- Я тоже в библиотеке работала... - осторожно сказала она, покосившись на хмурого Артура.

  - Моя бабушка сорок лет была заведующей! - гордо отрезал Сашка. - Её весь район знал! У нас был подъезд первый, квартира первая, все знали, где она живёт! Когда бомбить начали, она почти все книжки домой перетаскала, в подвал, и люди ходили к нам, книжки брали! А потом... - Он запнулся.

  - А мама, отец? - не выдержала она.

  - Папа преподавал... в институте... - неохотно проговорил Сашка. - Его однажды... между первой и второй... увели. За выкуп. Так он и пропал. Мама поехала его искать... и тоже пропала. А книги сгорели, когда вторая война началась. Вместе с домом. А бабушка... просто умерла... А потом Майрбек Хизирович меня взял в интернат, он бабушку тоже давно знал! - пытаясь улыбнуться, торопливо закончил он. - Это весной было. Тогда и Артур, и Гелыч сюда пришли, он их тоже взял...

  - А... - она повернулась к Артуру, наткнулась на острый предупреждающий взгляд исподлобья и проглотила вопрос.

  - Пошли, что ли? - проронил тот.

  Вздохнув, она поднялась.

  ...Гелани с Беком, конечно же, в интернате не было.

  * * *

  "Когда первая война закончилась, в 1996 году, русские должны были вернуться. Потому что остался Грозный, осталась цивилизация, остался их оплот империи в Грозном. Грозный, как и любой город, был гнездом разврата и растления, смешения и ассимиляции, он нес нам гнилое дыхание цивилизации... Сегодня Грозный разрушен. И если нет Грозного - нет оплота империи. В 1996-м Иван ушел с чеченской земли, но оставался оплот его империи - Грозный. А теперь есть Иван, нет Грозного.

  Иван все равно уйдет. Ему уже делать там нечего. Главный момент - Грозный разрушен. ИншаАллах. Это милость Всевышнего".

  (Хож-Ахмед НУХАЕВ)

  * * *

  - Вежарий (братья), идите-ка сюда, поговорить надо. Давайте, давайте... Бек, ты не оглох, случайно?

  - Да ну чё ты пристала, спать охота...

  - Конечно, уморились на рынке карманы проверять?

  - Чего ещё?!

  на пять замков запирай вороного

  выкраду вместе с замками

  - Не ори. Если вас убьют, мы с малышами с кем останемся?

  - Прям, убьют... Не убили же пока... И потом, мы же по очереди ходим...

  - Ага, утешил... Сегодня ваша очередь была, да? Пока Сашка с Артуром меня пасли!

  - А чего ещё делать-то?!

  - А вот завтра увидишь, чего...

  * * *

  - ...Враги сожгли родную хату,

  Сгубили всю его семью,

  Куда ж теперь идти солдату,

  Кому нести печаль свою?

  Пошёл солдат в глубоком горе

  На перекрёсток двух дорог,

  Нашёл солдат в широком поле

  Травой заросший бугорок...

  Она чувствовала, как кровь отливает от лица, когда глядела в глаза стоящих вокруг неё людей, - которые сидели возле этого казённого дома днём и ночью, - но петь не перестала.

  Не могла.

  Потому что пела уже не только для своих детей, - под табличкой "Просим помочь детскому интернату", - но и для этих людей, которые сутками ждали здесь: помощи, спасения, любых известий.

  - ...Стоит солдат, и словно комья

  Застряли в горле у него.

  Сказал солдат - встречай, Прасковья,

  Героя-мужа своего...

  Неслышно подошедший милиционер из местных крепко взял её за локоть.

  - Пускай поёт! - крикнули из толпы.

  - Нигде не написано, что здесь запрещено петь, - тихо сказала она, высвобождаясь.

  Помедлив, тот отошёл.

  - ...Никто солдату не ответил,

  Никто его не повстречал,

  И только тёплый летний ветер

  Траву могильную качал...

  Хлопнула дверца подъехавшей машины. Телевизионщики.

  Встряхнув головой, она пошла по кругу с бейсболкой Бека в руках.

  - Талгатовна, домой пойдём, а? - безнадёжно сказал Бек, наверное, в сотый раз.

  когда я ем борщ, для меня все умерли

  Она покачала головой. Бейсболка была полна.

  но поёшь ты чуть тише, чем Монсеррат Кабалье