Джек был хорошим отцом и нежно любил своего сына. Он по-прежнему много работал, днем дома практически не бывал, да и по ночам не всегда, разъезжая по командировкам. Популярность его росла, и теперь за его услугами обращались со всего мира. Джек оставался на высоте и также не знал поражений, он стал образцом, стимулом и кумиром всех начинающих юристов, мечтающих о карьере. Он по-прежнему оставался фанатиком своей работы, но нельзя было сказать, что семья для него имела меньшее значение.
Он очень старался совмещать работу и семью, делал все, чтобы они «уживались» вместе. Он разрывался и лез из кожи вон, чтобы не допустить того, чтобы его сын чувствовал себя чем-либо обделенным, особенно вниманием и любовью. Это было тяжело, очень тяжело. Другой бы не выдержал такой нагрузки, такого бешенного и тяжелого ритма жизни, где нужно успеть все и везде, и в работе, и в семье, не ущемляя ни то, ни другое. Вернее, ущемлять все же приходилось, но пока Джеку удавалось сохранять в этом равновесие.
Если сегодня он уезжал в командировку, оставляя семью, то завтра, отложив все дела или переложив их на своих помощников, посвящал себя только семье. Он умудрялся успевать и там, и здесь, ловкий и изворотливый по своей натуре. Кто-то, может быть, и сломался бы, но не он. Он был сильным. Он мог все. Он уставал от через чур активной жизни, которая, можно сказать, даже изнуряла его, из-за чего он иногда становился раздражительным и злым. Постоянная дележка времени между работой и семьей не позволяла ему расслабиться, ни умом, ни телом. Он знал, что так будет, поэтому и откладывал создание семьи на далекое будущее, дабы семья не мешала его работе. Но, несмотря на свои планы и расчеты, он женился. Теперь он не мог сказать определенно, жалеет ли он об этом или нет. Он жалел, что не может полностью посвятить себя любимому делу, целиком отдаваться работе, как раньше, но не мыслил уже своей жизни без Кэрол и Патрика. Они тоже были ему нужны. Нужна была их любовь — то, чего ему так недоставало в прошлом. Он не ощущал себя больше одиноким. И ему нравилось быть нужным и любимым. А восхищенный, полный обожания и преклонения взгляд маленького сына, был лучшим лекарством от усталости, сомнений и уныния. Жизнь Джека словно раздвоилась, в ней теперь было две цели, два смысла. Раньше — только работа, а теперь еще и сын. Он очень хотел, чтобы его мальчик был счастлив, чтобы, став взрослым, всегда только с гордостью и любовью говорил о своих родителях, вспоминал с удовольствием и радостью свое детство.
Патрик так был на него похож, что порой Джек видел в нем себя, а потому еще больше старался для мальчика, как будто, оказавшись в собственном прошлом, заботился о себе. И мальчик отвечал ему любовью, которое плавило его жесткое, очерствевшее еще в детстве сердце.
Кэрол тоже не разочаровала его, оказавшись преданной и терпеливой женой. Именно такой, как он предполагал. Он не ошибся и на этот раз. Ей, конечно, не нравились то, что он куда-то уезжает, что так много времени уделяет работе, но она старалась его понять. Она знала, что его работа — это его жизнь, что без нее он просто не существует. Он и работа — это одно целое, и разъединять их бесполезно. В глубине души она была уверена в том, что если бы ему пришлось выбирать, он бы выбрал работу, а не ее и Патрика. Поэтому она не пыталась препятствовать его работе и становиться между ним и нею, считая, что неизбежно проиграет, разрушив их семью и потеряв его. Да, она скучала, когда его не было рядом, ей его патологически не хватало, было одиноко и тоскливо по ночам, когда он уезжал, без его горячей, не остывающей любви, на которую у него всегда находились желания и силы, каким бы усталым он не ложился в постель.
