- Выспалась?
Она не удостоила его ответом. Присела на краешек проворно расстеленного им на траве плаща и зябко поёжилась.
- Продрогла? - не унимался Реми, - Потерпи, сейчас костёр разожгу.
Он что, взялся опекать её, будто наседка - цыплёнка, как он её недавно назвал?!
Гэйла вскинула голову и отрезала:
- Мне не холодно!
- Ну и хорошо. А вот мне холодно, - покладисто заметил Реми и принялся обустраивать кострище, снося к песчаной прогалине хворост.
Немного посидев, Гэйла поднялась и тоже начала подтаскивать к костру сухие сучки, кору и мох.
Реми встал перед нею, легко выдернув у неё из рук эти сучья, как недавно выдернул свечку.
- Я сам. Лучше скажи мне, малютка, почему ты осталась одна, совсем без защиты? - тихо спросил он, нахмурившись.
Гэйла криво усмехнулась, отбрасывая волосы со лба. Что ж, она скажет.
- Потому что Всемилостивый Господь наслал на Сен-Габриэль чёрную болезнь, и мои родители её не пережили. А потом оказалось, что мой отец весьма задолжал старику Гастону, когда был жив. Гастон показал какие-то бумаги... векселя. И забрал меня к себе - отрабатывать долг отца... сделал рабыней! Так распорядился судья Лесли. Судья хотел, чтобы я согревала ему постель, но я... - Она прикусила нижнюю губу, впиваясь взглядом в окаменевшее лицо Реми. - Я отказалась. И пошла к Гастону. Сперва судомойкой... но потом он решил, что меня можно пользовать с большей выгодой и отправил прислуживать гостям. - Она вцепилась в ворот платья обеими руками, будто намереваясь сорвать его с себя. - Ты сказал, что я красива? Я ненавижу эту красоту, ты понял?!
Реми, не раздумывая, вскинул руку и бережно разнял судорожно сведённые пальцы Гэйлы, прежде чем она отпрянула в сторону:
- Я понял. Понял, что Господь и люди были жестоки к тебе. Но не надо, слышишь, не надо себя ненавидеть! Ты же можешь начать всё сначала, забыть это, как будто ничего и не было, и всё!
- И всё?! - Гэйла сперва онемела, а потом начала надрывно хохотать, всё громче и громче, почти сгибаясь пополам. На сей раз она увернулась от его протянутой руки и гневно вскричала: - Тебя-то никто не валял на вонючей койке! Ты мужчина! Забыть?! Да это невозможно забыть!
Реми умолк, и, лихорадочно втягивая в себя воздух, Гэйла с удовлетворением поняла, что ей удалось задеть его за живое. Вот он и убедился наконец, что же такое люди. Да они гораздо омерзительней клопов!
- Мне так жаль, малютка... - медленно произнёс Реми, и Гэйла опять ощетинилась, отскочив в сторону:
- Не смей меня жалеть!
Он протестующе качнул головой:
- Мне жаль, что тебе пришлось это пережить, но это уже случилось, и это уже прошло, Гэйла! - Он всё-таки поймал её за локоть и сжал. - Послушай, мы сейчас уедем туда, где тебя никто не знает. Там ты можешь быть кем угодно, кем захочешь, а прошлое - прошло!
- Это невозможно! - снова выкрикнула Гэйла, бессильно вырываясь. - Невозможно, как родиться заново - мужчиной!
Реми вдруг отпустил её и пристально оглядел с головы до ног. Брови его сошлись к переносице. Он присел на корточки и всё так же внимательно посмотрел на неё снизу вверх:
- Ты хочешь быть парнем? Я научу тебя, если ты вправду этого хочешь.
Не отрывая взгляда от его серых глаз, ставших вдруг очень глубокими, Гэйла завороженно кивнула.
Он стремительно поднялся и подхватил с земли свой потрёпанный заплечный мешок.
- Вот тебе штаны и рубаха. Не бойся, всё чистое. Иди вон туда, к ручью, в кусты, и мойся, переодевайся.
Гэйла машинально взяла одежду у него из рук. Сердце у неё болезненно билось. Что за глупости, какой из неё парень, пресвятые угодники, зачем она только слушает этого... пустомелю, шута горохового!
Но она отошла в кусты, сбросила там своё зелёное поношенное платье и нижнюю сорочку, почему-то точно зная, что Реми подглядывать не будет. И шагнула в ручей, мельком подумав, не водятся ли тут кайманы. Однако она слышала только успокаивающее кваканье лягушек и под этот торжествующий хор встала на колени в журчащую воду. Старательно обмылась, натирая всё тело сорванной мыльной травой и плеская на себя воду пригоршнями, ещё и ещё раз, пока кожа у неё под пальцами не начала гореть.
