– В Испании старшей дочери первое имя дают по матери, а второе – по бабушке с материнской стороны. Маму тоже назвали по бабушке, а ту – в честь Долорес Ибаррури. Это известная испанская коммунистка. Долорес значит «скорбящая», а Сарита в переводе «принцесса».
– Скорбящая принцесса? Это по-нашему Царевна-Несмеяна?
Лора выпятила губы трубочкой, как делала всегда, когда пыталась сдержать смех, но все-таки рассмеялась. Ну что ты будешь делать! Вечно у нее не получается держать фасон!
Герман посмотрел на пассажирку. Кажется, лед сломан?
– Скажите, а в Испании у вас родственники остались? Вы о них что-нибудь знаете?
– Мы узнали совсем недавно. Деда никто никогда не разыскивал ни до войны, ни после. Он сам тоже не знал, где искать. Алонсо – довольно распространенная фамилия в Испании. Только когда… один писатель собрал материалы об испанских детях, вывезенных в СССР, выяснилось, что родные у нас есть, и даже немало.
– Интересно. Вы связывались?
– Да. Папа этим занимался. Нашел почти две дюжины родных, причем не седьмая вода на киселе, а довольно близкие. Особенно со стороны дедушкиного отца. Витория – столица басков. Второе название – Гастейс. Это на языке басков. Получается, мы – баски.
– А ваша мать тоже испанка?
– Представьте себе. Ее отец тут нашел, в Питере. Она учиться приехала. По обмену.
– А… – снова начал было Герман. Лора перебила:
– А… почему вас это так интересует?
– Хочу выяснить, насколько вы чистокровная испанка.
– Стопроцентная, не сомневайтесь. Только непонятно, вам-то не все равно?
– Я настоящих испанок отродясь не встречал. Интересно, чем вы от нас, русских, отличаетесь.
– Ну и как? Удалось что-нибудь выяснить?
– Пока немного. Вы буйные и своенравные.
– Как это вы так быстро нас раскусили?
– А что? Неправда?
– Правда, правда… А еще мы все время едим паэлью, пьем сангрию, танцуем фламенко и живем по принципу «сиеста – фиеста – маньяна». Да! Забыла! Еще обожаем корриду!
– Ну да, примерно так.
– Даже примерно не так. Во-первых, дежурное блюдо у испанцев вовсе не паэлья, а тортилья – картофельный омлет. Если захотят выпить, то выберут пиво. Сангрия – для туристов. Кроме фламенко есть куча других танцев – сардана, чотис. Кстати, его любят мадридцы. Фламенко – это Андалусия.
Лора разгорячилась и не сразу заметила, что Герман улыбается. А заметив, разозлилась. Спровоцировал, а теперь смеется! Она задохнулась от возмущения и выпалила:
– И вообще! Мне надоел этот разговор!
Она хотела добавить, что и он ей надоел тоже, но не успела. Герман вдруг резко затормозил. Машина вздрогнула всем огромным мощным телом и встала как вкопанная. Лора сунулась вперед и клюнула носом обшивку. Слезы так и брызнули из глаз. Она схватилась за нос.
– Вы что, рехнулись?
Не отвечая, Герман выскочил из машины и нагнулся, рассматривая что-то. Лора тоже вышла, зажимая нос, и заглянула. Под днищем сантиметрах в пяти от переднего правого колеса сидел ни жив ни мертв какой-то зверек. Герман присел на корточки и протянул руку. И тут бедолажный сорвался с места, выбежал из-под машины и припустил в лес.
– Хорек! – хором сказали они.
Проводив глазами уже невидимого среди травы зверя, они посмотрели друг на друга, и Герман схватил ее за руку:
– У вас кровь.
Лора прикрыла нос рукой.
– Да уж. Оказалась не готовой к резким переменам в жизни.
– Стойте смирно. Я посмотрю.
Она послушно замерла. Осторожно пощупав нос, он успокоенно заявил:
– Ваш прекрасный нос в целости и сохранности. Сейчас остановим кровь, и можно ехать.
