Не прошло и двух недель, как Патрик со слезами прибежал к Рэю прямо в офис, чтобы сообщить, что его выгнали из секции. Рэй не удивился его появлению. Мальчик был не по годам самостоятелен, и теперь, когда не было рядом мамы, которая ущемляла его свободу и никогда не отпускала его одного дальше, чем к соседским мальчишкам в гости, уверенно и деловито разъезжал по городу, заказывая себе такси или ловя машину прямо на улице.

Со смехом рассказывал он, что останавливается первая же проезжающая мимо машина, и водители, все как один, спрашивают одно и то же: «Ты что, потерялся, малыш?». И, отложив все свои дела, везут его, куда он скажет. И вытягивают от изумления лица, когда он деловито вручает им деньги, благодарит и, выйдя из машины, важно отправляется по своим делам.

Джек не запрещал ему это, повелев Норе отпускать мальчика одного из дома. Он не хотел видеть в своем сыне беспомощного ребенка, который без мамы не мог бы и шагу ступить, постепенно приучая к самостоятельности. Он не боялся за мальчика. Мальчик был не по годам уверен в себе, сообразителен, деловит и в случае необходимости мог постоять за себя. Он мог дать отпор даже взрослому человеку, что происходило уже не раз, когда он бросался на обидчика, не задумываясь о его возрасте и силе, шокируя своей дерзкой смелостью, агрессивностью и жестокостью. Однажды он чуть не откусил нос учителю по физкультуре, когда тот, по его словам, дал ему затрещину за баловство и непослушание. Джек поверил сыну, а не учителю, который отрицал насилие со своей стороны, а поведение мальчика объяснял тем, что у ребенка попросту с головой не все в порядке. Джек повел себя беспощадно с учителем за то, что тот посмел поднять руку на его сына, да еще и говорить о нем, что он ненормальный. Учитель не только с треском вылетел из школы, лишившись права на преподавательскую и тренерскую деятельность, но и отправился на год в тюрьму по обвинению в неоднократном применении насилия к ученикам. Впрочем, это была правда. Многие дети подтвердили, что он бывал груб и не сдержан и нередко раздавал пинки и затрещины, а потом угрожал, что если дети расскажут об этом родителям, то он, в свою очередь, доведет до их сведения, что они, дети, плохо себя ведут, и пугал тем, что их же и накажут и они получат оплеух еще и от родителей. И Патрик был первым и единственным, кто дал ему отпор, да так, что истекающего кровью преподавателя увезли на неотложке с наполовину откусанным носом. Этот случай превратил Патрика в маленького героя среди ребятишек в школе, и даже старшеклассники стали относиться к нему по-дружески и с уважением. Но после того, как Патрик, опять же на уроке физкультуры, повздорив с каким-то мальчишкой, раздробил его лицо гантелей, едва не забив до смерти и, если бы не вмешательство учителей, так бы, наверное, и случилось, его стали бояться не только ученики, но и учителя. И если бы его отца не боялись еще больше, Патрика наверняка исключили бы из школы. Джек сам хотел перевести его в другую школу, но мальчик воспротивился и сумел переубедить отца, сказав, что здесь к нему уже никто больше задираться не станет, а в новой школе ему опять придется давать отпор задирам, которые будут провоцировать его на драки. Джек вынужден был признать, что мальчик прав, и не стал настаивать. Патрик упивался тем, что перед ним испытывают страх, получал от этого удовольствие, и Джек это видел, но лишь улыбался, потому что сам был таким же.

Рэй знал обо всем этом, потому что Кэрол всегда делилась с ним и Куртни. Он считал, что в мальчике играет кровь Джека, что он неправильно воспитывает ребенка, вылепливая из него себе подобного монстра, а доверчивая Кэрол не пытается этому воспрепятствовать. И со своей стороны Рэй, пользуясь любовью и доверчивостью, которые питал к нему Патрик, пытался повлиять на мальчика более благотворно, чем его отец и дед, исправить недостатки, которыми наградил его папаша. Он любил Патрика и не хотел, чтобы он вырос еще одним бессердечным подонком-Рэндэлом. К его немалому удивлению, если, конечно, мальчик не врал, Джек пока не противился его общению с ним. Патрик говорил, что отец очень занят, всегда в плохом настроении и ему сейчас не до возни с сыном, у Норы тоже по дому забот полон рот, мамы нет. Рэй понимал, что только из любви к сыну, Джек пока не запретил тому с ним общаться, и потому, что мальчик сейчас был предоставлен сам себе, скучал, искал в Рэе утешение, пока родители были поглощены собственными делами и проблемами. А Рэй искал утешение в нем. И Патрик целыми днями эти две недели ходил за ним по пятам. Рэй сам отвозил и забирал его с занятий в спортклубе, считая, что Патрик еще слишком мал, чтобы самостоятельно кататься по городу. Джек не разрешал ему приезжать к нему в офис, да и сам там почти не находился, а Рэй ничего не говорил против, когда мальчик появлялся с утра у него на работе, находил ему занятие и возил его за собой, когда приходилось выезжать по делам. Забирая его из спортклуба, он вместе с ним возвращался в офис, а не отвозил Патрика домой, где не было ни мамы, ни папы. Сотрудники компании были приветливы и внимательны к мальчику, проявляя любопытство к маленькому сыну Джека Рэндэла, улыбались, наблюдая за тем, как их начальник носится с мальчиком, недоумевали и шептались, гадая, что происходит и почему это такой мужчина, как Рэй Мэтчисон, стал нянькой для чужого ребенка, который обожал его до поросячьего визга. Поначалу некоторые даже подумали, что это его собственный сын, внебрачный. Но слишком явное сходство с Джеком Рэндэлом отметало это предположение, да и сам мальчик, когда начал знакомиться со всеми в офисе, с надменностью и гордостью называл свою фамилию. Всех ужасно веселило и забавляло то, что по офису с важным видом расхаживает маленькая копия Джека Рэндэла. Когда кто-то спросил Рэя о мальчике, он отшутился:

