И тут он вдруг понял, о чем хотел сказать Мендельн.

– Вздор какой-то! Они же должны были знать, что мы их в клочки разнесем. Уж теперь-то и о Торадже, и о других городах, где нашлись храмы Церкви Трех, наверняка всем известно…

– Послушай-ка…

Казалось, брат готов высказать предположение насчет того, что скрывалось за отбитой атакой, и это при всей внешней невозмутимости Ульдиссиана встревожило его до глубины души.

– Что?

– Позволь мне, – вполголоса, так как вокруг, в ожидании новых приказов, во множестве собрались эдиремы, заговорил Мендельн, – пару минут побродить среди… побежденных и выбрать нескольких. А после вели остальным собрать тела для сожжения либо захоронения.

– Выбрать? – Серентия побледнела, как полотно. – Что значит «выбрать»? Для чего выбрать?

– Как для чего – для допроса, конечно же.

Старательно сохраняя спокойствие на лице, Ульдиссиан немедля велел приверженцам взяться за тела убитых, а брату шепнул:

– Ступай прямо сейчас. Выбери двух. Только двух. А я помогу переправить их туда, где нам не помешают.

– Но эти двое могут ни о чем не знать. Вот если б я смог осмотреть еще нескольких…

– Двух, Мендельн! Двух. Не больше. Остальным просто вели эту пару не трогать.

Юноша в черном негромко вздохнул.

– Хорошо, будь по-твоему. Тогда мне лучше всего не медлить, не то большую часть убитых успеют унести.

– Ульдиссиан, – заговорила Серентия, подождав, пока Мендельн не отойдет подальше, – я его как друга, почти как брата люблю, однако тревожно мне за него. По-моему, не к добру это все: он же с головой ушел в чары, затрагивающие мертвых.

– Я этому тоже вовсе не рад, но никакого зла он до сих пор не совершил. Напротив, спас многих из нас, и меня в том числе.

– А еще, пусть совсем ненадолго, вернул мне Ахилия…

В глазах Серентии блеснули капельки влаги.

– За Мендельном я приглядываю, не сомневайся. И если решу, что он – или этот треклятый Ратма – переступил черту, так этого не оставлю, Серри, нипочем не оставлю. Злодейства я даже от брата родного не потерплю.

Говорил он вполне серьезно – серьезнее, чем она думала. Если все эти штудии доведут Мендельна до чего-либо скверного (чем это может оказаться, Ульдиссиан сейчас не смел даже предположить), старший из Диомедовых сыновей остановит младшего без раздумий.

Если потребуется, то и навсегда. Иного выбора у Ульдиссиана нет.

Сохранить затею Мендельна в полном секрете от остальных возможности не представлялось, однако Ульдиссиан с Серентией постарались отвлечь эдиремов на себя, пока брат не отыщет двух подходящих мертвых тел. Как только Мендельн нашел их, Ульдиссиан помог ему унести трупы подальше от остальных, а Серентия осталась в лагере – приглядывать, чтобы никто не забрел туда, где оба возьмутся за дело.

– Вот тут. Тут будет лучше всего, – наконец-то решил младший из братьев.

Вначале они оттащили трупы от лагеря, а после, по одному, перенесли в выбранное Мендельном место. Для воплощения замысла младший брат подыскал небольшую полянку – минутах в десяти ходу от лагеря, однако ж Ульдиссиан предпочел бы отойти еще дальше. Невдалеке журчал ручеек, над головой нависали шатром густо поросшие листьями ветви, а заросли джунглей, обступавших поляну стеной, превосходно укрывали обоих от глаз эдиремов. Вот призванные Мендельном жутковатые силы самые чуткие из них, скорее всего, заметят, но этому горю не поможешь ничем: брат загодя предупредил, что любая попытка оградиться от посторонних помешает допросу.

Мендельн торжественно, с предельной серьезностью уложил тела убитых бок о бок. Правые ладони их легли на сердце, левые же – на лоб.

– А это зачем? – невольно вырвалось у Ульдиссиана.

– Ратма с Траг’Улом учат, что душа соприкасается и с разумом, и с сердцем. Мне нужно призвать души погибших, а это усилит зов. Для нашей цели не обязательно, но дело значительно упростит… я ведь знаю: тебе хочется закончить как можно скорее.

– Да уж, хотелось бы.

