Я устал прислонил меч к ящику, сел на второй ящик, прислонившись к стене.

— Костя, не всё сразу, — сказала Аня. — может быть он тоже устал, как и ты, а может быть просто, ещё не вырос, или не набрался сил. Может быть это просто более длительный процесс формирования чего-то. Ты же ведь знаешь, что у биологии несколько иные законы.

— Аня, всё в порядке, — ответил я. — Я нормально себя чувствую. Я не расстроен, И вообще, у меня замечательное настроение. Не нужно меня утешать. Ань я действительно адекватно на всё реагирую. Просто не могу оставить эти тренировки.

Подкрепив свои убеждения легким поцелуем, я приобнял девушку. Хорошо, что я сейчас не сильно потею, иначе это было бы сомнительное удовольствие для той же Анны — не каждому нравится, когда тебя обнимает потный, и грязный человек.

Аня промолчала, лишь положила голову мне на плечо, в последнее время, она стала слишком молчаливой — всё также продолжает корить себя и обвинять. Я погладил её по голове, чтобы хоть как-то вывести её из хандры, а потом чмокнул в лоб и ещё раз макушку.

— Аня, точно! Ты у меня просто умница! — воскликнул я. — Может быть ему действительно нужно какое-то время на адаптацию, или какое-то время, для того чтобы научиться делать такие серьёзные вещи, а кто в этом разбирается лучше всего? Пойду спрошу у нашего доктора Франкенштейна.

Я отправился к Майеру. Майер довольно долго изучал лежащие на столе мечь, сканируя его, шепча одним тихие заклинания, рисуя на поверхности стола и на мече небольшие печати, пытаясь вникнуть тайну, которая ускользала от меня.

— Да, Константин, вы совершенно правы. — ответил он. — Этот меч действительно не может, сделать сразу такую мощную атаку, и он не может настолько быстро внести в себя изменение. Ему нужно время на адаптацию, точнее, ему нужно время, чтобы насытиться лаебеном, привыкнуть к нему, и начать проявлять уже активность, в ходе которой получено будет нужное умение. Могу только предположить, что вам нужно продолжать время от времени тренироваться с ним подобным образом, чтобы он привык к нему. и начал его уже переваривать, несколько другими способами.

— И сколько это примерно займет по времени? — спросил я

— Знаете Константин, даже не возьмусь предполагать, — ответил немец. — Для живой природы сроки будут самые разные. И там, где я могу говорить точно о металле, или газе, будет неправильным говорить живом существе, особенно о таком необычном.

Я продолжал тренировки с мечом, размахивая им, или говоря более правильным языком, проводя тонировочные удары. Или как любят говорить некоторые романтики используя бой с тенью. Такой субстанции как лебен, у меня сейчас ого-го!

Хватит на то, чтобы потягаться в объемах, с каким-нибудь главой клана. Хотя, похоже только объемом, ну и возможно качествам этой субстанции я и могу с ним потеряться. Время от времени посылая в него потоки, я задумывался, и посылал их самымы разными способами — резкой пульсацией с небольшими промежутками времени, медленными редкими импульсами. И сплошным потоком, пытаясь понять, как лучше будет реагировать меч.

Выявить пока, его лучшую реакцию на какой-либо из этих действий просто не получалось. Да, он выглядел же более живым, чем всегда — тепле, иногда мелко подрагивал, иногда начинал вибрировать, иногда вообще начинал даже пытаться тереться рукоятью мою ладонь, как довольный кот, но это было не то, что мне нужно.

Промаявшись так еще некоторое время, я пришёл к выводу, что возможно мой меч просто не понимает что от него хотят. Мне же ведь понадобилось довольно много времени, для того, чтобы научить его менять форму.

Это была та еще задачка, а что, если он просто не понимает, что я хочу, чтобы он атаковал? Вполне логично, что он не знает что делать, и не понимает что я от него хочу. И как тогда быть? Не могу же я просто сказать ему словами — «Уничтожь» или «атакуй»!

Не поймёт. Он конечно живое существо, но судя по его поведению что-то сродни футуристическому ещё не изобретённому биокомпьютеру.