Но иначе быть не могло. Может быть, со временем, он все же поостынет к работе, удовлетворившись карьерой, и станет больше принадлежать им. А пока его отбирали посторонние люди, которые нуждались в его помощи. А молодость и врожденная энергичность давали ему достаточно сил и для работы, и для сына, и для жены…
И с того мгновения, когда она ответила «да» на его предложение, она ни разу ни на миг не пожалела об этом. С ним было не просто. Его характер мог вывести из себя любого, но Кэрол не впервой приходилось сталкиваться с тяжелыми сложными людьми. Когда ей не хватало терпения, и хотелось все бросить и уйти, послав его ко всем чертям со своим отвратительным нравом и ядовитым языком, она вспоминала Элен, что помогало ей преодолеть порыв. «По сравнению с мамой, Джек — божий одуванчик», — думала она, и эти выводы ее успокаивали, позволяя стойко вынести дурное настроение Джека и переждать, когда он смягчится.
О смерти мамы она узнала, когда они с Джеком вернулись из свадебного путешествия. Ей сказали, что она умерла, когда их не было, поэтому Элен похоронили без нее. Кэрол лишь оставалось поехать на могилу. Джек пожелал ее сопровождать. Он сам получал свидетельство о смерти, и Кэрол даже предположить не могла, что в документе поставлена ложная дата, на две недели позже настоящей, когда скончалась Элен.
Не знала, что послужило причиной ее смерти, что ее мать убили всего несколько слов, спровоцировав сердечный приступ. Не знала, кто произнес эти роковые губительные слова, и что это были за слова. А Джек не собирался рассказывать ей об этом, никогда, потому что знал, что она не простит ему смерть матери, которую оплакивала, несмотря ни на что. Но он не жалел, что наказал эту женщину за Кэрол и избавил девушку от этой бестии, отравляющей ей жизнь и заставляющей страдать.
По наследству Кэрол достался мотель, принадлежавший матери, в котором с тех пор, как Элен была помещена в клинику, заправляла Пегги Силвиа. Еще до ареста Элен составила документ, в котором передавала право управления Пегги на случай, если сама она отойдет от дел. Завещание Элен не оставила, поэтому большое двухэтажное здание автоматически перешло в право собственности ее дочери.
До смерти Элен Кэрол ни разу не показывалась там, не питая особой любви к дому, в котором прожила столько лет. Но после того как не стало матери, она все-таки поехала туда. Прошлась по комнатам, задержавшись на несколько минут в той, что когда-то принадлежала ей. Теперь здесь был номер для постояльцев. Посидела на кухне с Пегги, Меган Аркетт и Рут Ланкастер, которые услужливо угощали ее чаем.
Женщины, увидев ее впервые за столько лет, были шокированы. Разглядывая украдкой молодую красивую женщину, хорошо и со вкусом одетую, пахнущую дорогими духами, с обручальным кольцом, усыпанным бриллиантами, на тонком ухоженном пальце, они не могли поверить в то, что перед ними та самая Кэрол, которая когда-то жила здесь, та маленькая, вечно худая замухрышка с задумчивым печальным взглядом. И только этот взгляд остался прежним.
Кэрол пила чай, не слушая болтовню женщин, которых когда-то так ненавидела. Она помнила и не могла простить того, как они унижали ее, как были с ней жестки и безразличны. Только к Пегги она относилась иначе. Эта маленькая пухленькая женщина с огненно-рыжими волосами, веселым большим ртом и громким смехом проявляла к ней сочувствие, тайком жалея девочку, но вынуждена была это скрывать, потому что боялась Элен. И именно благодаря Пегги Кэрол вырвалась из ада, в котором жила. Женщина позвонила Рэю, своему кузену, уверенная в том, что он отец девочки и сказала, что если он не заберет дочь, с ней случится беда. Пегги спасла ее от обезумевшей матери, подарила ей другую жизнь. И Кэрол никогда об этом не забывала.
Только в тот день она узнала, что Барбара умерла от СПИДа еще пять лет назад. Кэрол разглядывала кухню и старалась вспомнить Мадлен, которая когда-то давно царила в этой комнате. Но все, что сохранилось в ее памяти от образа бедной старушки — это огромный тучный силуэт, длинное платье и белоснежный передник.
Она чувствовала, что в этом большом доме чего-то очень не достает, чего-то неотъемлемого и важного.
Кэрол знала, чего. Его хозяйки. И Кэрол было как-то странно находится здесь и не чувствовать присутствия матери.