Кивнув, Мендельн снова извлек из складок одежд костяной кинжал. От клинка так и веяло чем-то противоестественным, потусторонним, не вполне от мира сего. Но, сколь бы ни отвратительным казался он Ульдиссиану, старший из сыновей Диомеда помнил, как много добра принесло это оружие ему и его людям. Благодаря костяному кинжалу, во время последней великой битвы с воинством Церкви Трех Мендельн отправлял на встречу со смертью – новую встречу со смертью – одного морлу за другим, и сколько же спас при том жизней…

Но, тем не менее, вблизи от костяного кинжала Ульдиссиана просто-таки с души воротило. Этот кинжал был прямо связан со смертью и тем, что начинается за гранью смерти, а совать нос в такие материи никому из людей не стоило.

Повернув клинок вниз острием, Мендельн склонился к груди первого из убитых. При жизни то был человек средних лет, скорее всего – такой же крестьянин, как и сам Ульдиссиан. Лысеющий, отрастивший кой-какое брюшко, но до сих пор крепкий, плечистый, он выглядел так, будто просто уснул.

Мендельн занес острие кинжала над его сердцем. Ульдиссиан затаил дух, но его брат всего лишь принялся чертить на груди мертвого руны, вспыхивающие белым светом и тут же угасавшие, становясь не ярче потускневшего серебра. Общим числом рун оказалось пять.

Покончив с этим, юноша в черных одеждах проделал то же самое со лбом убитого, только руны на сей раз начертал другие. Далее Мендельн перешел ко второму из тел – телу девушки, по-видимому, лет этак не более двадцати, худой, узколицей… а главное, на взгляд Ульдиссиана, слишком уж юной для этакой гибели. Вправду ли она – та, кем кажется с виду? Если да, подоплека случившегося еще хуже, тревожнее, чем он полагал.

– Ульдиссиан, будь добр, отступи на шаг.

Когда старший брат отошел, Мендельн встал у ног мертвых тел. Теперь он поднял кинжал острием кверху. Едва над поляной зазвучали загадочные слова, слова наречия, посредством магии перенятого им от Ратмы, у Ульдиссиана волосы поднялись дыбом.

Над мертвыми телами вспыхнули крохотные волшебные огоньки. Не прекращая говорить, Мендельн опустился на колени, протянул вперед руку, коснулся острием кинжала ладони, покоившейся на сердце мужчины.

При виде тоненькой алой линии, прочерченной кинжалом на коже, Ульдиссиан невольно вздрогнул. Крови он уже не ожидал. Однако прежде чем он успел хоть что-нибудь сказать, Мендельн проделал то же самое с ладонью девушки. Странно, но когда он отнял кинжал от пореза, на мерцающем клинке не осталось ни пятнышка.

Пробормотав еще что-то, брат в ожидании замер. Долго ждать ему не пришлось. Миг – и над трупами сгустился туман, но природным, естественным он оказаться никак не мог. Несколько прядей тумана, словно щупальца, потянулись к кровоточащим ладоням, и…

Лужицы крови, скопившиеся на коже мертвых, начали стремительно уменьшаться, словно бы высыхая… или будто туман поглощал, всасывал кровь.

– Мендельн…

Вновь что-то пробормотав, брат отмахнулся: молчи, дескать, молчи! Наполовину свернувшаяся кровь на глазах иссякала, пока на коже не остались лишь ранки, нанесенные тонким клинком.

Как только последние капельки алой влаги исчезли, туман обрел форму… форму двух человеческих силуэтов.

Один из них смутно напоминал мужскую фигуру, а другой – женскую.

Мендельн молчал. Ульдиссиан, ожидая его указаний, тоже не проронил ни слова. Туманные силуэты чуть больше прежнего слились воедино, чем брат, похоже, был раздосадован.

– Не очень-то получилось, – упрекнул он себя самого. – Четкости не хватает, сходства с прижизненным обликом!

– Но ответить-то нам они смогут? – вмешался Ульдиссиан, желая поскорее покончить с допросом. – Разве не в этом вся суть?

– Да. Это, скажем так, самое злободневное.

Признав сие, Мендельн еще раз оглядел плоды трудов своих, сокрушенно покачал головой и указал кинжалом на тень мужчины.

– Как тебя называли при жизни?

Поначалу единственным откликом ему был только шелест ветра, но вот в этом шелесте послышался голос: