До встречи, дорогая!

***

Сегодня у Алены на работе запарка. Вернее, запарка у исполнителей, что непосредственно верстают, наполняют сайт содержанием, подгоняют картинки в нужный формат, делают так, чтобы кнопки при нажатии открывали нужные ресурсы. Этим занимается Миша. Он—исполнитель, Алена,– креативщик. Ей не нужно засиживаться за служебным компом до упора, воюя с упрямыми кнопками. Так что кнопками сейчас занимаются двое. Ее муж, выбивая бесконечные дроби на клавиатуре. И я, одну за другой, расстёгивая их на рубашке Мишиной жены. Она предпочитает мужской тип одежды. Сегодня, правда, традиция соблюдена ровно наполовину. Сверху кремовая сорочка унисекс, снизу—вполне приличная офисная юбка. По версии для начальства,– Алена обсуждает эскизы с клиентом. Мишка же знает, что Алена дома. И даже знает, что со мной. Он сам попросил подбросить ее сначала до мастерской, забрать принтер из ремонта, потом до детского садика. Лифт отключен уже два дня, так что просьба доставить технику до места логична.

Пока она возилась с замком двери на лестничной площадке, я, пристроив груз на перила, любовался соблазнительными ногами и обтянутыми темно-синей юбкой формами. Открыв дверь, Алена пропустила вперед мальчика, потом, не оглядываясь, вошла сама, оставив дверь открытой. Я чуть подождал, пока мама с сыном разуются. И сразу отправился на кухню. Девушка появилась на пороге через минуту, под музыку Диснея.

–Чай, кофе?– как ни в чем не бывало, предложила хозяйка, ставя чайник на плиту.

На этот раз газ бодро вспыхнул, а спичка отправилась в пепельницу.

–Тебя,– озвучил свой вариант я.

С нижними застежками удобнее справляться, опустившись на стул. Выпрастываю края рубашки из-под юбки. Алена смотрит чуть свысока, не помогая мне, но и не мешая. Принтер мирно стоит на кухонном столе. Ребенок устроился перед телевизором в комнате. Сегодня у него мультики, которые в обычный день под запретом. У его мамы, кажется, тоже намечается то, что папа вряд ли одобрил бы.

На ней ослепительно белый кружевной лифчик. Странно, что не просвечивает через рубашку. Мои губы пускаются в путешествие по его верхним границам. Загорелая кожа Алены покрывается мелкими пупырышками. Спешу мелкими, почти невесомыми поцелуями одарить грудь над кружевами. Руки у Алены безвольно свисают, и вся она сейчас сама покорность обстоятельствам,– челка упала на глаза, голова стыдливо опущена, раздвинутые полы рубашки разошлись в сторону, обнажив живот. А в пупке у жены моего друга, оказывается, пирсинг. Хитро подмигивающий на свету голубоватый камешек.

–Здорово!

–Что?

Я и не понял, что сказал вслух. Кончиками пальцев прошелся по камешку, легонько зацепив ногтем.

–Сколько в тебе еще неизвестного.

–Неужели?

–Мне хочется знать все, все твои тайны,– рубашка летит на пол. Она будто и не замечает, что одежда теперь уже у ее лодыжек.– Как же увлекательно быть первооткрывателем!

–Так уж и перво…

Не даю договорить, закрывая рот поцелуем. Руки тем временем справляются с упрямой застежкой изящного бюстгальтера. Бретельки по плечам, раскол между грудей углубляется. Это Алена запоздало сопротивляется, сводя плечи и пытаясь удержать ткань.

–Позже расскажешь, кто у тебя был первым,– девушка вскидывает голову то ли возмущаясь, то ли принимая вызов.– А пока я хочу узнать твою грудь. Увидеть, как она появляется из кружев, как Афродита из опадающей морской пены.

Отвлеченная словами, Алена ослабляет сопротивление. Я медленно тяну материю вниз, миллиметр за миллиметром обнажая бюст. Кожа под лифчиком радует глаз абсолютно молочной белизной.

–Не загораешь топлесс?

Пальцы безошибочно находят сосок, выкручивая как маленькую вишневую лампочку. Девушка закусывает на миг губу. Она уже собирается что-то ответить, но я не позволяю:

–Муж запрещает? Или он также любит кофе со сливками, как и я?

Она вздыхает с легким всхлипом, прижимая судорожно мой затылок, язык прокладывает скользкую тропиночку между грудей.

