— И о чём же? — от этого только и хочется вывести её из себя. Пусть вспылит, чтобы вместо наказания велеть ей отказаться от траура. Теперь нет никаких рабов рядом, а будет себя хорошо вести…

Раду только плечами пожал.

— Раду, так? — Мехмед изогнул бровь. Мальчик кивнул. — Тебе здесь нравится? — даже если Лале будет учтива и воздержана, любые слова ребёнка могут спровоцировать конфликт. Лале быстро, но легко убрала спавшие и вспотевшие локоны со лба.

— Очень, — Раду усердно закивал. И ответил на самые лёгкие вопросы. Но расспрашивать его просто так Мехмед не собирался. Он вёл свою игру:

— Скажи, а ты хотел бы вернуться на свою землю и править там? — взяв кубок в руки, он стал пить, медленно. Лале не могла видеть его лица, а потому посмотрела на Раду, но тот вовсе и забыл о ней.

— Править? А разве не Влад должен? — кубок с тихим, но пронзительным звуком опущен на стол. И Мехмед, и Лале смотрят на мальчишку.

— У нас в стране не так, кто достоин из братьев, тот и правит, — Лале опустила голову.

— А разве у вас остались братья? — Раду был настолько невинен, что Мехмед на него вовсе не разозлился.

— На всё воля Аллаха, — причём так самодовольно прозвучало. Да неужели ради тебя Аллах забрал трёх достойных шехзаде? Лале уже не могла дышать спокойно.

— Султан, я думаю, Раду ещё рано думать об этом, он слишком юн. Впрочем, как и его брату, — Лале отпустила руку Раду, чтобы он смог быстро встать и отбежать. Ведь она попалась в сети.

— Мы с ним одного возраста считай. Значит, я не могу быть падишахом? Но всё в твоём лице говорит, что тот раб достоин править, — он наклонился к ней непозволительно близко. Гримаса гнева исказила лицо настолько, что ни о чём ином речи быть не могло. Ничего такого вслух девчонка не сказала, но явно подумала. И тем самым снова оскорбила его! Султана Мехмед Хана!

— Не надо! — Лале не знала, чего испугался Раду. Возможно, и сам Мехмед не понял, что собрался сделать. Но мальчик прильнул к Лале и повалил её на пол. Он больше не смотрел в глаза Мехмеда, лишь на руки, которые должны были потянуться к девичьей шее.

Мехмед возвышался над ними, глубоко дыша. Его полный злобы взгляд мог бы обратить в прах. И рот приоткрыл, словно лев, который хотел пустить клыки в ход. Лале обхватила Раду, собираясь закрыть его собой. Стала осторожно подниматься.

— Лале-хатун, отец дал добро на твой траур. Жаль, что я не могу выслать тебя из Эдирне, ведь ты должна быть рядом с мужем. Однако, раз ты теперь в трауре, твоё жалованье я снижу до того, что получает простой янычар в месяц. Приданное распродай, если хочешь больше, тебе оно уже не понадобится, — и грозил пальцем всё это время. — А ты, мальчик, хорошенько подумай, хочешь ли с ней остаться, поскольку эта хатун больше не будет жить в роскоши. Вон! Во-о-он Я сказал! — но ещё до этого Лале встала и машинально поклонилась, а после унесла Раду на руках.

Если бы она была хоть немного послушней! Возможно, он бы сказал, что отец разрешил отказаться ей от траура в любое время и выйти за достойного мусульманина, которого выберет сама. Но Мехмед, всё ещё злой, но довольный своей хитростью, покачал головой. Никакого ей брака! Никакого выбора! Любимая племянница отца? Обойдётся!

— Лале-хатун? — Раду молчал, пока они не вернулись в свои покои. — Мы теперь не будем здесь жить? — девушка попыталась улыбнуться, всё же подобный вопрос обнадёживает.

— А ты останешься со мной? — Раду только кивнуть успел, как ворвалась взволнованная Шахи-хатун. Наставница теперь не даст житья.

†††

Получив письмо, Влад тайком выбрался в лес после ужина. У него там нашлось уютное место на одном из старых деревьев. А потому он поспешил туда, чтобы прочесть письмо, а затем избавиться, закопав, как делал иногда. Ведь в основном они с Асланом сжигали их на кухне.

И вот, взобравшись на облюбованную ветку и удобно устроившись, Влад поспешил раскрыть письмо. И удивился, раскрыв широко глаза — родной язык, валашский! Но почерк… ужасен. Он немного посмеялся, но быстро взял себя в руки, чтобы прочесть, улыбаясь. Было много ошибок, но он их не замечал вовсе.

