Холл казался в темноте чем-то вроде лабиринта, который в придачу закрутили двойным узлом. В углу нашлась ещё одна лампа, огромная, запыленная и сухая; когда Авенамчи её поднял, из плафона выскочила мышь. Вспыхнувший огонёк казался очень-очень стареньким архивариусом, который плетётся среди оплывших стёкол с приветливой улыбкой на пергаментно-жёлтом лице.

  Заметив лестницу, наш герой поднялся на второй этаж и попытался найти спальню или хотя бы столовую, но ночное время настолько перекрасило комнаты, что он попросту не мог их опознать: из сумрака поднимались квадратные тени каких-то сундуков, столов, стульев, всех этих жалких остатков некогда цельного интерьера, а в одной комнатёнке навстречу выплыл точь-в-точь такой же зажженный фонарь в руке в у взъерошенного полусонного подростка, в котором Авенамчи с огромным трудом узнал себя самого, отражённого в пугающих размеров зеркале. В тот момент он начал уже понемногу опасаться за судьбу оставшегося внизу чемодана - мало ли, на что способны такие дома, - но потом обнаружил вдруг в одной из комнат странного рода кровать, подвешенную к потолку четырьмя железными цепями, какие вполне могли держать раньше подъёмный мост. Ноги облегчённо заныли - за всё сегодняшнее путешествие они не встретили ни одного целого кресла, стула или хотя бы скамеечки. Подушка была почему-то обёрнута мешковиной, а простыня и вовсе оказалась чёрной, но зато внутри, похоже, был отличный матрац - не слишком мягкий, но и не слишком жёсткий.

  Туда он и забрался, весьма довольный тем, что не поленился запереть за собой наружные ворота. Спускаться вниз было бы делом рискованным, ведь во второй раз комната могла и не найтись. Есть ему, к счастью, не хотелось, а все прочие поиски можно было отложить на утро, когда голова будет свежей, а комнаты вернутся на свои обычные места.

  Ложе, однако, оказалось редкостно неудобным. Оно скрипело, покачивалось, сыпало на руки какой-то землёй и впридачу окатывало тело таким оглушительным холодом, что пришлось укутаться дорожным плащом и прижаться коленями к подбородку. Тщательно обругав незнакомца, который присвоил одеяло и заразил подушку кислятиной (запах был терпимый, но мерзкий), он погасил фонарь и нырнул в сон.

  А проснулся в квадратном ящике для перегноя, утрамбовав под голову мешок с каким-то кисло пахнущим удобрением. Как он ухитрился попасть со второго этажа на первый, так и осталось загадкой.

  IV

  Днём, на свету, замок поражал и запутанностью, и запущенностью. Авенамчи блуждал бесчисленными галереями, поднимался по стоптанным ступенькам на башни, нашёл комнату, служившую когда-то библиотекой, с голодными рядами пустых полок и приставной лесенкой почти без ступенек, кухню с пылью на противнях и сковородках и огромную холодную столовую, от которой уцелел только длинный стол с крышкой из морёного дуба. Было похоже, что его не унесли, потому что не смогли сдвинуть с места. В позеленевших подсвечниках застыли комья талого воска. Перила на лестницах были опасней ступенек, а ковры - паркетных плиток, что под ними скрывались. На третий этаж довелось попасть только через какую-то боковую лесенку, а запустение там царило такое, словно последний человек, которого видели эти стены, поднимался на них ещё во времена Хаоса и Грозы. Некоторые двери были заперты, а ключей найти не удалось: возможно, они лежали в шуфлядке одного из комодов, который продали, чтобы оплатить очередные долги. Петли, однако, давно расшатались, так что дверь была скорее досадным препятствием, чем серьёзной преградой.

   Спальня располагалась в прямо противоположенной стороне от той, в которую он забрёл прошлой ночью. Высокое стрельчатое окно выходило открывалось в небо, а воздух оказался довольно прохладным; если смотреть вниз, можно было увидеть небольшой одичавший садик и два громадных пустых бочонка, поставленных там неизвестно для чего.

  Прямо под спальней, в двух смежных комнатах, покрывался пылью багаж старого барона: бронзовая посуда, тюка с одеждой, походная кровать с гербом, вышитым на простыне и подушке и ещё здоровенный секретер с кучей ящиков, округлыми стеклянными ручками и, огранёнными в стеклянные додекаэдры. Ящичков было так много, что в них впору было заблудиться; в единственном, который открылся без приключений, лежала стопка листков с малопонятными хозяйственными расчетами. А вот еды в багаже не было.

  "Значит, в кладовке",- решил Авенамчи. Умозаключение было из самых элементарных: раз приехал, должен был что-нибудь съестное, а раз слуг здесь нет (кстати, куда задевались те, кто его сопровождал? Не иначе как нашли другого хозяина), то еда должна была где-то лежать. Не утащили же они с собой все эти окорока и соления! И он стал искать.

   Дверца в кладовку пряталось в самом малоприметном уголке кухни. Размером она напоминала печную заслонку, а внутри были ступеньки вниз, так и мечтавшие сбежать из под ног и ещё пустые длинные полки, точь-в-точь такие же обездоленные, какие он видел в библиотеке. Еды там оказалось, на два дня; барон, похоже, не собирался здесь долго задерживаться.

  "Проживём",- решил Авенамчи, бросая мясо и зелень в кипящую воду.

  V

  Из окна спальни можно было видеть весь театр наступления ночи - словно огромная чёрная чашка медленно опускалась на землю, пошатываясь в морщинистой руке Старика Времени. Украдкой начинало тянуть сквозняком, - тогда он опустил раму и задёрнул тяжёлые шторы, но тени сквозняка всё равно проникали свозь щёлки и тихо-тихо шептали что-то на свеем непостоянном языке.

  Ближе к полуночи за воротами зазвенело. Он как раз лежал с открытыми глазами и пытался понять, почему в библиотеке нет книг - неужели они были настолько ценными, что кто-то их купил и вывез... или напротив, настолько ненужными, что их сожгли, даже не разбирая. Поднявшись с кровати, он подошёл к окну, но не смог ничего разглядеть. Было очень хорошо слышно, что звон идёт именно снаружи, может, даже откуда-то из палей: он не давал эха и свободно рассыпался, не стиснутый холодными камнями. Недоумевая, Авенамчи зажёг фонарь и вышел в коридор.

  Окно, смотревшее в сторону реки, сообщило ничуть не больше. Всё то же дымчато-стеклянное летнее небо и ситцевая земля без единого огонька. Да, здесь и вправду никто не селился, даже бродяги не появлялись. Либо здесь и вправду нечем поживиться, либо что-то их отпугивало.

  Или кто-то?

  Звон не переставал.

  Он не двигался и не менялся, словно приклеенный к одному месту и одной тональности. Авенамчи перешёл к другому окну, на противоположенную сторону. Звон не прекращался, но стал громче и отчётливей; похоже, он и вправду шёл из какого-то конкретного места. Уши понемногу начинали вянуть, ведь звон весьма утомлял6 словно в колокольчике из поддельного форфора, в который вставили два с половиной скрученных и ржавых язычка.