Он повернул голову в сторону сундука, который был хорошо виден лишь из-за уличного света, проникающего в комнату. Ничем непримечательная вещь хранила надежду Хакую, оставаясь ничем в большом дворце.
Хакурю посмотрел на свою руку, и глубокая царапина, которая осталась после его долгих усилий приподнять сундук и которая заживала не спеша, саднила, но доставляла удовлетворение. Почему же? Ну, ничего особенного, но принц был доволен проделанной работой. И хотя этот день не сильно отличался от обычных дней жизни, его клонило в сон. Но и поспать не было должной возможности, потому что по непонятным причинам Хакурю засыпал под утро, вот как сейчас, только ещё не начало светать.
А в это время в одном из подземелий Аль-Сармен, что под главным дворцом Ко, императрица Гёкуэн нервно смотрела на обнаруженный среди вещей Хакую портрет во весь рост. Брови так и не хотели прекращать дергаться и изгибаться. Живая мимика императрицы со стороны смотрелась пугающе. Особенно когда взор наполнен яростью и негодованием, а ещё приятным удивлением. Согласитесь, взрывная смесь.
Женщина взмахнула рукой и портрет аккуратно опустился на пол, не оставив ни складочки, ни вмятинки. А до боли знакомое лицо, сияющее, не приносило императрице радости. Она медленно прошлась к месту на уровни груди изображенной и сжала кулаки, что аж вены показались на бледной коже. Во взгляде промелькнула ненависть, женщина занесла ногу для удара и была готова изорвать его в клочья, но в самую последнюю секунду остановилась, убрала ногу и облегченно вздохнула. Волшебница вовремя взяла себя в руки, тряхнула головой. И уже отрезвленным взглядом посмотрела на портрет.
Императрица пожала плечами, закинула голову назад и уставилась в темноту, которая скрывала потолок. Сейчас только одна свеча освещала совсем немного места, но она прекрасно видит каждый штрих, каждую тень на портрете. Гёкуэн снова взмахнула рукой и пергамент поднялся над полом, почти касаясь оного, на уровне с императрицей. Но Вирсавия всё равно была выше её, эту мелочь волшебница не забывала никогда.
Значит, я была права, мой любимый Иллах, «матушка»? — уже с любовью подумала императрица, улыбаясь. Эта улыбка была одной из той, которую не видел никто со времен Альма-Торрана, со времен посиделок Соломона, Арбы, Уго и, как ни странно, «матушки» Вирсавии, которая иногда присоединялась к этой троице. Арбе даже показалось, что на душе потеплело, с чего ей жутко хотелось хохотать.
Тепло! На душе! Я сошла с ума!!! — брови изогнулись, выдавая её удивление, как и глаза по золотым монетам. Но женщина признавала, что почувствовала неизмеримую тоску по былым дням, по старым друзьям, по женщине, которую язык не поворачивался назвать «матерью». О, Иллах не может представить её сожаления, когда эта женщина якобы умерла! Арба не сдержалась и расхохоталась как истинная злодейка и корень всех проблем.
Её «веселью» есть предел, но его ещё нужно достигнуть. И всё же ничто не могло утолить потребности её души в той мере, в какой сейчас делает лишь простой портрет. Императрица Гёкуэн с таким наслаждением почему-то победно смеётся и не может отвести взгляда от нарисованных синих глаз. Женщина должна признать, у наследного принца истинный талант изображать людей, да и не только их, живыми. Может быть, поэтому ей так ненавистен этот пергамент? Потому что перед ней всего лишь изображение, манящее в иллюзию?
— Что с тобой, Арба? — из тени показалась тень старого друга. Он не мог понять её радости, потому что, как казалось самой Арбе, не видел портрета, а значит, не знал о возвращении «матушки» Вирсавии!
— Иснан, даже твое кислое лицо не испортит мне настроения! — Арба всё не могла утихомириться, она заставила пергамент повернуться к волшебнику, но желаемой реакции не получила. Мужчина только подошёл поближе, и императрица смогла разглядеть его скудный на эмоции взор, направленный на «Вирсавию».
— Ты только сейчас узнала? — съязвил он. — А ведь почти семнадцать лет прошло с того момента, — якобы расстроившись, волшебник лениво перевел взгляд на Арбу. Всем свои видом он дал понять, что изображение молодой матери ему куда интереснее, чем эмоционально нестабильная волшебница, притом бывшая маги.