— Вы же хотели вернуть в компанию Рэндэла, вот я вам его и привел.

А теперь мальчик стоял перед ним, растерянный и напуганный, покинув спортклуб раньше времени. Рэй собирался забрать его с тренировки только через час.

— Выгнали? Почему? — удивился Рэй.

— Ну, они сказали, что я испортил «грушу», — ломаясь, признался с неохотой Патрик и, помявшись, добавил. — А еще я сломал одному мальчику руку.

И тут же, подняв на Рэя жалобный умоляющий взгляд, принялся поспешно оправдываться.

— Я же нечаянно! Я не хотел! Нас просто учили одному приему, и я просто правильно его выполнил, нельзя же за это выгонять!

— Ломать кости противнику можно в уличной драке, а не на тренировке, — сурово оборвал его Рэй. — Разве ты этого не понимаешь?

— Понимаю, конечно, понимаю! Говорю же, я нечаянно! Так получилось, понимаешь? Хочешь, я покажу тебе, как так получилось?

— Нет уж, спасибо, только поломанных рук мне и не хватало, — буркнул Рэй, но уже ласково. — Нужно же быть осторожным, Рик.

— Я буду осторожным, очень осторожным! — горячо пообещал мальчик. — Но тренер сказал, чтобы я привел отца. Рэй, пожалуйста, поговори с ним, как будто ты мой папа. Они не догадаются, что ты обманываешь, ведь они и так думают, что ты мой папа, потому что ты меня туда записал и все время привозишь туда и забираешь. Если папа узнает, он опять заставит меня ходить к психиатрам, а я не хочу, я же нечаянно!

Подбежав к нему, Патрик обнял его и жалостливо всхлипнул.

— Ладно, не ной, разберемся. Когда тренер сказал приехать?

— Немедленно.

Вздохнув, Рэй поднялся с кресла.

— Что ж, тогда поехали.

— Он сказал, чтобы ты приехал один, без меня.

— Почему?

— Сказал, взрослый разговор, не для моих ушей.

— Уж не собрался ли он меня побить? — ухмыльнулся Рэй. — Ты мне все рассказал?

— Да.

— Поехали, посидишь в машине.

Тренер встретил Рэя довольно дружелюбно и учтиво. Это был мужчина маленького роста, худощавый, но очень энергичный и подвижный. В его маленьком кабинете на стене висели многочисленные награды, которые Рэй, усевшись на предложенный ему стул, стал с любопытством разглядывать и пришел к выводу, что у этого спортсмена была неплохая карьера и достойные уважения достижения и победы. Рэй почувствовал легкую зависть и горькую досаду от того, что его мечты о большом спорте так и остались только мечтами, а имеющиеся у него награды за первые места в соревнованиях по серфингу показались ему самому жалкими и ничего не значащими. Его жизнь не удалась, он убеждался в этом все больше и больше. Он считал, что если не осуществились мечты, то жизнь не удалась. Не удалась, если живешь не так, как тебе хотелось бы, занимаешься не тем, о чем мечтал. Он был очень энергичным, выносливым, сильным, здоровым, имея все задатки для того, чтобы стать отличным спортсменом, он был рожден для спорта и любил его, и просиживает штаны в офисе вместо того, чтобы покорять вершины олимпа. Он знал, что сам виноват, потому что из-за своей лени и легкомыслия растратил свою молодость впустую, на безделье, на развлечения, на женщин, зарыл свой талант в землю, как говорится. А теперь, впервые в жизни оглянувшись назад, он вдруг это понял. Понял, что и он и его жизнь — пустое место. Он жил одним днем и ему это нравилось, он не хотел жить иначе, и теперь оказалось, что вся его жизнь состоит только из этих бессмысленных, ничего не стоящих, одинаковых и канувших в небытие дней. Что он будет рассказывать о себе своим детям, если они, конечно у него когда-нибудь появятся? О своем распутстве? О том, как трахал женщин, проматывал деньги, заработанные женой, сидел у нее на шее, он, молодой, здоровый и не глупый мужик? О своем эгоизме, бесконечных обманах, о том, что жил только для себя и любил только себя? О том, как однажды очнулся, прозрел, да поздно было? Промотал он свою молодость, а может быть, и всю жизнь.