Вечером у нас несколько раз были гости, заходили Френкели, Бушуевы, еще другие инженеры. Разговоры вертятся всегда вокруг обменных тем. Френкель-он мне очень понравился, она меньше. Им очень тяжело живется и с марта месяца особенно, так как приехали еще какие-то родственники, а их 9 человек. Между прочим, Маре сначала дали три пропуска в столовую, но он заявил, что ему это неудобно, слишком много! Он вернул один (только он способен на такой шаг в наше время) и, к счастью, он попал к Френкелям. Вчера мы заходили к Зильберманам, он в командировке, она устроилась кассиршей в цеховую столовую, и, узнав, что я очень дорожу кашами для своего пуза, обещала мне приносить: я наотрез отказалась, но посмотрим, что будет дальше.
Чем я наслаждаюсь в полной мере – это квартирой и семейной обстановкой. Правда, сегодня из мусорного ящика вынула битое блюдце и это будет единственным предметом фарфорового характера, но все остальное выше всяких похвал. Чистота идеальная, светло, тепло, так что я весь день держу форточку открытой, чем наслаждаюсь особо и отдельно. Две плитки, которыми я пользуюсь у себя в комнате, вполне заменяют мне подтопок[259] в избе, телефон и радио, и что угодно для души. Но эти удобства имеют только 5–6 человек от завода, остальные живут по избам и имеют соответствующие прелести, вроде пилки деревьев в лесу для отопления. А так как Мара сам висит в доме на волоске по разным причинам, то еще неизвестно, как сложится дальше. Твое письмо со вложением Гогошиного и Женичкиного я получила. Женичка посвятила его Гришунчику, это ответ на извещение в Нинином письме[260], кот. послано было с Белкой. Обнимаю и целую крепко. Лида
Во всяком случае, мамуся, о своем решении я не жалею, наоборот, очень рада, что мы вместе, но как быть с тобой и ребятами – ума не приложу.
Пиши про лагерь.
142. М. И. Гринберг – Г. Д. Рабиновичу (из г. Верхняя Салда в г. Йошкар-Ола). 8 апреля 1942
Дорогой Гога, 28-го марта вечером приехала Лида с Сережей и Женей. Выглядят они все довольно плохо, особенно Лида, которая с Ленинграда явно не поправилась. В лагере последнее время питание было неважным, и ребята постарше понемногу голодали. Это была одна из основных причин, заставивших Лиду взять ребят из лагеря. Ребята сразу пошли в школу. Сережа за 10 дней прочно завоевал звание ударника, у него 10 пятерок по всем предметам, зато Женя, вероятно, не сможет преодолеть премудрость 1-го класса и, возможно, останется на второй год. Ребята часто вспоминают лагерь, но не очень по нему скучают. Лида по приезде сюда стала усиленно организовывать наше питание, и ей это удается. К сожалению, сама она питается плохо из-за непорядков желудка. Я очень надеюсь, что после того, как желудок придет в порядок, удастся ее подкормить.
У нас начинается весна, и я в предчувствии грязи, которой славится Салда. У Сережи нет галош и как он переходит эту грязь, ведает один аллах!
Крепко жму руку. Мара
Перерыв в письмах Розы Наумовны дочери объяснялся тем, что, эвакуировавшись из Ленинграда, Лидия Давыдовна приехала в дер. Черную и они почти четыре месяца жили вместе. А теперь снова разлука и снова переписка.
143. Р. Н. Рабинович – Л. Д. Гринберг (из Черной (ст. Шабуничи) Краснокамского р-на Молотовской обл. в г. Верхняя Салда Свердловской обл.). 9 апреля 1942
Дорогая Лидусенька! Послала тебе письмо через Белку, которая должна была передать его свояченице Якунина[261]. Надеюсь, что она догадалась переслать письмо по почте. У нее же на всякий случай пакетик с детским бельем: трусы и носки для Сережи, фуфайка и трусики Женички, и, к сожалению, никаких гостинцев. Со временем получите пакет. Твои письма от 29 и 31.III пришли вместе 7.IV. Теперь, когда мы знаем, что дорога продолжается двое суток, непонятно, почему письмо путешествует 9 дней. Ты очень красочно описала свое путешествие, и я ужасалась и смеялась в одно и то же время. Интересно знать, как потекла Ваша жизнь в Салде, как дети акклиматизировались в школе? С Алешей безнадежно и «плохо» осталось. Теперь за него принялась Наташа. Вчера Юра Гор[262] запустил в Алешу снежный ком и попал прямо в глаз. Он долго не мог глаза раскрыть и теперь еще глазное яблоко сильно воспалено. Мне скучно заглядывать в 4 отряд и не видеть там Жениной кроватки. Милые мальчики, вспоминаете ли вы нас так часто, как я вас вспоминаю? Беллочка у нас так и не была, она снова стала лихорадить, по вечерам до 38, очевидно, от легких.
