– Нет, не слышал. Но интуитивно понятно, что оно означает.

– Так запомни его. Ноу треспасинг, понятно?

– Вполне. Я и не нарушаю границ. Просто логично будет сделать умозаключение, что Игорь сильно уже опоздал на заседание кафедры.

– Чтобы делать умозаключения надо располагать умом. Запомни и это!

– Ты, наверное, преподаёшь что-нибудь в свободное от диссертации время. Любишь поучать. Я столько нового узнал от тебя.

– Очередное умозаключение? Конечно, преподаю, это обязанность аспирантов. Веду курс на филфаке. Экзамены принимаю у таких как ты оболтусов. Впрочем, на филфаке оболтусов мало, у нас матриархат.

– А у нас на биофаке фифти-фифти. В половом отношении. Вернее, равное соотношение парней и девушек.

– Так ты биолог. Биолух, как видно.

– А Игорь Станиславович, он тоже филолог?

– Не твоё дело.

– Я бы на его месте пришёл бы сегодня обязательно.

– Почему?

– Ты красивая девушка. А он, наверное, старше тебя. Для него ты вообще подарок. Я бы на его месте даже через забор к тебе полез.

– Через какой ещё забор?

– Вокруг ГЗ ведь полно заборов. Через любой из них. Вдруг бы охрана его не пустила, пришлось бы перелезать. Я вот вчера перелезал тут внизу через какие-то ворота. Очень высокие.

– Тоже к подарку стремился? У тебя здесь пассия?

– Нет, я расстояние сокращал. Чтобы не обходить. Шёл после тренировки и подумал: "Дай, перелезу!"

– И что, штурмовал как ворота Зимнего Дворца? Будёновку свою не потерял?

– Не потерял. То есть, нет у меня никакой будёновки. Не нашёл летом в шкафу. А ворота Зимнего в фильме матросы штурмовали, в бескозырках, а не кавалерия. И на самом деле никакого штурма не было. Я читал об этом не так давно, то ли в "Огоньке", то ли в "Новом мире". Нуйкин, по-моему, писал об этом. Или Солженицын. Не помню точно.

– А что это за страх такой ты рисуешь? Ну и рожа! Это голова инопланетянина?

– Нет. Это череп птицы.

– Воспоминание о сегодняшнем обеде? Мясо, наверное, нашёл в борще в столовой? В "десятке", наверное. У вас на биофаке столовая называется "десяткой"? Увидел это мясо и тут же решил зарисовать себе на память, вдруг не скоро будет новая встреча.

– Нет, это у меня такое задание. Я должен этот череп завтра показать Дзержинскому.

– Ха-ха, зачем же откладывать на завтра. Звони ему в Смольный прямо сейчас и докладывай. Или Дзержинский тебя на Лубянке ждёт, на площади имени себя самого? Звони, докладывай, как вчера ворота штурмовал, а сегодня выполнил ещё одно задание: нарисовал вражеский череп. Будёновку не потерял, пулемёт цел!

– Дзержинский – это внук. Феликс Янович, а не Эдмундович. Ему буду показывать череп. Внук Дзержинского у нас по зоологии позвоночных практикум ведёт.

– Представляю себе этот практикум! Наверное, учат как позвоночники ломать.

– Нет, Феликс Янович хороший преподаватель. Большой специалист по морфологии черепов птиц и других позвоночных.

– Понятно. Дедушка увлекался исследованием человеческих черепов, а внук теперь упражняется на птичках. Наше общество стало гуманным, если судить по внукам. Ну а ты иди теперь на подоконник и уши заткни. Я всё-таки позвоню ещё раз.

Николай опять оказался на подоконнике, но уши, конечно же, не стал себе затыкать. Выдумала ещё! Командует. Разговаривает как с дурачком. Представляю, как она там экзамены принимает. Тянет жилы в своём матриархате филологическом. И ещё Дзержинского критикует. И меня. Такие аспиранточки самые гадкие на экзамене. Святее папы Римского. Как там говорили: "И зачем такого папу только мама родила!" Прочитали на одну книжку больше и думают, что стали большими учёными. Реактивы только переводят. Хотя эта Надя и не нюхала никогда реактивы. Чернила и бумага, вот и всё её оружие. И длинный язык. В языкознании знает толк, большая учёная! Нос, говорит, у тебя длинный. Нормальный нос, просто немного набок. Поборолась бы она с моё, поглядел бы я на её нос!

