Это были его последние слова. Он рванулся вперед, уперся обеими руками в палубу, вытянулся и замер. Силин подошел к нему, заглянул в угасшие уже глаза и махнул рукой. С плеском ударилось тело Любимова об воду и скрылось под водою.
Пересадка пленников и команды на подошедший бриг была произведена очень скоро, а лодка, прикрывшись железным сводом, ныряя и выскакивая на поверхность воды, неслась в сторону острова, едва заметного вдали. Через несколько часов бриг "Ужас" мчался из Хайпудырской губы в открытый океан. Дул свежий ветер в корму, и бриг поднял все паруса.
Ларс Сванборг вышел из отведенной ему каюты на палубу. Как всякий норвежец, он понимал толк в судах и потому, взглянув на невиданную им парусную оснастку "Ужаса", даже вскрикнул от удивления. Длинные, прямые и косые, паруса странной формы были наполнены ветром и глухо гудели, словно сердились на подхватывающий их по временам шквал. В туманном воздухе паруса напоминали распростертые крылья гигантской белой птицы, налетевшей на судно. К удивленному ученому подошел Силин.
– Профессор Ларс Сванборг? – спросил он по-английски, прикасаясь рукой к полам кожаной шляпы. – Вы, конечно, норвежец?
– Да! Я занимаю кафедру биологических наук в Гальтерфосте, – ответил ученый.
– Пройдемте ко мне в каюту, профессор! – предложил Силин. – Я буду просить вас об одной услуге.
По лесенке, устланной желтой кожей вместо ковра, они спустились в носовое помещение и вошли в каюту командира. Большая, неправильной формы комната, со стенами из матового черного дерева, с тяжелыми резными фризами, была украшена великолепными портретами молодой женщины. Ее задумчивое лицо с грустными темными глазами и упрямыми, решительными губами смотрело со всех стен. Кисть великого художника занесла эти тонкие черты лица на холст, – в этом не сомневался Ларс Сванборг.
Точно угадывая его мысли, Силин обвел печальным взглядом портреты и тихим голосом произнес:
– Это – дочь профессора Туманова, женщина, отвергнувшая мою любовь и поверившая клевете на меня! Видите, сколько портретов. Их писал гениальный художник. Он был сослан почти к устью Оби и бежал оттуда на челноке туземца. Я случайно крейсировал в то время в лимане этой реки и взял его на борт.
– Где же теперь этот художник? – не мог удержаться от вопроса Сванборг.
– Он… умер! – помедлив, ответил Силин и продолжал: – Я хочу, чтобы вы были свидетелем моего разрыва с прошлым, моего вызова всему миру. Я отдал людям любимую женщину, и любовь моя перешла в ненависть. Я уничтожаю теперь все воспоминания, все изображения ее, письма, которые она, не желая говорить со мною, писала мне. Я уничтожаю все, все… и если раньше я хотел гибели человечества лишь в порыве отчаяния, под гнетом тяжелой и несправедливой обиды, то теперь мне подсказывает это свободный от оков чувства холодный и ясный ум.
Говоря это, Силин, согнувшись и выставив вперед голову, медленно, как хищный зверь, готовящийся к прыжку, подвигался в сторону самого большого портрета.
Прежде чем Ларс Сванборг мог понять его намерение, Силин со злым криком широко размахнулся и ударил ножом в середину холста. Он с треском разорвался, а нож с каким-то скрежетом резал его и колол. Силин метался от одной стены к другой, и скоро остались лишь рамы с сохранившимися кое-где лоскутами холста. Обрывки портретов и куски разбитых рам валялись на полу, и по ним ходил Силин с бледным и искаженным внутренней мукой лицом.
Он нажал кнопку, и почти мгновенно вырос на пороге матрос.
– Убрать этот мусор! – крикнул он, но, спохватившись, повторил приказ движениями пальцев и рта, как это делают при объяснениях с глухонемыми.
Пока матрос убирал каюту, Сванборг подошел к командиру брига и спросил его:
– Я заметил, что вся команда у вас набрана из глухонемых. Почему?