Здравствуй, Влад. Пишу тебе сообщить, что у нас с Раду всё хорошо. Мы здоровы. Не болеем. Твой брат в учёбе усерден. А чтобы не забывал родной язык, я надиктовала ему письмо, но сама переписала. Надо было отправить его, потому что там красивые буквы.

Я говорю глупости?

Может, ты уже знаешь, что… когда ты читаешь это письмо, я, возможно, официально ношу траур по принцу(?) Хасану. Это так. Произошло кое-что. У меня не было другого выхода. Не знаю, почему оправдываюсь перед тобой. Но я надеюсь на твоё понимание. И поддержку. Аслан точно не захочет принять подобный выбор. Всё равно что похоронить себя заживо…

И ещё я хотела бы узнать, как вы. Пожалуйста, если будет возможность, пришли ответ.

Однако улыбался Влад только вначале. На момент написания письма у них всё было хорошо. А сейчас? На сердце стало неспокойно.

«Конечно ты будешь думать о глупостях…»

Ведь жизнь во дворце теперь неспокойная. И это кое-что, которое не оставило иного выхода. Что?! Край письма он помял, сжав кулак до белых костяшек. Но гнев ему не товарищ. Однако понять и поддержать… выполнимая просьба, пусть и больно.

Когда он увидел Лале в первый раз, не обратил никакого внимания, как и на Нурай. Их вместе можно было заметить лишь потому, что девушки совершенно разные. И обе рядом с Асланом, самым заметным из всех чужаков, что он увидел на том занятии. Такой же яркий, как и Раду. Последнего и из башни родного замка в толпе детей разглядеть можно было.

Теперь они здесь, а Раду и Лале там. Одни. Несмотря на ужасный почерк, который должен был развеселить Влада, чувствовалось напряжение.

А потом они столкнулись после того занятия. И обзавелись собакой. Да, обзавелись. Пусть Гюзалик и обожала Лале, и бегала вокруг неё, а хозяином всё же считала его. Видимо, увидела в нём погибшего шехзаде.

Влад вспомнил и тюрбе, и тот гроб. Лале была нужна поддержка, но, даже захотев, он не посмел бы так рисковать. А ещё это явное неуважение покойному шехзаде.

И снова он, человек по имени Хасан, покинувший этот мир. Вполне логично, что он стал заменой. Вопроса, почему не Аслан, не возникло. Он друг детства, и, видимо, никак не может стать Хасаном. Только вот будущий господарь не чувствовал обиды, может, немного ревновал. И старался убедить себя в обратном. Почему?

Они ведь наедине толком и не были. Хотя… присутствие друга нисколько не мешало любоваться красотой девушки. Смуглая кожа и тёмные волосы не очень-то и нравились. И глаза были тёмно-карие, но такие выразительные. И каждое выражение лица не могло уйти из памяти. И голос, который он мог бы услышать издалека, даже в большой толпе.

Так мало о ней воспоминаний. И каждое прокручивать в голове от начала до конца, не упуская ничего, — он же сойдёт с ума! Одна беда. Она мусульманка, дочь династии османов, а он православный и раб.

Неожиданно, но от письма пахнет мятой, как и её волосы. Потому что Лале как-то обмолвилась, что запах мяты напоминает ночь. Точно, это ведь тогда, когда они на звёзды смотрели. Аслан ещё сказал, что все лекари только и делают, что варят так, что дышать невозможно. А у Лале и рецепта никакого нет — и каждый раз хорошо получается.

«Просто капну немного на подушку — после тяжёлого дня лучше не придумаешь!» — и голос в голове так приятно звучит. Как быстро он забудет? Но несмотря на желание сохранить письмо, Влад закапывает его и спешит в казармы. Не хватало ещё, чтобы искать начали.

†††

Шахи-хатун действительно злилась, но не оставила свою любимицу, даже когда их отправили в самые холодные покои. Отдать в казну женщина решила только самые не нужные вещи. Учиться Лале никто не запрещал, а потому она продолжила посещать занятия. Раду делал то же самое, только теперь он жил не так хорошо. Но пока Лале-хатун рядом, мальчик готов терпеть. Нурай даже не стала подшучивать. Они конечно разные. Но друг друга уважали. На одном уроке девушка даже подсела к ней, чтобы сказать: