Максим зашел в ларёк, сел на ящик и развернул бумажный сверток. Это была копчёная салака.

– Давай выпьем, – сказал Максим указывая на салаку, – у меня к тебе есть разговор.

Костя, оценил весь патриотизм ситуации и достал литровую бутылку водки «Россия».

– Хорошая водка. Слушай, а есть ли у тебя что-нибудь новое, чего бы я не пил еще никогда? – загадочно спросил Максим.

Костя показал рукой на витрину. Бутылки на витрине стояли лицом наружу, но спиной к Максиму. Поэтому он стал снимать понравившиеся бутылки и крутить их в руке, чтобы иметь возможность прочитать этикетку.

– Вот, эта! – обрадовался Максим и зачитал, – Berliner Baren Kirsch.

Костя обернулся и очумел. Это был вишневый ликёр.

– Под копченую салаку? – деликатно спросил Костя.

– Ну да. А чё? – недоумевал Максим.

– С копченой рыбой поженится только водка. От ликёра будет дикая изжога. Да и не вкусно это. Ликёр сладкий, салака копченая. Попурри какое-то, – продолжал настаивать Костя.

– Не, Костян, чё я водку не пробовал? А новый ликёр попробовать надо. Ну и что, что под рыбу. Мы не из дворян. Давай этот ликёр попьем. Открывай.

– Макс, давай тебе открою ликёр. А себе водку. Не возражаешь?.

– Возражаю! Вот это уже точно попурри. Один ликёр пьет, другой водку.

Костя вспомнил этническую принадлежность Максима и понял, что спорить сейчас с ним не стоит. Себе дороже. Да и с изжогой – может обойдётся. Постараюсь немного выпить. А салаку вообще есть не буду. Такая вонища стоит. Жуть.

Максим разлил: «За дружбу!» Выпили.

– Костя, я буду с тобой откровенен и начну с главного. – стал разливать по второй Максим – Ты и твои хозяева налогов с торговли не платите. Соседи ваши тоже не платят. Так?

– Так нет же никого в таможне. Кому платить не известно. Хочешь, мы заплатим золотом, – стал шутить Костя.

– Да нет, я мзду не беру. Мне за державу обидно, – поддержал шутку Максим, – Я о другом. Давай, я вас трогать не буду, и все вопросы по деятельности буду помогать вам решать. А ты меня будешь информировать: кто, сколько и как не доплачивает налогов. За ваш ларёк, за соседние ларьки и за всех предпринимателей, которые тебе тут по ночам пьяные свои души изливают и на жизнь жалуются. Запоминай и мне передавай, а я уже придумаю, что с этой информацией делать. Идёт?

После выпитой бутылки Максим захмелел. Долго еще не уходил. Костя предлагал ему взять бутылку ликёра с собой. Но Максим отказывался и много говорил. Говорил всякую околесицу. Видимо, хотелось выговориться. Он и выговаривался. Костя умел слушать. Умение выслушать было частью его профессии.

Как и ожидалось, изжога долго не заставила себя ждать. И вообще, после такого позднего ужина весь организм страшно мутило. Костя сменился ранним утром. Пришел домой в особняк на Самотёке. На кухне горел свет. Мать сидела на табуретке, плечи и голова лежали на столе. Костя понял, что у неё нет сил подняться. Он нагнулся к ней. Мать молча обхватила его за шею своими тонкими зелеными руками. Костя спиной почувствовал, что пальцы кистей сомкнулись в замок, и потянул назад. Он выпрямлялся и тащил за собой легкое тело матери. Она встала на ноги, держась обеими руками за сына. Вместе они дошли до кровати. Присели. Ложиться не хотелось. Она и так все время лежала. Стоять она не могла. Решила как можно дольше посидеть. А когда силы кончатся, то уже снова лечь. Костя всё это понял, встал и, молча, пошёл к себе спать.

Его силы тоже были на исходе. Их место теперь занимала изжога. Отчаяние из-за матери. И вот, надо ж тебе, еще этот жуткий вопрос от его нового знакомого: «Стучать или не стучать?» Костя лёг, но уснуть не смог. То ли боль от изжоги, то ли боль от нерешенного вопроса не давали ему заснуть. Голова шумела, мышцы изнывали. Усталость боролась с тревогой. Раздражение нарастало. Либо я сейчас сойду с ума, либо…

– Либо помолись, – Костя услышал в голове спокойную мысль. Взглядом нашёл маленькую репродукцию картины Иванова «Явление Христа народу». Году в 1989-90м, еще в школе, мать заставила купить в Третьякове. Они только что появились. Восстановил в темноте сюжет. Почувствовал тепло Иордана и стал вспоминать текст «Отче наш». Глаза заволакивались мутной пеленой и сознание стало проваливаться в глубокую яму.

Там, в яме, на берегу Иордана сидели четверо. Трое взрослых мужчин и один юноша. Вдалеке стояли верблюды, слышались ещё голоса. Здесь, у поворота реки под деревом, рассветало тихое палестинское утро. Один из мужей повернулся, прищурился и, как-будто в тумане, разглядел подходящего к ним человека.

– Чего опечалился, странник? – Алишас отвернулся от Кости, и вопрос повис в воздухе ни к кому не обращенный.

– Знаем чего. Ему мытарь предлагает предательство совершить. Запугивает угрозами. А он растерялся – нежная душа, – ответил за странника Виледат.

– За мать он переживает сильно. Вот и ослабела душа. Опоры ищет. А того не знает, что сама себе и есть лучшая опора, – В сторону размышлял третий старец Джафар, – Наш то малой здесь? Валуй, где ты? Покажи куда присесть пришлой душе. И принеси воды, малыш.

– Хорошо, – покорно отозвался Валуй и пошел за водой по направлению к стану.

Старцы сидели тихо. Смотрели на восток, в сторону восходящего солнца. Незаметно вернулся Валуй. Он нёс медный кувшин с кипяченым чаем.

– Вот как живут люди удивительно. Вот дает им Бог талант, например: в химии разбираются хорошо, или чертят эскизы красиво; и рукастый, и смышленый; казалось бы, живи и помогай другим. Ан, нет. Начинают однокурсницам намекать на близость взамен за курсовой чертеж. За лабораторную – опять срам. Бог им подработку посылает, дает возможность матери помочь, а они в ларьке амуры крутят с местными девицами. У нас, у праведников жизнь другая. Все помыслы о братьях, все дела – ради людей. Корысть там, зависть ли – не про нас. Вот и чай всем принес с финиками: пейте, на здоровье, – весело смеялся Валуй.

Быстро пронеслись перед глазами все Костины приключения за последний год. И действительно всё было так, как обвинил Валуй. Была курсовая по начертательной геометрии и была Таня. Была лабораторная и была Оля – очень красивая и гордая. Была Геля в ларьке, жена рецидивиста Суханова. И всё казалось бы так, только на первый взгляд. Но не так – на второй. На самом деле- не так. Корысти не было. Натяжения не было. Не было неприязни или неловкости. Все само складывалось. Мило и нежно. На душе было светло и радостно. Никакой злобы не оставалось.

Взять, например, Таню. Она сама просила, чтобы Костя пришёл к ней домой, помог разобраться в чертеже. Как развернуть этот конус? Костя не хотел идти. Чужие квартиры – ходить по гостям он не любил. Предлагал остаться после пары в институте, почертить в аудитории на кульмане – удобно. Тогда он еще не понимал её. Таня настаивала на том, что у нее удобно, у нее своя комната. Родителей почти никогда нет. Они смогут позаниматься и перекусить бутербродами. Она отлично готовит. Костя поддался без задней мысли. На первое занятие он пришел с тубусом, как большой. Принес ватманы, наточенные карандаши. Ничего из этого не пригодилось. Быстро перешли к делу. Перекур. Бутерброды. Опять «почертили». И так репетировали начерталку до тех пор, пока у Татьяны не появился серьёзный ухажёр. Он стал встречать её после института. А однажды, когда Костя пришёл на очередной урок, в квартире на диване сидел молодой человек. Таня не растерялась. Достала ватман. Костя быстро развернул цилиндр. Заштриховал тени, чтобы придать объем и красоту рисунку. Тени были лишними, но штриховка теней очень успокаивала Костю. Он за это время пришёл в себя и сделал правильные выводы. Репетиции прекратились. Остались добрые отношения, всегда с улыбкой о наивном семестре юного курса.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.