Поехать в Молотов стало труднее и нужны формальные командировки, это из-за эпидемий. От С<ергея> Дм<итриевича> ни слуху ни духу и Наташа очень этим расстроена. Мы часто с ней говорим о тебе. Многие интересуются твоей судьбой, как то: Степановы[263], Резвина[264], Блинова[265], Раиса Григорьевна[266] и т. д. В избе продолжается та же жуткая склока, но нас трое и это, вероятно, легче чем тебе было переносить одной. Вечером лампы не зажигаем и ложимся в 9, а встаем в 1/2 8 го. Я не против была бы проспать еще часов шесть, чтобы время проходило скорее, а то очень тоскливо. Сегодня пришла одна особа из д. Шабуничи, и мы завтра соберемся купить мясо. У Перминовых[267] оказался ледник. Наш обмен в Журавлях[268] дал мне ведро картофеля и 3 кг лука за коричневую ткань, из которой ты хотела шить халат. Я считаю, что этого мало и не стоило для этого пройти 13 км в два конца. Молока я так и не получаю, так что ты не вспоминай о нем с умилением. Напиши, какие у вас перспективы, будете ли переезжать? Узнавал ли Мара насчет приказа СНК № 37[269] об обеспечении пайками целого ряда категорий, к которым, по-моему, и он подходит? Как у вас погода? У нас слегка тает, но ходить еще можно. Все калоши и боты протекают и у детей мокрые ноги, а починить негде. Целую крепко тебя, Мару и мальчуганов. Будьте здоровы. Пишите. Наташа всем вам кланяется.
144. Л. Д. Гринберг – Р. Н. Рабинович (из г. Верхняя Салда Свердловской обл. в Черную (ст. Шабуничи) Краснокамского р-на Молотовской обл.). 10 апреля 1942
Дорогая моя мамуся, после первого твоего письма, описывающего празднование отличников, от тебя еще ничего нет. Между тем, я не настолько забыла лагерную жизнь, чтобы не помнить, что у вас каждый день происходит масса всяких событий, дающих обильную жатву для письма. Ведь тебе нетрудно изложить внешнюю сторону, чтобы я поняла их содержание.
Чтобы тебе легче было постигнуть мой быт, я опишу тебе своих соседей. У нас три комнаты, в каждой по семье. В одной живут противные люди со взрослым сыном, который отличается тем свойством, что лишних предметов оставлять в кухне не рекомендуется, а из пальто одного нашего гостя он вечером вытащил карманный фонарик. Он уже работает и представляет собой старшего из шести мальчиков в квартире. Его мамуся, женщина молчаливая и непрерывно уезжающая в Россию, действует на меня подавляюще, и ейных предметов домашнего обихода я касаться не смею. Едет она с тем, чтобы кушать картошку там, так как здесь ей этого не удается. Но железнодорожную администрацию эта сторона ее сугубо личной жизни не интересует и билет ей не получить.
Вторая семья, Виханских, состоит из трех мальчиков 3, 5 и 14 лет, матери и бабушки весьма боевого нрава, напоминающей мне бабушку из постановки «Красной шапочки» в Зоновском ТЮЗе[270]. Она хорошо управляется с детьми и хозяйством, а также руководит воспитанием кур, которые вообще-то содержатся в сарае, но в частности, в виде петуха, находятся в кухне. Этот юноша не ухаживал за своими дамочками и за это был изолирован, но здесь он вошел в силу и кукарекает с раннего утра. Он служит яблоком раздора между матерью и бабушкой, так как первая хочет его сменять на баранину, а вторая питает к нему теплые чувства, связанные с его эволюцией из цыплячьего состояния. Вопрос дебатируется горячо, со всей страстностью неутоленных женских сердец, тем более что Виханская с утра до вечера все меняет и способна променять даже родного сына, если бы только ей за него что-нибудь дали. У нее большая клиентура и целый день ходят самые разные люди с предложением разнообразных комбинаций. Выменянное вчера пускается в ход сегодня, на завтра созревает новый меноплан и все происходит наоборот. Вещей у них уйма и я совершенно пасую перед таким масштабом. Мне с большим трудом после четырех рейсов по Салде удалось заработать два ведра картошки, маленького баранчика (оказавшегося родным братом еще живого и прехорошенького козленка, из чего я заключила, что он тоже козленочек) со всеми потрохами весом 2 кг и немного муки, за черную кофточку, белые полотняные туфли на резине № 34, которые Мара приготовил когда-то для Наташи, и рубашку. Картошку достать вообще страшно трудно. Мы еще доедаем Марину картошку, но вообще нужно менять срочно что-то еще, так как чем дальше, тем будет труднее. Хлеба у нас по-прежнему есть избыток, так что я стала регулярно менять через день 800 гр на 1 литр <молока>, и утренним завтраком мы обеспечены. Масло у Мары запасено, колбаса тоже. Моя мечта о многочасовом стоянии в коммерческом магазине с перекличкой в 7 утра осталась мечтой, так как там ничего нет. Так постепенно жизнь входит в колею. Моей ежедневной колеей является прогулка в столовую, где я беру, теперь официально, два обеда на дом и перерабатываю их для семьи. Обедаем мы два раза: в 2 ч. и в 7 ч., когда приходит Мара. Он приходит всегда очень переутомленный, и вообще ходит всегда такой расстроенный, каким я его давно не видала. Между тем со стороны служебной у него неприятностей особых нет, и наше будущее тоже даже мне не рисуется мрачнее, чем другим. На днях я должна получить первую выдачу по карточкам на нас, но мартовское, видимо, пропадет.