— Тц, — Арба махнула на него рукой и заставила творение Хакую исчезнуть, ибо нечего умничать. — Ещё скажи, что ты умудрился её найти! — от злости выкрикнула императрица, взмахивая руки, готовая сотрясти воздух. Иснан не боялся её, но отвечать было геморрно. Хотя Арба могла не изменить привычкам, как делала это последние столетия.
— Уже как два года прошло с нашей встречи, но я не знаю, где Она, — признался волшебник, внимательно наблюдая за реакцией Арбы.
— Ты. Не. Знаешь. Где. Вирсавия, — каждое слова она произнесла отдельно, словно смаковала каждое как заморскую сладость. Женщина дико улыбнулась и начала аплодировать. — Иснан, ты не представляешь, как гениально поступил!!! — Арба продолжала улыбаться со всем данным ей очарованием.
— Должно быть, Ваше Величество ударилась головой? — изогнув одну бровь, обеспокоился волшебник Аль-Сармен и отошёл на шаг назад.
— Брось, — нахмурилась императрица и вздохнула. — Иллах увидит, что наследие её сына недостойно существования и пойдёт нам навстречу, а дальше всё пойдет по плану, — объяснила императрица, с издевкой дотрагиваясь до каждого пальца на правой ладони.
— Я так не думаю, — почти шёпотом протянул Иснан и наградил императрицу усталым взором.
— Я знаю, Иснан, знаю, — она отвернулась от него, чтобы друг не увидел сожаления на её лице. — Мы столько людей водим за нос, а оказалось, что все усилия были лишними…
— Потому что Иллах сам к нам вернулся, — мужчина продолжил за неё, подошёл и остановился рядом. А перед ними ограждающая тьма. — Теперь как-то нужно избавляться от бесполезных кукол и склонить Вирсавию на нашу сторону, — на это Арба только кивнула.
Не подумайте неправильно, она сильно дорожила и Иснаном, и Фалан, но вот делить с ними самого Создателя ей не сильно хотелось. И императрица осознавала, что нельзя от них так просто избавиться. Сама же потом пожалеет. Но вот мотивы подруги серьёзно отличались от её и Иснана желаний. Эта дама хотела уничтожить мир, а может даже больше. И как бы печально ни было, но маги Альма-Торан действительно задумывалась о возможном конце Фалан. Но так и быть, Арба понаблюдает за ней ещё немного.
— Синдбад, ты изменился, — такому заявлению Синдбад даже удивился, даже обрадовался тому, что не может сейчас посмотреть Вирсавии в глаза. Ведь если он это сделает, то точно признает женскую правоту. Кому как ни её знать, изменился он или остался прежним. — Син, — девушка обняла его в ответ, — меняйся только в лучшую сторону, — потребовала она. Сейчас она не могла посмотреть ему в глаза, которые на мгновение наполнились горечью, отрицанием и прежними чувствами, с которыми он начал свой путь. Не поздно ли Вирсавия попросила об этом?
— Ты изменилась не меньше моего и в лучшую сторону! — парень сильнее обнял её. — Но до сих пор, куда бы ни ступала твоя нога, весной руки пахнут землей и водой, летом — цветами, ягодами и фруктами, осенью — нитками, потому что долго вышиваешь, а зимой — мой самый любимый аромат, древесина, сгорающая в камине. Ты не даешь мне забыть о доме, ты не даешь забыть мне жизнь в Тисоновой деревне. У меня нет никого дороже тебя, поэтому не оставляй меня, чтобы я ни натворил, — эти слова согрели душу, они были наполнены благодарностью и признанием. Вирсавия отбросила все свои сомнения, а по щеке скатилась одна слеза, другая, но девушка ни слова не проронила. Лишь сжала в кулаке одежду и волосы любимого человека.
— Синдбад, покоритель семи морей и мой повелитель, я… — синеокая красавица из деревушки хотела принести клятву верности, как это делают преданные люди. Но глава «Синдрии» не позволил, отпрянув и приложив пальцы к её губам.
— Ты останешься со мной на равных, нет, ты должна стать мне равной! — не понимая, что на него нашло, чуть ли не воскликнул покоритель. А ведь хотел сказать совсем другое: «Если ты отдашь за меня свою жизнь, я тебя не прощу и вскоре уйду за тобой!» Однако герой вовремя образумился, ведь это не иначе, как признание в любви. Самое настоящее! Вот оно… Великий покоритель подземелий, покоритель морей, самый известный герой (и казанова) спасовал в самый подходящий момент. А вот Вирсавия точно выпила, да не призналась. Потому что беспричинная смелость не в её характере.
