- Садитесь, - женщина протянула руку по направлению к дивану и села в кресло. Соколов не замедлил воспользоваться этим предложением. Диван, однако, оказался мягким, и Соколов даже стал мысленно располагать его в и без того тесной комнате, где сидели они с Бахаревым, да Муромцев из другого отдела. Но, быстро отбросив ненужные измышления, Соколов собрался внутренне и задал вопрос:
- Извините, как вас по имени-отчеству?
- Мария Никифоровна, - ответила она, глядя на него в упор.
- Так вот, Мария Никифоровна, я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем сыне.
- Я уже все, слышите, все сказала, - почти крикнула она.
Соколов это знал. Он внимательно прочитал отчет дежурной группы, которая отвозила тело в морг, где оно было опознано Марией Никифоровной Полынцевой. Он вдруг увидел за сухими глазами женщины с трудом сдерживаемые слезы, а в твердом голосе надрыв, чуть не преходящий в рыдание, и приготовился к длительным излияниям...
... Но она выдержала. Она прекрасно понимала, что этот незнакомый лейтенант не поймет всю горечь утраты, когда ее единственного восемнадцатилетнего сына лишил жизни какой-то подонок. В одну ночь счастливая семья была разрушена чьей-то безжалостной рукой. Она не знала откуда у сына на шее появились такие рваные раны и ничего не могла сказать по этому поводу тем людям, которые настойчиво расспрашивали ее и только и делали, что допытывались, кто именно и за что расправился с Эдиком. Их интересовал теперь только убийца, а ее сын, жизнь которого так ужасно прервалась, был им уже безразличен.
Она все эти дни замкнулась в себе, вспоминая как долго они с мужем ждали ребенка, как заботливо растили его. Эдик уже учился на последнем курсе техникума, через полгода готовился пойти в армию. И вот, когда все складывалось так благополучно, жизнь рухнула. Все пережитые годы казались ей теперь ненужной пылью. А ведь ей давно были не по душе эти ночные гулянья. Сколько раз она остерегала его, но Эдик лишь отмахивался. Сердце как чувствовало...
... - И все же, Мария Никифоровна, - прервал затянувшуюся паузу Соколов, - нам придется поговорить о нем. Я хочу знать все об его друзьях. Все, что вы знаете.
- Что друзья, - удрученно сказала она. - разве он мне их представлял. Придут, поздороваются и в его комнату. А кто они, где живут, не знаю.
- Так-таки никого? - переспросил Соколов.
- Постойте, разве что Валерку. Вон из того дома, - она показала на окно. - Он тут часто бывал. Мы с его матерью в одном цехе работаем.
- И квартиру знаете? - обрадовался Соколов.
- А как же, двадцать восьмая, - объяснила она. - Мой то года на два постарше был.
Соколов быстро записал в блокнот, вернее в шикарную записную книжку, подаренную Леней на день рождения, полученные сведения и снова взглянул на притихшую женщину.
- А девушки у него не было? - спросил он, вспомнив про отпечатки женских сапожек.
- Нет, не было, - твердо сказала Мария Никифоровна, но тут же поправила. - Вообще-то приходила одна. Из группы его. Зовут, кажется, Людой.
Соколов записал и это. из коридора раздался щелчок захлопнувшегося замка.
- Извините, муж пришел, - Мария Никифоровна поднялась с кресла.
- Да я, пожалуй, пойду, - Соколов вскочил и направился за ней.
В коридоре оказался мужчина чуть повыше Марии Никифоровны. Под шапкой у него обнаружилась небольшая лысина. Он аккуратно положил шапку на полку и извлек из портфеля "Комсомолку", "Труд" и "Московские новости".
- Чего дверь открыта? - недовольно проворчал он, покосившись на Соколова. - Воры залезут, а милицию разве дозовешься.
- Здесь милиция, - произнес Соколов.
Мужчина уставился на него.
- Про Эдика спрашивал, - объяснила Мария Никифоровна.
Соколов кивнул, в темпе оделся и загрохотал вниз по лестнице, сказав на прощание: "Всего доброго".
Ему уже приходилось расследовать убийство. И сейчас, как в прошлый раз, на него давил комплекс неосознанной вины за то, что произошло; словно это из-за него, из-за какого-то его недосмотра случилось так, что оборвалась жизнь еще одного человека, словно он сам был виноват в этом. Соколов отлично понимал, что в большом городе такие случаи неизбежны, а число их будет увеличиваться с каждым месяцем такой жизни. Пришло время, когда самые добропорядочные граждане готовы были, выведенные из себя, кидать камни в огромные витрины пустых магазинов или "комков", куда ходят лишь как в музей, поглазеть на шикарные перспективы крайне отдаленного будущего и на продавцов крепких молодых парней, которые презрительно рассматривают серых "совков" и чувствуют себя в этот момент хозяевами новой, рыночной экономики. Но как и в прошлый раз Соколов готов был приложить все силы на поиск преступника. Нет, не из-за повышения процента раскрываемости, а просто, чтобы преступник, который вечером может ездит в одном автобусе с Соколовым, не слишком радовался своей находчивости и безнаказанности.
Впрочем здесь имелся иной случай, чем в прошлый раз. Тогда произошло убийство с целью грабежа, после которого осталась вдова с маленьким ребенком. Сейчас был явно не грабеж - даже дубленка, за которую без проблем можно отхватить не меньше пяти кусков, осталась на месте. Карты путал и нож, валявшийся рядом с убитым. На нем осталась кровь второй группы, тогда как у Полынцева оказалась первая.
Спускаясь, Соколов похлопал по спрятанной во внутренний карман пиджака записной книжке. Это уже было кое-что. Теперь путь его лежал в техникум, где еще неделю назад учился Эдуард Полынцев.
Так незаметно и пролетел этот день. В конце его, уже около четырех, Соколов отогревался в своем кабинете и наскоро выписывал две повестки: Крохалеву Валерию Юрьевичу и Самантской Людмиле Васильевне. Рядом недовольно сопел Бахарев:
- Дал я это объявление в газету, и знаешь во сколько мне это обошлось?..
- Кому другому расскажи, - буркнул Соколов и пулей вылетел из отдела. Конечно Ленька был неплохой парень, но если его что-то раздражало, то он буквально зацикливался на этом. В другое время Соколов может и выслушал его до конца, но в этот вечер Лена должна была прийти ровно к шести и опоздать на встречу казалось невозможным...