Эти размышления и умозаключения, однако, не мешали Коле прислушиваться к тому, что Надежда говорила в телефонною трубку.

– Алло? Игорь? Что случилось, я тебя так ждала! Ты не приедешь? Ничего не поздно! Можно и через забор, когда хочешь. Ты просто ничего не хочешь. Ты меня бросил? Я завтра сама всё брошу, уеду к маме! Плевать на эту твою диссертацию. Я пирог испекла, на этой дурацкой кухне общежитской. Пришлось духовку сначала всю отмывать. А ты не приехал! Подожди, подожди, не вешай трубку! Ты что, помирился с этой своей? Ты меня бросил? Ты пожалеешь ещё, понятно! Всё, бросаю трубку, а ты катись!

Надежда бросила с силой трубку. Был бы аппарат современной моделью, не выдержал бы такого удара. Сталинский же раритет выдержал, и не на такие нагрузки он был рассчитан. Такой трубкой можно было бы бить хоть по голове, и ничего бы ей не было, осталась бы трубка цела. Ещё хоть сто лет простоит аппарат, до самой победы коммунизма.

Николай подошел к свернувшейся в кресле Надежде. Постоял молча, подождал. Она всё сидела не шевелясь. Коля посмотрел на отрытый затылок девушки, на убранные кверху прямые тёмные волосы, на слегка оттопыренные розовые ушки. Разглядел тоненькие прожилки ушных сосудов. Интересно, могут ли такие ушки получать кислород прямо из воздуха или воды? Если кожа тонкая, то газообмен возможен. Хватит, чтобы эти хрящики нежные насытить. Какой можно было бы для этого поставить эксперимент? Тьфу ты, дурь какая в башку лезет! Как она ему сказала, этому Игорю: "Кто хочет, тот и через забор перелезет!" Запомнила! Это она про меня думала, когда с Игорем разговорила. Представляла, как лезу к ней через забор. А потом карабкаюсь по отвесной стене к ней в окно на седьмой этаж, а в зубах – кинжал! Нет, в зубах – роза! И пачка презервативов в заднем кармане джинсов, изделие номер 2. И пионерский значок. "Долго кряхтел крокодил старичок…" – припомнилась вдруг Коле строчка детского стишка по мотивам Михалкова. Вспомнил и обидное для крокодила продолжение. Потом припомнил и короткий роман Достоевского "Крокодил". Роман, несомненно, эротический. Муж сидит проглоченный крокодилом у пресмыкающегося внутри, а жена потерпевшего в это время мило общается с другом семьи.

Интересно, что это за Игорь такой. Станиславович. Нужна особая сноровка, чтобы такое имя произнести без запинки с первого раза. Видимо, папа этого Игоря Станислав настрадался от длинного своего имени и поэтому назвал сынка покороче. Сузил сынка. И теперь этот суженый-ряженый Игорёк сидит где-то на другом конце Москвы за семейным ужином или перед телевизором. Смотрит "Прожектор перестройки" с закадровым текстом, начитываемым профессиональным диктором, или "600 секунд" с бесноватым питерским ведущим в кожаной куртке на организме и с недельной небритостью на щеках. Вы не смогли купить сегодня стиральный порошок, а я вам нашёл склад, где этот порошок тоннами заскирдован. Эти падлы специально порошок от вас спрятали. Вы не нашли сигареты в ларьке у дома, и теперь у вас опухли уши без любимой "Примы", а я вам покажу сейчас целую кучу сигаретных пачек на свалке под Бологим или Поповкой, куда их другие падлы свалили от вас подальше. Поел Игорёк макарон с сосисками, сидит на диване, приобнял супругу, положил ладонь ей на жирную ляжку. Дети спят в отведенном для них месте, уложены после десяти. Дисциплина, папа строг, аккуратен. Сидит, сопит, смотрит на экран, а в линзах окуляров отражаются и

мелькают голубоватые кадры новостей и репортажей. Двадцать пять кадров в секунду. И последний, двадцать пятый, жалит Игоря прямо в мозг. Специальные инструкции доносит от ВЦСПС. От товарищ Грошевой. Чтобы не рыпался. И только холодок у него небольшой под ложечкой, и очко слегка жим-жим, как бы супруга ни пронюхала о подробностях его патологического руководства филологическими аспирантками. Не любит Игорь эти некрасивые сцены и отлучения от супружеской постели. Плач Ярославны и половецкие пляски.