Дверь распахнулась, и Сашу обдало игольчатым ветром.
– Кисонька, – Котельников потянулся, чтобы поймать беглянку за шиворот. Она развернулась и всадила сосульку в его горло. Основание игрушки лопнуло при ударе, но острие пронзило артерию. Из стеклянной трубки плеснула струя.
Заведующий забулькал.
Улыбка обратилась в жалкий обмылок.
Саша переступила порог и хлопнула дверьми, отсекая крики охраны.
Успеть бы, мамочка…
Вьюга кидалась на нее свирепым зверем, но она брела, уставившись под ноги, глотая ледяной песок. Как матрос, сражающийся с бурей.
В штормовом хаосе темнела высокая мачта.
Реликтовая ель.
Саша остановилась у ее корней.
Там, под ветками, что-то висело, что-то белое…
Саша сощурилась.
Снегурочка была примотана к дереву строительным скотчем. Абсолютно голая, с вызывающе выпяченной грудью, она походила на ростральную статую, но не деревянную, а изо льда и мяса.
Мертвое заиндевевшее лицо с прорубью рта, слипшиеся в сосульки волосы.
Ледяная скульптура. Замороженная еда, чтобы Хозяин питался в дороге.
Саша закричала и побежала прочь от Златы, но ветер подсек ее и бросил в сугроб.
Она заметила боковым зрением грандиозную фигуру, подпирающую собой небосвод.
– Тебя не существует! – прохрипела Саша. – Мама говорила, тебя нет!
Слезы твердели, скатываясь по щекам. Ломались хрупкие ресницы.
Саша смотрела и видела его.
Великого Старца Севера. Холодного владыку. Повелителя пурги.
Рогатого Трескуна.
Глазные яблоки Саши взорвались и брызнули ледяным крошевом, словно их выдули из черепа.
И когда через час Сашу подобрали коллеги, из ее глазниц сыпался снег.
* * *
Саша шла в темноте, ставшей для нее привычной.
Каблуки стучали по граниту.
Далеко-далеко хор детишек пел рождественский гимн «Ночь тиха, ночь свята».
Запахи Сокровищницы успокаивали.
– Куда вы меня ведете? – спросила она у рук, что поддерживали ее под локти с обеих сторон.
– Не волнуйся, Сашенька, – ответил голос справа. Она узнала Алика, оператора погрузочной машины. После случая с Липольц начальник охраны забрал его к себе. – Вас… – он откашлялся. – Вас перевели в новый отдел.
– Здорово, – улыбнулась Саша и попыталась снять с глаз повязку, но Алик помешал ей:
– Не надо, пожалуйста.
– Извини. Чешется…
– Потерпи, мы почти на месте. Вот сюда. Да, отлично.
– Алик…
– Что, милая?
– Я не курила… довольно давно. Ты не в курсе, где мои сигареты?
– Сожалею, – проговорил парень искренне, – тебе запретили курить.
– Это плохо, – она грустно покачала головой.
– Я кое-что принес тебе из твоей бывшей комнаты. Вот.
Саша нащупала мягкий короткий мех.
– Иа… Боже, спасибо…
Она уткнулась носом в игрушку.
– Что вы возитесь? – раздался низкий скрипящий голос.
– Простите, Демьян Романович, – буркнул Алик и сочувственно погладил Сашу по спине. – Тебе пора. Иди вперед и ничего не бойся.
Она кивнула.
Сделала шаг, второй.
Что-то подсказывало, что вскоре никотиновый голод исчезнет сам по себе.
Прижимая к груди ослика, будто младенца, Саша сделала третий шаг и толкнула плечами пластиковые занавески.
Дмитрий Золов. Поджелудочная
За неделю до Нового года Артем съел подозрительный гамбургер, как следует всандалил пива по случаю пятницы, а после скрючился в приступе панкреатита. До четырех часов утра он терпел и надеялся на анальгин, но потом сдался и первый раз в жизни вызвал скорую. В больнице его три дня морили голодом, ставили капельницы с соленой водичкой и пугали панкреонекрозом. За это время Артем узнал про поджелудочную железу такие вещи, о которых человеку лучше и не задумываться. Оказывается, эта приютившаяся в животе хреновина, лишь только дашь слабину, может в любой момент переварить саму себя и отправить весь организм вместе с душой, духом и что там еще есть в наличии навстречу неизвестности. Артем начал бояться смерти и до потери сознания пил полученный от медсестры регидрон.
