Интересно, привезла ли ты что-нибудь и как вы устроились вообще. Можно ли добыть молоко?
От Нины ничего больше не получила кроме открытки, которую переслала тебе. Я написала Дине Борисовне[283] и Лене[284], мне кажется, у них остались родственники в Ярославле. Людмила Влад.[285] получила известие, что в Ленинграде умерли ее мать, три сестры, из которых одна с мужем, это родители Ардовского[286]. Помнишь, Дуся Фукс[287] все интересовалась девочкой из Архфонда? У нее оказывается бомбой убиты мать и бабушка. А Дуся с Маей вернулись из Москвы с кучей эмалированной и жестяной посуды для лагеря. Мне, к сожалению, ничего не перепало.
Наташе Бетти Львовна прислала открытку своей знакомой, в которой сказано, что приехала с фронта санитарка, которая сама видела Роскина. Моте я написала в том духе, как мы предполагали.
На днях приезжает сюда Мокульский[288]. Потом он с семьей предполагает поселиться в Пятигорске, а Гуковская[289] получила приглашение в Саратовский университет, куда на днях поедет. Еще, Лидуся, имею сообщить, что Наташа твои носки носит, Лешины брючки кончила и уложила в чемодан, а сообразила, что шить ему надо вовсе летние брючки. Попытаюсь сама. Вяжу Женичке жилетку, перешлю с кем-нибудь.
Каролина Марковна[290] мобилизована и работает ординатором в Краснокамске. Кажется, обо всем тебе сообщила. Леша хотел написать лично тебе, но я пока взяла то, что готово.
Поправляется ли Мара при твоем уходе? Сошлась ли ты с Френкелями и с Хейфиц?
Обнимаю вас всех.
Помнишь, приехали семья Олесовых[291] из шести человек? Барышня 17 лет из этой семьи умерла от сыпняка в Краснокамской больнице.
Переводчица Изабелла Иосифовна Гринберг, сестра Марка Иосифовича, выехала из Ленинграда 6 февраля 1942 г. В Перми ее поселили в Центральной гостинице.
149. И. И. Гринберг – Л. Д. Гринберг (из г. Молотова в г. Верхняя Салда Свердловской обл.). 17 апреля 1942
Дорогая Лидочка, дорогой Мурик! Пишу вам уже третье письмо. Собственно, две открытки я вам послала, а это будет закрытое. От вас же я имела только одну открытку, ну, и письмо и открытку переслала мне Розочка. Ужасно рада, что ты, Лидочка, довольна, во всяком случае была довольна. Надеюсь, что и впредь не разочаруешься. Непременно напиши поскорее, как идет жизнь – мне очень хочется знать всё, все детали. Мара, наверно, ожил – очень неприятно чувствовать себя одиноким, знаю это по личному опыту.
Из моих открыток вы знаете, мои дорогие, что живется мне так себе. Комнату на троих я все еще не выхлопотала, а приходится жить в (простите! – впрочем лучше писать поскромнее, хотела выразиться, но во вовремя остановилась!)… в комнате с восемью другими тетками помимо меня. Это так мучительно, что реву я почти каждый день. Нервы и так совершенно растрепаны, и так хочется, хоть немного побыть одной, а это невозможно! Ни почитать, ни поработать, ничего – тесно, неопрятно, шумно. Сейчас я нажала всё, что могла – заместитель председателя облисполкома хлопочет, обком партии хлопочет, а толку никакого. Чувствую себя все еще отвратительно, продолжаю худеть, сильно температурю, одно время температура каждый вечер доходила до 38–38.2, сейчас 37.5–37.6. С питанием тоже стало гораздо хуже, наша «особая» столовая еще не отремонтирована, а вырезать талоны я не хочу, поскольку я по закону не должна их вырезать, и поэтому обедаю вообще только тогда, когда кто-нибудь из добрых знакомых дает мне пропуск в столовую Кировского театра. С 20-го обещают открыть нашу столовую, тогда я буду обедать как человек. В общем настроение у меня неважное, чувствую себя бездомной, одинокой и никому-никому не нужной. Что-то жить стало скучно и неинтересно. Впрочем, не обращайте внимания на мои причитания – это все оттого, что нет комнаты.
