Металась Ариша всю ночь во сне под теплыми шкурами. Все будто отбивалась от бородатого, грязного татя, и всякий раз лилась на нее теплая его кровь, катилась по траве отрубленная голова со страшно выпученными глазами.
Чернавка, что ночевала на полу в гриднице все шебуршалась, предлагала Аришке то воды, то взвару. Рыжая отказывалась и снова засыпала, и снова кричала во сне, металась страшно.
От автора:
Запона – девичья холщевая одежда из прямоугольного отреза ткани, сложенного пополам и имевшего на сгибе отверстие для головы. Надевалась поверх рубахи.
Шушпан – холщовый кафтан, с красною оторочкой, обшивкою, иногда вышитый гарусом.
Большуха – старшая женщина в доме, хозяйка. В данном случае – жена хозяина.
Тать – вор, похититель, мошенник, грабитель.
Глава 2
– Мишка, а и постарел ты. Вон уж глаз под морщинами не видать. Сивый весь стал, аки наш поп местный, – Фрол Кузьмич потчевал друга старого пивом после баньки. – Сколь же ты по свету шастал, чёрт ученый? И ведь сберёг Аришку-то.
– Фролушка, видно доля моя такая неприкаянная. Одна радость – девчушка эта рыжая. А ведь похожа она на Еленку, как две капли воды. Утром сам увидишь, – дед Миша устало пил пиво, развалясь на лавке.
– Говорил тебе еще пять годков тому, езжайте ко мне, сберегу вас обоих. Чего упирался, хрыч? – ворчал воевода.
– Вот был ты дубиной, дубиной и остался, Фрол. Сам знаешь, нельзя было. Да и сейчас страшно. Только вот старый я стал. Боюсь, отдам концы, а Аришка-то одна останется бедовать.
Воевода на эти слова старого друга кивнул, и брови насупил:
– Не боись, Михайла. Уберегу. Я и сам уже сивоусый, но разве Аришу брошу? И тебя, хрыч, жалко. – Разговор шел непонятный, но тревожный.
Дед Михаил кивнул, а воевода нахмурился. Замолкли оба, понимая про себя каждый свое. В тот миг дверь в большую гридницу отворилась, и вошел воин редкой стати в дорогом одеянии. Косая сажень в плечах, глазами и волосами чёрен. А бороды и усов нет! Лик смуглый, спокойный, отчужденный вроде как, но по всему видно – к такому просто не подойдешь, вопроса не задашь. Бо ярый!*
Воин обмахнул себя крестным знамением, глядя на богатую икону в красном углу, и высказал.
– Здрав будь, Фрол Кузьмич, – деду Михаилу кивок.
– И ты здрав будь, Андрей, – воевода посерьезнел, видно, что непростой гость пожаловал. – Вот, Михал Афанасьич, спаситель твой, боярин Шумской.
Дед Михаил узнал ратного, что спас обоз на лесной дороге, а потому еще раз удумал сказать спасибо:
– Благодарствуй, боярин, за спасение. Коли не ты я и внучка моя уж и не дышали бы.
Парень снова кивнул без слов, только взглянул черно. Дед Михаил слегка сжался – бывает же такой взгляд! Вроде спокойный, но уж дюже муторный. Равнодушный. Будто в глаза Моране* смотришь. Еще и шрам от правой брови по виску вверх – страшный. Оттого кажется, что боярин и не человек вовсе, а демон в обличии: так бровь изгибается бесовски.
– Садись, Андрюш, выпей с нами. – В голосе старого воеводы прозвучало тепла больше, чем Михаил Афанасьевич ожидал.
– Выпью, спасибо, – молвил статный боярин.
Дед Михаил долго разглядывал гостя; тот же, будто не примечал любопытного взгляда пришлого, пил пиво и угощался, чем Бог послал. Сидел прямо, согласно своему званию, и, не смотря на молодой возраст – чуть за двадцать – держался за столом на равных с двумя пожилыми людьми.
– Ты утресь к себе? В Савиново? – воевода подлил пива Шумскому.
– Вечером, дядька Фрол. Хочу на торг попасть, – и все так спокойно сказал, не глядя.
– Добро, – ответил воевода.
Тем временем, Шумской закончил закусывать, поднялся, и попрощался, будто выполнил урок или тяжкую повинность.
Чудной боярин вышел, а дед Михаил напал с вопросами на старого дружка, даром, что устал и в сон его клонило.
– Эва. Кто таков? По лику из южных сарматов*? Шумской?