От его близости и мягких прикосновений сердце снова застучало. Так быстро и, ей показалось, так громко, что она тут же сбежала в машину, пристегнулась и отвернулась к окну. Не глядя, взяла протянутую ватку, прижала и затихла. Возле дома, до которого ехали молча, Лора вышла и только собралась, небрежно помахав рукой, нырнуть в спасительную прохладу парадного, как Герман схватил ее за сумочку.
– Я вас чем-то обидел?
Она посмотрела. Выглядит расстроенным. Зеленые глаза потемнели. Лора смягчилась. В конце концов, он-то чем виноват?
– Что вы! Напротив, я ужасно благодарна за помощь!
– Тогда почему вы рванули от меня, как черт от ладана?
«Рванула»? Это еще что за лексикон? «Мое лицо – моя крепость», – любила повторять мама. Лора сделала официально-приветливый вид.
– Вам показалось. Я вовсе не…
Он не стал слушать, что там она «не».
– Это я от радости глупости говорю. Я ужасно рад нашему знакомству. Можно я вам позвоню? Завтра.
И улыбнулся. Лора нашла в себе силы только на то, чтобы молча, с достоинством кивнуть.
Герман пожал маленькую крепкую ладошку и вдруг понял, что не знает, как ее называть. То ли Дорой, то ли Лорой, то ли вообще Саритой.
– До свидания, Царевна.
Она повернулась и побежала. Хлопнула дверь. Стало тихо. Как будто и не было ничего. Он постоял еще немного и пошел к машине. Тронувшись с места, включил радио, и оно, словно дожидалось, с ходу запело бодрыми голосами группы «Секрет»:
– Домоооой! Домоооой!
Точно. Пора домой. Раньше под этим словом он понимал только одно место на земле – деревню Любилки. Сейчас, думая о доме, он все чаще ассоциировал его с Питером, хотя в Любилки тянуло по-прежнему. Там свобода, поля и дед Кирьян. Строгий и добрый, вечно хмурый и при этом веселый и смешной. Родной. Герман улыбнулся.
Ему бы понравилась Царевна, вдруг подумал он.
Не она
Прошло десять дней, а Фриц не позвонил ни разу и вообще никак не обозначался. Лору даже подмывало спросить о нем у Вольдемара, но в последний момент она одумалась. Во-первых, Щеглеватых, скорее всего, сам ничего не знает: свалил дела на нее и пошел себе дальше. Ууу, бонвиван несчастный! А во-вторых, много чести о нем расспрашивать!
И все-таки она постоянно ловила себя на том, что ничего так не ждет, как звонка или письма от Германа. И дело вовсе не в портрете. Хотя и в нем тоже.
Фото Фриц прислал поздно вечером. Он сделал главное – очистил изображение внутри овала. Лора засела за компьютер и всю ночь колдовала над портретом. Закончив, сразу набрала номер Германа и только тогда посмотрела на часы. Черт, четыре утра! Зря она это сделала! Лора собралась выключить телефон, но Герман уже ответил:
– Я знал, что вы позвоните именно тогда, когда я наконец засну.
– Я не хотела. Честное пионерское. Просто не смогла удержаться.
– Понял. Готов к продуктивному общению.
Лора набрала воздуху и выпалила:
– Это не Анна Строганова. Клянусь. Сюжет картины повторен идеально. Художник был прекрасным копиистом и с уникальной точностью передал стиль Виже-Лебрен. А теперь смотрите. Начнем с вазы. Две розы на заднем плане у Лебрен как бы чуть привядшие и смотрят головками вниз. А здесь? Свежи, как майское утро! Изменение небольшое, но вряд ли случайное. Вдоль выреза платья вышивка не зигзагом, как у Анны, а волнистой линией. И камень в броши не темно-красный, как у оригинала, а зеленый. Но все пустяки по сравнению с тем, что это…
Лора перевела дух.
– Вообще другая женщина! Черты лица, улыбка, волосы очень похожи, верно, но Анна была светлоглазой. У этой глаза карие. И смотрит по-другому. Нежнее, что ли. Хотя сходство просто поразительное!
– Вывод?
– Художник скопировал картину не случайно. Так было задумано с самого начала. Возможно, девушка, которую он рисовал, была похожа на Анну Сергеевну Строганову.
– Может, родственница?
– Может, и так. Только родилась она намного позже. Полотно точно написано лет через тридцать после портрета Виже-Лебрен.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