–Со сливками…– повторяет едва слышно Алена, зарываясь пальцами в волосы. Ее глаза прикрыты— Говори еще…

Я наслаждаюсь, зарываясь носом в пышную, подошедшую, будто тесто на дрожжах, грудь. Описываю полумесяцы там, под плотью, где собираются капельки пота. И снова, широким мазком— между.

–Ощущения— как у мальчишки, пробующего пломбир,– вполне искренне признаюсь я.

–Мальчишки… пломбир…,– она отшагивает назад, опирается попой на край кухонного стола, не размыкая контакта, увлекает за собой. На секунду открывает глаза, изгибается, дотянувшись до шторы. В кухне становится заметно темнее.

Игры в петтинг продолжаются в тишине. Газ, сгорая втуне, ворчит и нехотя освещает помещение. Алена время от времени вздрагивает и едва заметно всхлипывает, отдаваясь ласке, и, одновременно, сдерживая себя.

–Мама! Мам!

Алена реагирует не сразу, пару секунд приходя в себя.

–Ну м-а-а-ам!– настаивают из комнаты.

–Одну минуту! Она нагибается за блузкой, мозг фиксирует позу, член рефлекторно вздрагивает, требуя свое сейчас, сию минуту. Обреченно вздыхаю, помогая ей привести себя в порядок. Даже не смотрит на меня, прикрывшись челкой, как вуалью!

–Ну что? Соку?– Слышится из комнаты. И, после паузы,– В следующий раз будь паинькой, возьми сам. Я? Я готовлю… Дядя Сережа мне помогает.

Я хмыкнул, покосившись на пустую конфорку. Хорошее объяснение. Емкое и почти правдивое.

Вернулась Алена уже в длинном халате, с туго затянутым поясом. Не глядя, будто меня и не существует в природе, загремела посудой, поставила, наполнив водой, кастрюлю на плиту. Кажется, плохой знак. Но я не привык отступать. Совсем как пионер из советского познавательного мультика, раскалывающий твердый орешек знаний.

–Дядя Сережа думал, что блюдо почти готово,– шепчу на ухо, прижимая Алену к раковине, уже заполненной картошкой. Руки уже привычно, на правах доброго знакомого, подхватывают груди.

–Возможно… он ошибался,– сдержанно цедит хозяйка. Однако, не делая ни малейшей попытки отстраниться. Все, как будто, так и надо. Женщина чистит овощи, я чищу ее соски, натирая сквозь гладкую ткань.

Когда вздохи становятся частыми, а клювики сосков неоспоримо твердыми, она подставляет запястья под струю воды. Быстро промакивает руки полотенцем, оборачивается.

–Чего ты хочешь?

Ох, как грозно! Училка, поймавшая второгодника за списыванием на экзамене.

Не выходя из образа, скромно потупился, и даже ковырнул носком тапочки пол.

–Я ж уже говорил. Тебя.

–Нет! Тем более…

Что «тем более», я не услышал. Притянул к себе, целуя строгие губы… Знакомым манером колено раскололо единство ее ног. Правая рука не дает отстраниться затылку. Левая плавно натягивает на себя бедра. Последние, судя по всему, живут собственной жизнью. Приветливо обнимают мою ногу, игриво толкают вперед, отъезжают неспешно назад. И снова.

Чувствую ее язык. Вдыхаю аромат волос. И, с удовлетворением, отмечаю непрерывность движения внизу. Словно речные мелкие волны, неустанно и размеренно накатывающие на закованную в гранит набережную.

–Кажется, мы находим общий язык,– я указываю подбородком вниз, на ритмично колышущиеся бедра. Она вспыхивает, пытается отстраниться, но где там! Сзади монументальная мойка, спереди,– массивный я.

–Не сопротивляйся…. себе,– я вполне по-хозяйски развожу отвороты халата, обнажая спелые груди.

Она делает неуловимое движение внизу. И только сейчас я понимаю, что на ней, кроме халата – ничего! Теперь ее горячая промежность привольно скользит по шелку халата, а не по грубоватой ткани брюк. И Алена дает себе волю. Закидывает руку мне на шею, выгибается, сосредоточившись на ощущениях, прикасается, трется, откатывается по зигзагу и накатывается по прямой. Штурмует, отступает, переминается, гарцует и обрушивается, припадает и взмывает.

Через пару-тройку минут Алена кончает с длинным животным выдохом-всхлипом.

–Не сейчас,– убирает руки от груди. Понимаю, соски слишком чувствительны после оргазма. А она сильно раскраснелась. Жар, как от печки, кожей чувствую. Совсем не то, что в прошлый раз.