Воевода в ответ кряхотнул, сложил руки на животе и рассказал:
– Михайла, ты к Андрюхе особо не лезь. Не любит. Его все Гарм* зовут. Но парень преданный, надежный, а воин такой, что и сравнить-то не с кем. Он с моим внуком Демьянкой дружен. Андрюхин надел в Савиново аккурат с Берестово соседствует. Там сынок мой старшенький управляет. Шумской-то, когда я свою сотню поднимаю, завсегда с нами. Вроде и сам по себе, а вроде и нашему князю подмога. Шумской – пригульный*. Отец его прижил с одной сарматкой. Она в племени у себя не последней была, а вот ляхи* возьми, да напади на них. Похолопили*. А девка сбежала. Борзая и смелая была. Пробиралась лесом, так там ее старший Шумской и встретил. Дюже любил, домой к себе взял, да недолго радовался. Сарматка сына родила ему, растила годков до семи, а потом скончалась в один день. Все говорят – боярыня Шумская отравила, но это токмо слухи. Андрюху отец признал, воспитал, ратному делу обучил. А годков с шестнадцати Андрей сам себе голова. Отец землю дал и отправил в глухую деревню. Андрюха сам дорогу прогрыз, прорубил. Брал свою полусотню и в набеги. Грабил, да резал. Правда только ляхов*. И ладно бы от жадности, он ить со злости. Видно, за мамку мстил. Тем вот и укрепил дом свой, и богатства стяжал. А все одно – волком на всех смотрит. Это характер такой сарматский. Но хороший парень. Вот те крест!
– Так я же не спорю, Фролушка, что хороший он, но уж слишком грозен, – дед Михаил замолчал ненадолго, а потом обратился с вопросом важным и насущным к другу своему старому: – Фрол, скажи-ка, а в Берестово твой старший сын заправляет? Там хоромы-то его?
– Там. И полусотня уж своя, и хоромины, и семейство. У него сыновья-двойники и дочка. Жена Ксюша с головой на плечах. Справно живут. Не подвел меня старшой мой Акимка, будет с него толк. – Отцовская гордость украсила грубоватое лицо воеводы. – А ты так спрашиваешь или с умыслом?
– С умыслом. А велика ли его деревенька?
– О, как. Там уж и не деревенька, а цельное малое городище, – хмыкнул воевода. – Ну, рассказывай умысел свой, хрыч старый.
– Фрол, хочу купить надел в Берестово. Место на отшибе, глухое. Опять же, полусотня рантиков в крепостице. Мы там с Аришкой будем в спокойствии жить. Ведь, ежели что, к тебе в Богуново нагрянут. Ай, не так?
– Так. Там внуки мои Демьян и Фаддей, будет кого учить. И домок там есть пустой, хоромина малая. Двор невелик, но много ли вам двоим надо? Завтра торжище тут, возьмешь себе холопов, скотины какой и айда. Вон и Шумской, ежели что, проводит до Берестово. И, правда, там спокойнее будет. И вот еще что, Мишаня, дом, холопы и скотина с меня. И не спорь! Оставь свои кровные для Аринки. Пусть приданым будет.
– Дурной! Кто ж ей в пару-то сойдет? Кто ей ровней будет? Об этом рассуди, Фрол, – Михаил Афанасьевич задумался, пригорюнился как-то.
– Ништо Авось найдется, – отмахнулся воевода. – Пойдем спать, друг старый. Завтрева цельный день в хлопотах.
– Твоя правда, – дед Михаил тяжко поднялся с лавки и, сопровождаемый воеводой, пошел устраиваться ночевать в малой гриднице.
От автора:
Бо ярый – смелый, храбрый, но и срывающийся в ярость, опасный. От этого древнего словосочетания и пошло – боярин (одна из версий). Тот, кто может за себя постоять, оборонить земли и людей, напугать врага.
Морана – в пантеоне богов Древней Руси – Богиня Зимы и Смерти.
Сарматы – древний кочевой народ, населявший степную полосу Евразии от Дуная до Аральского моря.
Гарм – четырехглазый пес, мифическое чудовище.
Пригульный – незаконнорожденный.
Похолопили – сделали холопами (рабами).
Ляхи – первоначально обозначение западных славян – поляков, чехов.
Глава 3
Андрея поутру разбудил гомон на улице. Так-то на подворье воеводском – большом и богатом – всегда многолюдно. Холопы, ратники, иная чернь, что с самого утра уже занята делами своими нелегкими. Но сегодня что-то тревожное чуялось в далеких окриках. Шумской умылся наскоро, накинул рубаху, кафтан и вышел на двор поглядеть что и как. И совсем не удивился, когда понял, что весь сыр бор из-за коня его. Сам-то Андрюха с ним справлялся, и все оттого, что любил, да и Буян платил ему тем же. А уж сколько прошли вместе и не рассказать. И вылазки кровавые, скорые, и походы долгие, тяжкие.
