У носителей Симбионтов уж слишком жаркие сердца, а разум должен быть высечен из стали, не людям понять: слабым, легко поддающимся низменным желаниям. Но от чего же девочке так больно, так горестно, так сдавливает не в груди, а в спине. Нова смотрит и молчит, его слабая улыбка не исчезает.

— Я был неправ, —признается парень. — Что? Я признал это, большее и не скажу. Хватит с меня нытья, терпеть не могу. Ты и так много наслушалась, все. Лавочка закрыта.

— Ну и зараза же ты, —закатывает глаза фиолетовласая. — Тоже мне, герой номер один. Да я те-

«Эй, успокойся» — Голос Токсина так и похож на громовы раскаты. Паразит давит мысленно девочке на хребет, потому что горячка ее чувств всё ещё слишком раскалённая, потерями рас-па-лён-ная. Юной леди порой хочется сломать ногу этому пришельцу, хочется на кости разобрать, потому что откуда ему понять чувство, схожее с выдранным из собственной плоти куском? Бунтарка выдыхает. Она помнит, что должна была быть благодарна, что жива, что Симбионт не такой, как Карнаж — убивал своих же сородичей и людей. Молодой Клинатрец, не хотя признавать, надеялся, что с ней не произойдёт ничего ужасного, как с Маллиганом.

Очень надеялся.

Он сильно привязался к ней.

Токс отдал бы ей верность, отдал бы ей все — этой маленькой и буйной девочке, и принёс в дар поля, полные пепла её врагов, даже не попроси она об этом. Куда бы ни пошел, на кого бы ни переселился, паразит чувствовал себя неприятно. С ней же не так. С ней всегда что-то да не так! В носу всё ещё свербит запахом её крови; кожу жжёт угасающим теплом, он не должен был чувствовать, но почувствовал всей своей шкурой. Не хочнт помнить, как миллиметром отступил от ее сердца и чуть не лишился лучшей, молодой носительницы.

— Это больно, — говорит однажды Клинатрец, и его голос подобен острым клыкам, прогрызающим путь к разуму Кайлор. А той всё тяжелее оставаться в человеческом теле с человеческим рассудком: то, звериное и необузданное, требует разрушений. Она помнит, кае сестра умерла. Помнит, как тосковала по ней. Всё это помнит и пытается отбелить, как пятно на одежде.

— Это всегда больно, Сэм, — она присаживается рядом; глаза у нее — сплошь небо; то немногое, что намекает на истинную суть. — Такое часто бывает.

Кажется, он спрашивает это вслух, а после добавляет:

— Тебе было так же больно, как понимаю, или есть что-то похуже? — Нова подаётся к ней, ощущая, как безумие просачивается в его жилы, в его кожу, оно говорит его губами. Девушка сжимает его плечи. Чудится, как когти впиваются кожу. Пламя к пламени взывает агонией и ожогами. Но тут же одергивает себя. — Ты ведь все ещё не в своем мире, наверняка это стремное чувство?

— На самом деле мне здесь комфортно, — она встаёт. В горле больше не булькает. Токсин мог его бы пополам переломить за слова этакие. Стоит принять этот факт и становиться сильнее, поступившись гордостью. — Здесь я не живу прошлым, не ношу тот крест, и не вижу тех, с кем я ранее была очень близка. Паркер, конечно, исключение. Иногда мне все же тоскливо глядеть на то, как он с улыбкой говорит о Мэри Джейн. Но это его выбор, и стоит это уважать.

— Точно, ты ведь его, в своём мире, а-ля бывшая, —говорит это так облегчённо брюнет и с издевкой скалится. — И каково это было? Быть девушкой столь популярного супергероя Нью-Йорка?

— Ху. —не успела ответить, как тот засмеялся.

— Я понял, можешь не продолжать, —поднял руку а знак остановки. — Я верю. И все же, он отчаянный.

— Это из-за того, что я на голову двинутая? Да, он мне это и ни раз говорил, —смеётся девушка, вытащив с пучка карандаш. — Наверное, стоит это принять, как некую черту. Как говорил один призрак из книги: «мир не так уж безумен, когда начинаешь принимать себя».

«скука смертная, кончай трепаться и пошли жрать» —напомнил о себе Токсин. Попрощавшись, Кай решила навестить Амадея в лаборатории, но вместо этого встретила незнакомую ей девушку в юбке и в классической рубашке, с документами в руках. Чуть не выронив их, бунтарка успела ухватить листочки и отдать юной растяпе.