На четвертый день ему выдали длинный список того, что ни в коем случае нельзя есть, и отправили домой. Телесно Артем чувствовал себя не очень хорошо, зато духом за время поста воспарил до самых высот и прикидывал, что на такой вынужденной голодовке можно неплохо сэкономить и погасить ипотеку немного раньше намеченного двадцатилетнего срока. Но темная сторона его личности недоумевала: как жить без пива и подозрительных гамбургеров?
Артем вернулся в свою маленькую квартиру и решил не отмечать Новый год. Да и зачем его отмечать, если все равно ни есть, ни пить толком нельзя? Сославшись на болезнь, он отклонил приглашения друзей и впал в аскезу. Сидел на больничном, ел только овсянку, листал новостные ленты и с презрением смотрел в окно на людей, несущих елки.
В новостях писали какую-то дичь: будто бы шестьдесят два процента россиян готовы к Новому году, диетологи рекомендуют избегать майонеза, а буквально в трех остановках отсюда бродячие собаки загрызли молодую, полную сил женщину. Артему казалось, будто бы каждый год он читает одно и то же.
Наутро тридцать первого декабря запасы овсянки закончились и пришлось идти в магазин.
У входа в «Пятерочку» сидели четыре угрюмых мопса, привязанные к урне. Один из них грыз кость, а другие смотрели на него и облизывались. Мимо проходила мамаша с ребенком.
– Ав! – сказал ребенок.
– Да, собачки! – согласилась мамаша. – Смотри, какие хорошие, послушные собачки! Ждут своего хозяина!
Мопсы посмотрели на мамашу с сожалением. Двое из них зевнули, третий вздохнул, а четвертый оставил кость и кашлянул почти по-человечески. Таких странных собак, пожалуй, не каждый день встретишь.
Артем долго бродил вдоль стеллажей и никак не мог подобрать подходящее пропитание. Он разглядывал продукты, сверялся с выданным в больнице списком, и получалось, что есть ему вообще ничего нельзя, кроме овсянки и обезжиренного кефира. В итоге Артем решил, что от куска отварной курятины скорее всего не умрет, и пошел на кассу.
Первым в очереди был толстый седой дед в драной шубе. Пахло от него так, что доходило даже до Артема, хотя тот и стоял через три человека. Дед достал из корзинки пакет с какой-то коричневатой дрянью и шлепнул его на ленту кассового транспортера. Артем подумал, что вот так, наверное, выглядит поджелудочная железа.
– Что это такое? – спросила кассирша, указывая на пакет.
– Я, дочка, у тебя то же самое хотел спросить, – ласково сказал дед.
– В смысле? – не поняла кассирша.
– Ты тут продавец – вот и скажи, что это за штука.
– Вы сами не знаете, что покупаете?
– А ты, выходит, не знаешь, что продаешь.
Кассирша брезгливо подняла пакет двумя пальцами. Несколько бурых капель упали на ленту транспортера. Артему показалось, что коричневатое месиво в пакете зашевелилось.
– Вы где это взяли? – поморщившись, спросила кассирша.
– Там, в углу.
Дед неопределенно махнул в сторону холодильников с йогуртами.
– А почему не взвесили? Видите же, что это весовой товар.
– Как же я взвешу, если не знаю, что это такое?
Недовольная заминкой очередь начала выказывать раздражение.
– А я что должна сделать?! – воскликнула кассирша в ответ на возмущенные возгласы. – Видите же, с товаром никак не разберемся.
Очередь поспешила ей на помощь.
– Кажется, это вымя… Соевый творог… Сыр с плесенью… Просрочка какая-то, – посыпались подсказки.
– Да что я, вымени, по-вашему, не видела, – беспомощно вздохнула кассирша.
– А вы развяжите пакет и понюхайте, – посоветовал интеллигентного вида мужчина.
– Не буду я это нюхать! – замотала головой кассирша, а потом обратилась к деду: – Извините, но я это пробить не могу. Оставьте товар на кассе.