– А с Ратмой ты говорил? Что он сказал насчет всего этого?

Мендельн помрачнел.

– После последнего разговора об этом я с ним еще не встречался… и потому мне за тебя особенно беспокойно. Не стал бы Ратма без веских причин молчать да пропадать неведомо где.

– Но не могу же я сидеть сложа руки только потому, что он к нам носу не кажет, – ответил Ульдиссиан, доверявший Древнему куда меньше, чем брат. – Нам с тобой, Мендельн, останавливаться нельзя. Теперь это наша война, а его дни давно миновали.

В ответ Мендельн, молча кивнув, лишь крепко стиснул плечо старшего брата.

Вскоре караван Фахина с Ульдиссианом оставил эдиремов далеко позади. Сам по себе Ульдиссиан интересовал встречных гораздо меньше прежнего. Причина тому сделалась очевидна после того, как навстречу им попались две направлявшиеся прочь от столицы повозки, хозяином коих оказался купец, ни много ни мало, из Тулисама, довольно крупного городка близ его любимого и родного Серама. Представляться ему Ульдиссиан не стал: судя по кое-каким вскользь брошенным замечаниям владельца повозок, тучного, лысого человека по имени Ларий, на родине его по-прежнему считали душегубом, зверски лишившим жизни пару жрецов. Впрочем, несмотря на сие обстоятельство, встрече и разговору с, можно сказать, земляком сын Диомеда был искренне рад.

– Там, в городе, подобных тебе хватает, – заверил его Фахин. – Кеджан не таков, как большинство других мест в нижних землях, где тебе довелось побывать. В столицу рано ли, поздно, являются все, где б они ни родились – хоть приплывшие из-за моря. Возможно, ты там даже кого-нибудь знакомого встретишь…

Тут Ульдиссиан ненадолго задумался, представив себе столкновение с одним из братьев Серентии. Может статься, они, в отличие от сестры, не простили ему гибель отца. О Кире Ульдиссиан сам скорбел до сих пор, всем сердцем жалея, что обстоятельства – и воля Лилит – повлекли за собою все ужасы того дня.

По пути им встретился не один – целых два вооруженных патруля. Оба мастер Фахин немедля подозвал к себе, объяснил стражникам, что эдиремы – всего-навсего возглавляемые Ульдиссианом странники, пилигримы, и, благодаря собственному влиянию, сумел, по крайней мере, до поры удержать капитанов от поездки навстречу эдиремам для выяснения, кто они таковы да откуда.

– Как только мы поговорим с принцем Эхмадом, – сказал купец после первой такой встречи, – он, я уверен, отправит к лагерю кого-нибудь из своих для поддержания порядка и предотвращения каких-либо недоразумений.

Местным постоялым дворам Фахин предпочел собственную повозку: мало ли, дескать, кто спал до него в этих комнатах и что оставил в постели? Ульдиссиана, не доверявшего постоялым дворам в силу иных резонов, такое решение устраивало вполне.

Ввязавшись в сие предприятие, купец отдался ему целиком. О ходе борьбы Ульдиссиана с Церковью Трех он был осведомлен превосходно, так как вел торговлю во всех крупных поселениях, не считая тех, что поменьше.

– Не стану врать, будто эта история с храмом меня никак не затронула, – поведал он Ульдиссиану. – Потому-то, кроме всего прочего, я и стараюсь устроить тебе разговор с городскими властями. Мне хочется одного – мира да преуспеяния, как и всякому доброму человеку.

– И всякому доброму купцу?

В глазах Фахина блеснули искорки.

– Именно.

Ночь выдалась теплой, безветренной. Торговец пригласил Ульдиссиана расположиться в повозке, но сын Диомеда, не слишком уютно чувствовавший себя взаперти, вежливо отказался. Место для ночлега он выбрал поблизости от лошадей, рассудив, что собственный дар и их чутье наверняка вовремя предупредят его о чьем-либо приближении. Фахин отнесся к его выбору без одобрения, но Ульдиссиану, выросшему среди домашней скотины, возле лошадей казалось привычнее, как-то спокойнее.

Несмотря на это, сын Диомеда довольно долго не мог уснуть: очень уж он отвык засыпать, когда Мендельн, Серентия и прочие эдиремы так далеко. В последнее время он разлучался с ними только в тех случаях, когда кто-нибудь вроде Лилит уволакивал его прочь. Вдобавок, и связь с остальными на таком расстоянии держать оказалось сложнее, но этому горю помочь было нечем.

