P. S. Прямая цель поездки Якунина попасть к хорошему глазному врачу. У него начинается бельмо на одном глазе. В Перми есть профессор Чистяков[249], мы дали к нему направление. Если у вас есть какие-нибудь связи, помоги ему.

P. P. S. S. Из Ленинграда идут страшные вести[250]. Последние, приехавшие оттуда (Хинейко[251], выехал 28/II) говорят, что ничего не изменилось. Увеличение хлебного пайка (500–400–300) не в состоянии восстановить подорванное здоровье. На заводе масса умерших, между ними – Порьес[252]. Из остатков моего отдела умерло около 15 человек.

18 марта. Перечел все письмо перед тем, как запечатывать, вижу, что тебе и Н. Н. Якунину предоставляется большая инициатива.

Здесь всех женщин мобилизуют на работу на заводы, это одна из трудностей, так как тебе очевидно придется устраиваться на работу. Захвати с собой все справки о прежней работе (о стаже), и, может быть, справку от врачебной комиссии, что ты не годна для физических работ. Это вопрос довольно серьезный. Справка должна быть обоснованной, так как возможна контрольная комиссия.

На днях я получил отсрочку[253] на 1942 год, так что этот вопрос отрегулировался благополучно. Еще приветы, поцелуи и т. д. Мара

Если по приезде в Салду вы не найдете меня на вокзале, то позвони по телефону – квартира Виханского, 1 звонок. Я буду вас встречать, начиная с 25-го марта.

В дорогу возьми пропитания, так как получить его будет очень трудно. Ребятам, наверное, понадобится вода!

Посылаю тебе чемодан, сделай, чтобы вещи были удобны для переноски. Я передал Н. Н. Якунину 1000 р. сторублевыми бумажками, но в дороге нужны 30-ми и 10-ми. Учти и сменяй.

Кисанька, моя родная, всего не напишешь! Жду тебя и заранее радуюсь встрече!

Подумай еще относительно ребят!

Поцелуй бабушку, Белку (почему она не пишет?), Наташу, Лешу!

Отвезешь ли ты чемодан в Черное и там запакуешь, или привезешь вещи в город и переночуешь у Белки?

Милая моя Тусенька!

Если будет у тебя охота и попутчики, приезжай, солнышко в воскресенье. Мне сейчас в Черную не выбраться, а видеть тебя очень хочется. Бабушке об этом пишу.

Крепко тебя целую. Сережа.

Дорогая Роза Наумовна! К сожалению, не могу приехать в ближайшие дни, чувствую, что мне это трудно. Да и делам конца нет. Хотя положение в смысле жилья и работы очень неопределенное. Во всяком случае в Черную мы решили пока не ехать. Заберемся туда только в самом крайнем случае. Поцелуйте Лешеньку, привет Л. Д. На следующей неделе надеюсь все же выберусь. Просьба – отпустите Наташу на воскресенье, если будут попутчики. Ваш С. Спасский

Дорогая мамуся, на длинное письмо еще нет времени, пишу начерно. На Чусовской была кошмарная пересадка, и мы чудом уехали в девять утра. Вторая пересадка была легче, и в половине одиннадцатого вечера мы приехали в Салду. Мара нас встречал третий вечер. Придя к Маре домой, я пришла в совершенно блаженное состояние, из которого не выхожу. Дивная комната в чудесном новом доме такого типа как на Лесном[254], но зато с ванной и горячим кубом в плите, очень милая соседка[255], которая во всем хочет помочь, нет никаких хозяев, Мара запасся кучей продуктов, надеется получить на нас за март, и вообще не жизнь, а малина. Я счастлива, что решилась на этот шаг. Завтра напишу еще.

Дети тоже очень довольны.

Крепко целую тебя и Наташу с Алешей.

Вещи целы.

Дорогая моя мамуся, каждый день так заполнен повседневными заботами, что никак не сесть за письмо. Последние два дня очередь в столовой занимала по три часа стояния на улице, что совершенно выбивало из колеи. Молоко мне тоже не удается достать, а рубашку, которую я было променяла на 6 литров, мне вернули, т. к. заявили, что дорого, а за 4 я не хотела отдавать. Заплатив 15 р. за данный накануне литр, я пошла опять бродить по Салде, но больше 3 л. мне за нее не дали, и я пока сижу с ней и утешаюсь тем, что она белая как молоко. Но я не теряю надежду осуществить обменную задачу. Что касается муки, то этого продукта тут в заводе нет, опытные женщины ездили отсюда поездом далеко и не советуют мне пускаться в такое путешествие. Из столовой, где мы получаем два обеда и 400 гр хлеба, я беру теперь домой (раньше не разрешалось) и тогда могу сработать меню, но порции второго смехотворны, а иногда его и вовсе нет. Тем не менее, благодаря обилию хлеба и других продуктов, мы вполне сыты, и я наслаждаюсь видом Сергея, который оставляет картошину на тарелке, держась за полный живот, и говорит, что больше не может.

Картошка для нас самая актуальная проблема, это основа всей нашей еды, как и в Черном, счет идет на ведра, но местное население уже так хорошо себя всем обеспечило, что их очень мало интересуют предлагаемые вещи. Кроме того, они отличаются симпатичными черточками, вроде склонности к шантажу и обману, надувательству и вранью, а перо Салтыкова-Щедрина[256] относят не за свой счет, а исключительно за счет приезжих, так что все не в шутку, а всерьез. Жену одного инженера хозяйка обвинила в краже карточек и подала на нее в суд. Другая обворовывает своих жильцов специально с целью насолить им и выжить и т. д. Враждебность тоже большая, как и в деревне, но, конечно, кому как повезло. Ребят я устроила в школу сразу по приезде. Сережа попал в «немецкую» школу, которая считается хуже «английской», но туда его наотрез отказались принять из-за языка. Он получил восемь отличных отметок и по-прежнему преследует Женьку за позорные успехи. Вообще ведет он себя «святой боже», и очень мало переживает перемену обстановки. В квартире у нас есть мальчик 14-ти лет, который учится в шестом классе и очень подружился с Сережей; тот милостиво принимает дружбу.

Женька реагирует иначе. Он попал в школу около нас, где пожилая учительница, но сердитая, ему это очень не нравится и он каждый день грозится, что больше в школу не пойдет. Учительница вызвала меня в школу и ядовито заметила, что считает его не посредственным, а плохим учеником и чтобы я с ним занималась. Эта пытка мне хорошо знакома по Черной, но придется ее продолжить и здесь. Зато у Жени есть уже товарищ, куда он ходит в гости, он знает разные подробности из жизни двора, а о лагере вспоминает часто и скучает больше всего по Изе Полякову[257]. Оба мальчика ходят в первую смену, так что первыми встают Сережа и Мара, в 7 часов, они оба уходят к 8 ч. Женька уходит к 9, так что он может встать позднее.

Пока их нет, я могу писать письма, но я как раз должна заниматься хозяйством, а потом уже они не дают мне покоя.

Мара возвращается в 6–7 часов с прекрасным аппетитом, которому может позавидовать Марика [Той —? неразб. ] и Люда Свердлова[258]. Хотя он держится очень независимо, считая себя пообедавшим на заводе, но охотно составляет нам компанию за ужином, в который я вкладываю максимум продуктов и внимания.