Силин одно мгновение колебался, но потом решительным и холодным голосом ответил:
– Раньше этого не было. Я набирал команду для "Ужаса" и людей для моего поселка на острове из беглых каторжан. Но когда она, – Силин указал головой на пустые рамы: – подговорила художника бежать и сообщить, где она находится, я его… словом – художник умер, а людям, за исключением троих, я отрезал языки и проколол барабанные перепонки, чтобы этого не повторилось…
Сказав это, Силин взял большую железную шкатулку, вынес на палубу и, подойдя к борту, сказал:
– Здесь глубоко, а дно вязко…
Он поднял над головой шкатулку и швырнул ее в воду.
– Теперь, – воскликнул он, – я свободен!
Силин быстро взбежал на капитанский мостик и отдал какое-то приказание двум немым штурвальным.
– Пойдемте, профессор! – сказал Силин, вернувшись к Сванборгу. – Теперь у меня к вам просьба!
В каюте он вручил ученому большой портфель и сказал:
– Что бы ни случилось со мною, к вам явится человек и скажет, что командир брига "Ужас" просит вернуть портфель. Вы сделаете это. Но я не хочу, чтобы вы исполнили мою просьбу бессознательно. В портфеле находятся бумаги с описанием моей жизни, без лжи, без прикрас! Описание жизни человека великого ума, трагического злодея, преступника, опасного всему человечеству. В этих же бумагах находится изложение моих изобретений: получения золота из морской воды, передачи электричества в пространстве, приготовления убивающих все живое грибов и водорослей и новых, необыкновенной силы, взрывчатых веществ. С их помощью я послал смерть на луну и раскидал ее ядовитые семена по лицу ненавистной земли. Все это я хочу передать другому человеку, а он продолжит начатую мною борьбу с обществом, с его гнилой, убившей душу и чувства людей, культурой. И вы, зная это, вы, Ларс Сванборг, исполните просьбу командира брига "Ужас"!
С капитанского мостика прозвучал удар колокола.
– Начинается открытая борьба моя со всеми народами мира! – воскликнул Силин. – Видите тот остров? Это – Самоедский Чум. Русское имя, но здесь расположена богатая фактория американской компании, занимающейся китобойным промыслом. На нее первую обрушится мой безграничный гнев!
Он взошел на мостик, и его одинокая фигура, с мрачным, горящим местью взором, казалась живой угрозой человечеству. Он долго смотрел на далекий берег, где поднимались облачка дыма, и, подойдя к стоящему на мостике столу, начал измерять расстояние до фактории. Покончив с этим, он нажал несколько кнопок, и тотчас же загорелись разноцветные световые сигналы.
Из трюма выбежали матросы и стали в разных местах. Прежние сигналы сменились другими, и вскоре с разных мест правого борта с знакомым уже Сванборгу уханьем и грохотом понеслись таинственные снаряды в сторону Самоедского Чума. Через несколько минут над всем берегом маленького островка стоял черный дым, прорезываемый по временам жадными всплесками пламени. Фактория горела, а бриг "Ужас", переставляя паруса, взял курс на Иолангу.
В милях ста от этого поселения поздней ночью Силин заметил баковые огни какого-то судна. Бриг тотчас же лег в дрейф, и Силин долго и внимательно слушал. Но стука машины он не уловил и решил, что идет парусное судно. Бриг начал медленно приближаться. Вскоре можно было уже разглядеть, что это – большой парусник, несущий в трюме полный груз и медленно плывущий на запад. "Ужас" нагнал его очень скоро и встал с ним борт к борту.
На грузовике на вахте стоял лишь штурвальный, а сигнальный матрос, вероятно, спал. Когда из темноты вынырнул высокий нос брига, и борт его коснулся борта грузового судна, тревожный окрик раздался с мостика.
– Кто идет? – крикнул штурвальный по-английски.
Вместо ответа на палубу вбежала команда брига. Раздались выстрелы, глухие удары топоров, стоны падающих людей и одинокий сигнальный свисток, сменившийся тяжелым падением человека за борт. Матросы Силина наглухо заперли все люки и выходы на палубу и оставили несчастное судно. Последним ушел с него сам командир брига. Он подошел к Сванборгу и сказал ему:
– Я заразил все в трюме пласмодием и велел поставить паруса так, что корабль уйдет обратно на восток. Когда он выкинется где-нибудь на мель, или его перехватит случайный пароход, забавное зрелище найдут там люди. Бурая гниющая масса из трупов людей и рыбы, из тлеющего и мокнущего дерева будет заключена в разрушающемся корпусе парусника. Пойдут догадки и предположения, создадутся теории о новой болезни или другие бредни в этом же роде… Ха-ха-ха!