Проходя мимо, капитан Азтул в который уж раз смерил его пристальным, недоверчивым взглядом.

– Лучше бы ты, асцениец, устроился ближе к повозкам.

– Мне и здесь вполне хорошо.

– Ну что ж, как угодно.

Снова сердито взглянув на него, капитан отошел.

Его нелюбезность Ульдиссиана ничуть не покоробила. В столице он ожидал столкнуться с подобным не раз и не два, но это ничего – переживет как-нибудь.

Однако время шло, а заснуть все не удавалось. Раздосадованный, Ульдиссиан принялся вглядываться в кроны деревьев над головой, в надежде, что хоть это его, наконец, убаюкает. Со многих свисали плети лиан, другие щеголяли длинными змееподобными ветвями. Сын Диомеда уже убедился, что никакой хищник там, в листве, не затаился, а если б и затаился – велика ли беда?

Деревья здесь накрывали дорогу едва ли не сплошным пологом. Некоторые из ветвей склонялись к земле так низко, что касались верха повозок.

Мало-помалу на душе становилось спокойнее. Остальные спутники мастера Фахина улеглись, бодрствовали только стражники в карауле. Невдалеке, освещая бивак, неярко горели два костерка. Под шелест ветвей над повозками Ульдиссиан наконец-то закрыл глаза…

Но тут же в изумлении задумался, отчего это ветви шуршат, если в воздухе ни ветерка, и разом вскочил на ноги.

– Капитан!..

И тут ветви всех росших рядом деревьев стремительно потянулись книзу, хватая повозки, лошадей и людей. Один из стражей отчаянно завопил, отброшенный в темные заросли джунглей. Еще несколько веток швырнули лошадь на крышу повозки, оставшейся стоять на земле, да с такой силой, что доски не выдержали, просели внутрь.

Обрубив опутавшие его ветви, капитан Азтул выхватил из ближайшего костерка пылающий сук. Первую пару атак он отразил без труда, однако новые ветви тянулись к нему отовсюду.

Полоснув взглядом по деревьям, являвшим собою причину всех затруднений Азтула, Ульдиссиан пустил в дело свой дар и оборвал с них ветки. Обезоруженные, деревья дрогнули, замерли без движения. Обломки ветвей осыпали капитана градом, но это была уж досадная мелочь.

Подняв взгляд на ближайшую из повозок, служившую спальней Фахину, сын Диомеда стиснул кулак, словно бы ухватил оплетавшие ее ветви, и с силой потянул их книзу.

Деревья задрожали, с очевидным трудом сопротивляясь ему. Посеявший в лагере хаос обладал колоссальной магической силой, но Ульдиссиан полагал, что Инарий тут ни при чем – не в его манерах что-то подобное. В этих чарах, помимо немалого мастерства, чувствовалась определенная неуклюжесть.

Однако, неуклюжий, или нет, удар угодил в цель без промаха. Враг явно следил за отрядом и выжидал, и при этом сумел остаться для него незамеченным.

Наконец повозка Фахина опустилась на землю. Ульдиссиан сдвинул брови, и ветви тут же, одна за другой, начали отпускать добычу, почернели, словно бы от огня, а после съежились так, что от них остались только коротенькие обрубки.

И все-таки, сколь много ветвей он ни уничтожил, осталось их гораздо, гораздо больше. Из темноты донесся отчаянный вопль еще одного из стражников. Последняя из трех повозок куда-то исчезла. Лошади, которых никто не успел поймать, в панике разбегались прочь.

– Берегись!

Выпрыгнувший невесть откуда, капитан Азтул сбил отвлекшегося Ульдиссиана с ног…

И невдалеке от обоих рухнула наземь исчезнувшая из виду повозка.

Спихнув с себя капитана, Ульдиссиан обнаружил, что под удар не попал бы, даже если б Азтул не бросился ему на выручку, однако за заботу ему был благодарен: повозка ведь вправду упала совсем рядом с целью.

– Ты должен помочь мне извлечь из повозки отца! – выдохнул Азтул. – Прошу, помоги!

– Отца? – Из всех повозок уцелела лишь та, где спал мастер Фахин. – То есть, ты…

– Я не его женою рожден, – поспешно объяснил капитан. – Но после ее смерти он взял меня к себе в дом и признал своим.