Я работаю, но все это очень бестолково и расплывчато – я никак не могу понять, что мне надо делать, какие мои функции – и этого не знает никто. Зато я стала вхожа в высокие сферы – облисполком, обком, горком и т. д. О если бы на моем месте был бы хотя бы Дактиль[292] – я была бы царицей города и области А я, как идиот, стесняюсь просить за себя и хожу без комнаты и еды. Впрочем, последнее не верно – по карточкам я все же кое-что получаю, а хлеб я и наполовину не съедаю и меняю его на молоко или на вещички. Так, приобрела за 1,2 хлеба и 10 р. хороший алюминиевый бидон, сейчас нацеливаюсь на таз. Обрастаю понемножку! Теперь у меня довольно много работы на машинке, но писать почти не приходится – восемь человек не любят почему-то, когда над их головами разносится симфоническая музыка машинки!
Спасские получили комнату 18 м2 на частной квартире, не в гостинице, но хозяйка стерва и жизнь им предстоит не розовая. Они еще не переехали, все оттягивают этот радостный момент!
От Нины ничего нет. Я послала ей две телеграммы в Ярославль, но ответа от нее не имею. Ничего не имею и от Катюши, которой я тоже и писала и телеграфировала. Жаль мне Нину до последней степени! От Шарлотты не звука, боюсь, что ее нет в живых. Впрочем, из Ленинграда никто ничего не получает, я очень боюсь на нее…
Муж Нади Фридланд дома с 1-го апреля[293]. Она ужасно счастлива и я очень рада за нее и за него. Сможет ли он выбраться сюда – не уверена. Приехал Мокульский, потом муж Берты Левиной – Лева Левин[294] (брат Дуси), в довольно приличном состоянии. Все, кто приезжают из Черной, спрашивают про тебя и про ребят и просят кланяться. Вайсман[295] забрал девочку и сегодня уезжает в Алма-Ату.
Лидочек, Мур[296], напишите мне – мне ужасно грустно одной, без близких – пишите и не забывайте! Впрочем, это всё нервы. Готовила вам посылочку, а Евгения Михайловна Азбукина[297] не поехала – к ней приехал отец. Он в очень тяжелом состоянии, понос, воспаление легких и авитаминоз. Я ее часто вижу, когда бываю в столовой Кировского театра. Крепко целую вас, мои дорогие, и ребят и взрослых. Мой новый адрес: Молотовская обл. Центральная гостиница, комната № 175 – или Главный почтамт До востребования – как больше нравится! Ваша Белла
150. С. Д. Спасский – Наташе Роскиной (из г. Молотова в Черную (ст. Шабуничи) Краснокамского р-на Молотовской обл.). 18 апреля 1942
Милая моя, дорогая Тусенька! Ты не можешь себе представить, как я хочу тебя видеть и как я о тебе соскучился. Сегодня встретился с Зоей Александровной и обрадовался ей очень, так как это единственный человек, с которым я мог поговорить о тебе. Очень у меня почему-то неспокойная душа за тебя, все кажется, что ты чувствуешь себя плохо, скучаешь и томишься в лагере. Может, я ошибаюсь, было бы очень хорошо, если бы мои представления были бы не верны. З<оя> А<лександровна> обещала меня известить, когда можно будет приехать в Черную и сказала, что постарается меня как-нибудь устроить у себя. Буду ждать от нее с нетерпением известий. Сейчас совершенно потерял всякое представление, можно ли к вам приехать и поэтому обещание З<оя> А<лександровна> меня очень обнадежило. Ужасно нелепо жить так близко и не иметь возможности встретиться и поговорить. Говоря по совести, тебя мне очень не хватает, хочется рассказать тебе о всех делах, вообще хочется, чтобы ты была рядом. Надеюсь, что хоть летом мы будем видеться чаще и, может быть, проведем его вместе.