— Ой, я такая растяпа, прости пожалуйста, —ответила ласковым голоском незнакомка. — Спасибо тебе огромное, иначе бы Фьюри очень сильно ругался.

— Ты вообще кто? —поинтересовалась.

— Я Корра Симмонс, —протянула ей руку. — Стажер-медик. А ты? Вау, какие у тебя волосы яркие! Красиво. А как тебя зовут?

— Э, спасибо, —не ответив на рукопожатие, ответила Кай. — Кайлор Холланд. Симмонс? Знакомая фамилия.

— Я родственница Джеммы Симмонс, —хихикнула. — Может, потому и знакомо. У тебя очень красивое имя, Кай. Ты здесь как агент Щ.И.Т’а? Супергерой?

— Что-то между тем и тем, —пожала плечиками. — Корра, скажи, ты же медик, верно? А насколько ядовиты свинец и ртуть? Это для моих личных интересов.

— Ну, они самые токсичные и из периодической таблицы, насколько помню, а в чем проблема? — наклонила голову в сторону светловолосая. — Боюсь даже представить, для чего тебе такая информация.

— Не столь важно, мне нужно в лабораторию к Амадею, —она прошла мимо, даже не попрощавшись толком. Багряные пятна крови заметила у той девчонки. Токсин состроил кривой оскал, порождаемый зудящим под кожей желанием лишить жизни осмелившихся.

***

Октавиус настраивал сенсорное управление, держа у себя в заложниках Флэша Томпсона и Симбионта. Ему необходимо было это существо внутри парня, оно очень сильное и могло сыграть ему на руку. Малфания, постукивая каблуками, зашла в кабинет и, поправив очки, спросила:

— Как прогресс, доктор?

— Все в процессе, необходимо навести правильную частоту и тогда Симбионт сможет стать сильнее и мы сможем вышвырнуть этого паразита, —хриплым тоном ответил Ок, параллельно печатая что-то. — Вижу, у тебя глаза загорелись. Ты что-то приготовила?

— Несомненно, Октавиус, —она поставила на стол чемодан и, распечатав его, достала стеклянные капсулы с жидкостью. — Я все ещё горю желанием заполучить Токсина, он великолепен. Вы ведь тоже восхищаетесь своим Симбионтом. Стоит втереться в доверие дочери и тогда все будет намного легче. Переманив на нашу сторону двух существ, Гидра станет непобедимой.

— Мне нравится ваш энтузиазм, мисс Блуд, —отметил мужчина.

Женщина покрутила в руках склянку с фиолетовой субстанцией и крепко-накрепко сжала ее с силой. У нее глаза карим потемнели от злости и неприязни к этому цвету. Сразу вспоминает, как брала этот оттенок в руки и причиняла боль. Ненавидела этот оттенок на своей дочери до скрежета зубов, до потери пульса. Ей хотелось сжечь, сбрить патлы лишь бы не видеть. Малфания с презрением вспоминала тот день, из-за которого пошло категорически не так, и этот невинный цвет навсегда отпечатался в коре мозга: одинокие стены молчаливо давили на женщину в одинокой палате Во рту так и оставался привкус крови. Шаги ленивых медиков, единственный звук, который не давал сойти с ума, от ужасно давящей тишины. Даже имена вроде их запомнила — Фрэнк и Майли часто посещали пациентку. Единственное, что ее здесь сдерживало — живот с ребенком. Запах лечебных препаратов настолько пах противно, что к горлу рвота подступала. Палата аккуратно открылась, по ту сторону двери стоял мужчина инадменно произнес:

— Мисс Блуд, просыпайтесь.

— Я не сплю, —говорит она и приподнимается. — Угораздило же мне попасть сюда. Где Агент Колсон? Где агент Холланд?

— Они доставили вас сюда, мисс. У вас тяжёлое состояние, кто же работает с ребёнком-то? —покачал головой. Никакой реакции. Малфания спокойно сидела на кровати, слегка хрустя пальчиками. — Ни себя не жалеете, ни дитя. И кстати говоря, помните наш уговор?

— Помню, мистер Обзорн, отдать ребёнка, когда только рожу и тогда никто не пострадает, —холодно ответила, заметив на Нормане лиловый галстук. — Зачем она вам?

Подобная наглость возмутила его немного. Норман подошел к заключенной, возвышаясь прямо перед ней. С его рта то и дело летели отвратительные слова.

— Вас это не касается, мисс Блуд, — удивительно громко вскрикнул Норман, демонстрируя свою власть. — Ваши способности определенно должны заложиться в этой девочке и тогда она будет очень пригодна Оскорпу.