфли, не развязывая шнурков, схватил кейс и свою связку ключей.

Кати обычно отвечала:

– Слушаю и повинуюсь, мой охотник-добытчик.

Она никогда не отвечает.

Пошел, пошел… Ну все, вышел.

Лифт как раз идет вниз. Слава богу. А то опоздал бы на автобус к парому. Двери открылись. Протиснулся внутрь, в толчею мужских тел, желтоватых и розовато-серых. Да ладно, все мы одного племени, обитатели резервации финансового благополучия, иначе нам было бы не по карману это жилье. В лифте пахло пиджаками, лосьоном после бритья, кожаными ремнями, гелем для волос и еще чем-то затхлым. Может, застоявшимся тестостероном. Все молчали. Похоже, не дышали. Я повернулся так, чтобы мой член не упирался в член другого добытчика, и в поле зрения попала дверь моей квартиры с номером 144.

– Нехороший номер, – сказала когда-то госпожа Фэн. – Дело в том, что «четыре» по-китайски произносится так же, как «смерть».

– Нельзя же всю жизнь только и делать, что избегать цифры «четыре», – возразила ей Кати.

– Допустим. – Госпожа Фэн прикрыла печальные глаза. – Есть еще одна проблема.

– Какая же? – спросила Кати, улыбаясь мне краешком рта.

– Лифт. – Госпожа Фэн распахнула проницательные глаза.

– У нас четырнадцатый этаж! – сказал я. – По-вашему, лифта тоже надо избегать?

– Нет. Но лифт находится как раз напротив вашей квартиры!

– И что? – Кати больше не улыбалась.

– Двери лифта – это пасть! Она пожирает удачу. Удача не переступит порога этой квартиры.

Я взглянул наверх – и увидел себя, взирающего вниз, на самого себя, сквозь дымчатое стекло, в окружении сонма моих же неподвижных голов. Вроде как повстречался с собственным призраком.

– К тому же вы находитесь на острове Лантау, – добавила она, словно вспомнив еще об одном важном обстоятельстве.

Дзинь, звякнул звоночек.

– А чем плох остров Лантау? Это единственное место в Гонконге, где можно поверить, что мир когда-то был прекрасен.

– Мы не любим здешние течения. Слишком они северные. И слишком восточные.

Дзинь, звякнул звоночек. Дзинь, дзинь, дзинь. Второй этаж. Первый. Наконец-то. Автобус еще не ушел. Мы дружно бросились через дорогу и взяли его штурмом. У меня в голове звучала музыка из «Джеймса Бонда». Вспомнилось, как мальчишками, играя в войну, мы погружались на какбудтошний бронетранспортер.

Автобус переполнен – места только стоячие. Ничего не имею против. Напоминает час пик на старой доброй кольцевой линии в старой доброй Англии. Сейчас как раз начинается сезон крикета. За что я люблю автобус – за то, что с момента, когда в него садишься, и до момента, когда переступаешь порог офиса, от тебя ничего не зависит. Ничего не нужно решать. Превращаешься в зомби.

И тут у какого-то придурка звонит мобильный телефон. Чуть не дырявит барабанные перепонки. Невыносимо! Да ответит он или нет? Давай же, отвечай, глухой придурок! И чего это все уставились на меня?

Ах да, это мой телефон. Когда эти штуки только-только появились, сначала всем казалось – ура, супер, до чего удобно! Потом спохватились, поняли – удобно, как электронный ошейник у преступников, выпущенных под залог. Спохватились, да поздно.

Достаю телефон, отвечаю на звонок, позволяю электронам нерелевантности завершить свое путешествие по проводам, через пространство и ко мне в ухо.

– Алло, Броуз слушает.

Вот, теперь самый последний кретин в этом автобусе знает, что моя фамилия – Броуз.

– Нил, это я, Аврил.

Ясно, что Аврил. Кто же еще? Похоже, она даже ночует в офисе. Она вовсю трудилась над отчетом для тайваньцев, когда я уходил вчера поздним вечером или сегодня ранним утром, в общем, как всегда. В компании «Жардин-Перл» пашет целая армия адвокатов. А в «Кавендиш» – раз-два и обчелся: только я, да Аврил, да Мин, который даже договор на аренду квартиры – моей квартиры – толком составить не смог. Китайцы – это уже плохо, риелторы – еще хуже, но китайские риелторы – эти ребята явно служат дьяволу. Вот бы кому юристами работать, но на своей службе они гребут куда больше денег. Этот долбаный отчет для тайваньцев! Вдобавок ко всем моим неприятностям я должен еще разбираться в лабиринте цифр, мелких букв, подвохов. В принципе, хорошо, что Аврил занимается этим дерьмом, но иногда она так достает. Ее прислали из Лондона в январе, поэтому она от усердия землю носом роет. Совсем как я три года назад.