Компьютер ведь не может распознавать человеческую речь, а на самом деле реагирует на коды специального программного языка, которая управляет всеми его частями. Вот и меч также они может реагировать на слова, и воспринимает команды как-то иначе.

Хакера что ли начать искать? Перепрошивку здесь точно никак не сделать. Или всё-таки позвать дрессировщика? А может быть позвать дрессировщика вместе с хакером?

Господи, что за бредятина в голову лезет!

Прямо чушь! Обычно физические упражнения улучшают мою мозговую активность, но, похожа, сейчас всё происходит с точностью до наоборот.

Промаявшись так еще некоторое время, основа сделал длительный перерыв.

Майер снова осматривал мой меч. Проведя дюжину таких бесконечных попыток, потом еще дюжину, и еще дюжину, я почувствовал, как ко мне возвращается логика.

Чтобы попросить меч сделать что-то, нужно знать, что он умеет. А как узнать, что умеет мой меч? Спросить его не получится — в любом случае, по логике вещей, получается что нужно узнать, что умеет он, а потом как-то подвести его к этому, и делать всё, чтобы у него получалось и было желание, исполнить это самое. Ну по крайней мере животных дрессируют именно так.

— Я могу только предположить, что меч как-то скрывает свою предрасположенность к чему-то от других людей. — наконец сказал немец. — Может быть скрывает её полностью ото всех, я, а может быть просто не скрывает просто вырабатывает её со временем, при интенсивных тренировках и подпитках.

— Зашибись… это что, мой меч выходит интроверт? Или подросток аутист? Опыт общения с детьми у меня был. Теперь у меня будет опыт общения с мечами. Не подскажите герр Майер, если такая профессия как зоопсихолог? Я даже напишу диссертацию назвав её каким-нибудь за умным названием: «стрессы у живых мечей». Серьёзно, Петер Людвигович, есть ли способ как-то заставить его проявить свои наклонности, потому что мне кажется, что я или делаю что-то не то, или делаю но делаю впустую.

— Не знаю, что на меня так подействовало за всё это время — ваши шутки, или то что я наконец смогу увидеть рассвет и видеть солнце, но я снова начал улыбаться. — широко улыбнулся немец. — Как я понимаю вашу горячность Константин, когда-то я был молодым и был точно таким же. Я тщательно записываю исследования этого уникального зверя, но хочу напомнить, что я могу только строить предположения.

— Какие же предположения вы можете выдвинуть насчёт этого?

— Я могу только предположить, что нужна, чтобы он увидел чью-то атаку. Видите, что это существо от части хамелеон симбионт.

Нужно как-то показать ему чужую атаку, а потом воспроизвести ситуацию в несколько иной интерпретации, чтобы он попытался сделать что-то подобное сам. Давайте попробуем рассуждать логически.

Я задумался. Вот действительно задачка не из легких. Если предположить, что это компьютер, то я должен вбить ему какой-то программный код. А если предположить, что это живое существо, то я должен как-то объяснить серию действий. Вот только как ему это объяснить?

— Петер Людвигович, — начал я. — Скажите мне, а какие вообще у него есть органы? Я имею в виду органы чувств — обоняние, осязание, зрение, слух, вот о чём я говорю. Я пытаюсь хотя бы понять, как можно с ним общаться.

— У него нет глаз, — наконец сказал немец. — И у него нет ушей. Несколько развито обоняние, и пожалуй очень близко к коже находятся вкусовые рецепты, но они очень слабенькие, как у всех хищников — вы ведь знаете, Константин, что чувство вкуса у хищников в пятьдесят раз слабее чем у человека? Им ведь приходится есть сырое мясо. Чувство вкуса нужно им только для того, чтобы определить, испортилась пища или нет, и вообще пьют ли они хорошую воду или плохую. Примерно на данном уровне находится его чувство вкуса. Глаз он не имеет вообще. Полагаю эта функция у него есть для того, чтобы распознавать собственного хозяина. В общем, я бы сказал, что это вид матировавшей змеи. Они ведь тоже глухи.