– Хорошо выспался, Нил?

– Плохо.

Аврил явно хотела меня доконать и выжать извинение за то, что вчера я рано ушел. Точнее, уже сегодня. В час ночи. Рано, кто ж спорит. Хрен ей, а не извинение.

– Я насчет папки с материалами по Микки Квану.

– А что с ней?

– Не могу ее найти.

– А!

– Так где же она? Ты работал с ней вчера вечером. Перед уходом.

Пошла к черту, Аврил.

– Я работал с ней вчера вечером. За шесть часов до ухода.

– Но ее нет у тебя на столе. И у Гуйлан тоже нет. Значит, она может быть только у тебя в кабинете. Лично я не касалась ее со вчерашнего дня. Может, ты… Может, она куда-нибудь задевалась? Или завалилась? Может, в ящике твоего стола?

– Аврил, я на острове Лантау, в автобусе. Отсюда не видно моего кабинета.

Сквозь толщу пиджаков, галстуков, тел, ушей, которые притворялись, что не слушают, до меня донесся смешок. Обхихикался, идиот. А может, просто чихнул.

Аврил – это экспериментальный образец ходячего здравого смысла: чувство юмора отсутствует напрочь. Надо дать ей прозвище Спок{51}.

– Я не всегда улавливаю, Нил, что ты хочешь сказать. Я понимаю, что тебе сейчас не видно твоего кабинета. Прекрасно понимаю. На всякий случай напоминаю, если ты опять забыл: Хорас Чун и Тео хотят услышать отчет о том, как продвигается дело Вэя, через пятьдесят две минуты. Уже через пятьдесят одну. Тебя нет на месте, потому что ты на острове Лантау, в автобусе. Ты появишься не раньше чем через тридцать восемь минут. Даже через сорок одну минуту, если ты не позавтракал и заскочишь за пончиками. Господин Чун всегда приходит на десять минут раньше. Значит, к тому моменту, когда ты войдешь в кабинет, упомянутый отчет должен быть полностью закончен, и это придется сделать мне. Для этого мне нужна папка с материалами по Микки Квану, вот я ее и разыскиваю.

Я вздохнул. Постарался придумать что-нибудь уничтожающее в ответ, но силы меня покинули. Простуды замучили, никак не отвяжутся. Надо с ними что-то делать.

– Да, Аврил, все это верно. Но я честно, искренне, безумно, сильно не представляю{52}, куда подевалась папка.

Автобус дергался то взад, то вперед. Мелькнули теннисные корты, здание международной школы, полукружье бухты и рыбацкая джонка в белесом азиатском мареве.

– Нил, у тебя ведь сохранилась копия на винчестере?

Тут я встрепенулся:

– Да, но…

– Тогда я скопирую файл с твоего компьютера и распечатаю еще раз. Там же не больше двадцати страниц, да? Скажи мне свой пароль.

– Боюсь, что не могу этого сделать, Аврил.

Молчание. Аврил думает.

– Боюсь, что тебе придется, Нил.

Мне вспомнилось, как свежевали кролика – я это точно видел, только запамятовал, где именно. Под ножом шкура разошлась, как застежка-молния. Только что был кролик как кролик, такой хорошенький, словно бы дремал, и вот уже – длинная кровавая прореха от кроличьих зубов до кроличьего пениса.

– Но…

– Слушай, Нил, если ты скачал какую-нибудь шведскую садомазопорнуху, это останется между нами.

Как бы тихо я ни говорил, все равно человек десять услышат.

– Я не могу сказать тебе пароль. Это нарушение конфиденциальности.

– Нил, ты, наверное, не въезжаешь… То есть наверняка не въезжаешь. Иначе б не ушел вчера так рано домой. Мы рискуем потерять этот договор. Он стоит восемьдесят два миллиона. Голландский филиал банка «Бэрингс»{53} и «Ситибанк» каждую ночь поют Вэю серенады под балконом. И поют они слаще нас. Без ресурсов Микки Квана мы не сможем компенсировать потери в Бангкоке и Токио, и тогда наша песенка спета. Ну и конечно, мистер Кавендиш точно будет знать, кто виноват: я не хочу, чтоб собак вешали на меня. Ты, может, и рад будешь провести остаток жизни, заведуя «Макдональдсом» в Бирмингеме, но я хочу от жизни чуточку больше. Быстро говори пароль! В конце концов, поменяешь его, когда придешь на работу. Твоя конфиденциальность будет нарушена всего сорок девять минут! Ну, давай! Если ты не доверяешь мне, кому ты вообще доверяешь?