– Так ты чего пришла-то, Аринушка? – Голос Мамаевской большухи вернул аришку в разум.

– Мне бы письмо передать с Федором Антипычем. Деда велел.

– А вон он идет сам. И Петруша с ним.

Петька Мамаев, завидев Арину, насупился и плечи расправил – обижен был ее невниманием. А Аринке по боку! Какое там внимание, если Петька о прошлом годе удумал ее к забору прижать и подол задрать? И ладно бы, если по сговору, так силой! Аринка тогда высмеяла его, давно приметив, что Петька побаивается насмешек: вот теперь парень и хмурился, сердился. Видно, запомнилось да не понравилось, что его – завидного жениха – так отпихнули и обсмеяли.

Аринка отмахнула положенный поклон и обратилась к хозяину:

– Федор Антипыч, деда просил передать. Не откажите, – протянула и послание, и оплату.

Купец кивнул, взял и спросил:

– Здоров ли Михал Афанасич?

– Здоров, благодарствуй. Просил отправить в Богуново для сотника Медведева.

– Передай деду, сделаю.

Аринка облегченно выдохнула и поспешила домой, спиной чуя взгляд Петра, но почитая его тем, кого она уж не увидит.

Ошиблась девка. Ответа на письмо ждали дед и внучка почитай месяцев пять, и за это время приходили сваты от Мамаевых, а Михаил Афанасьевич отказал. Петька потом долго упивался кислым вином и старым пивом. Аринка же сторонилась дочек мамаевских и сидела больше в гриднице. Изредка выходила на улицу и смотрела на честной народ, что метался по своим делам, на коней, которые таскали тяжелые санки по грязному снегу.

Аришка любила поболтать, но в городище народ все больше проезжий, а местные ее не принимали. Видно, чуяли, что девка не простая; обучена и ответить может так, что потом долго надо морщить лоб и думать – о чем это она? Да и рыжая, опять же. Вроде Ярило поцеловал, а все не такая, как все.

Пришлые же, проходя мимо забора, видели симпатичную девчонку, улыбались ей и в ответ получали белозубую улыбку и приятный взгляд ясных глаз. Задерживались у ворот и болтали. Аринка отвечала и радовалась живому слову и людям. Так и прошли деньки до талого снега.

В день, аккурат в середину Великого Поста, Михаил Афанасьевич получил письмо от Медведева; старый друг приглашал на житье к себе и писал, что рад тому случаю. Вот и начала Арина сборы недолгие – книги по сундукам, скарб и рухлядь по коробам.

– Арина, Фрол Кузьмич пишет, что от реки до Богуново в лесах неспокойно. Тати* шалят. Ты бы припасла наряд-то попроще. Запону найди старую и платом косу прикрой, – дед беспокоился.

Михаил Дорофеев путешественником был опытным, а потому перед отъездом положил требу и светлым богам, и христианскому Богу, заложил в сапог нож, Аринке повесил на шею оберег, и они покинули двор.

До Паврени на подводах, а там на ладье, что шла неспешно течением по реке и до самого Богуново. Потом уж пересели со своим немудреным скарбом на телегу, присланную Медведевым, и направились лесом к воеводскому двору. Ехали малым обозом неспешно; старшина, что вел караван, все сторожился, оглядывался. О татях и до него слушок дошел. Боялся он, может через это и беду накликал. Ближе к вечеру на обоз налетели страшные мужики – бородатые, злые, оружные!

Обозники как умели оборонялись, да куда им до татей? Там и бывшие служивые и лихие.

– Аришка, под телегу! – скомандовал дед. – И сиди там, не вылезай! Если порежут нас, беги в лес. Прячься! Ног не жалей!

Арину долго уговаривать не пришлось. Заползла под телегу и уж оттуда в полглаза смотрела на лютую сшибку: крики, вопли, кровища, месиво тел и скрежет коротких ножей. Еще и стрелы вжикали страшно, распарывая воздух, выкашивая людей. Аринка все искала взглядм деда, и увидела: тот прятался за перевернутой подводой и когда надо, чиркал ножом по ногам татей, что оказывались рядом. Те хрипло гаркали и падали. Ученый муж знал, где подрезать пятку, чтобы уж не поднялся человек.

Вот уж тати верх стали брать, повеяло ужасом на рыжую! Как бежать-то? Куда? Деда оставить? Михаила Афанасьевича заметили и вытащили за шкирок. Здоровый тать занес уж короткий меч, и Аринка не выдержала:

– Деда!! – истошный ее вопль разнесся по лесу, заметался между стволов деревьев.

Выскочила, дурёха, из укрытия и бросилась к дедушке. Тать с мечом замер, и огрел взглядом ее, бегущую, заинтересовался и деда выпустил. Аринка же, оскользнулась на кровище и упала лицом в грязь. Тать подошел и за косу поволок глупую за подводу. Знамо зачем….

– Пусти! Пусти, образина! – отбивалась девушка, но куда ей против дюжего лиходея?

Тать ухмылялся страшно, дергая путы гашника, но штанов снять не довелось. Конский топот, лязг мечей и освисты с окриками!

Аринка и пискнуть не успела, как тать лишился головы. Теплая алая кровь брызнула в лицо, заливая глаза. Тело рухнуло рядом с ней, а рыжая только и смогла, что утереть глаза рукавом зипуна, чтобы видеть кто спаситель ее. Лучше бы не видела…

Конный отряд – сразу видно обученный – налетел и смял татей вмиг. Аришкин спаситель самый страшный из всех! Конь под ним – огромный, черный. Сам мужик в темном доспехе, глаза из-под шлема молнии мечут. Даже не это все напугало девушку – догадывалась, поди, что воюют не нежные юноши, но спаситель тот страшен был не видом своим, а умением. Меч в руке его летал и пел, отдавая дань древнему богу Перуну. Вжик – нет человека, еще вжик – еще одна душа покинула тело. И все это сноровисто, скупо, обыденно. Будто работу делал привычную.

Рыжая хоть и засмотрелась на жатву его кровавую, но и опомнилась враз. Заползла под ближнюю телегу, а уж оттуда смотрела, как отбили деда и докромсали татей. Немного погодя, когда ратники бросились догонять сбежавших лихих людишек, Ариша вылезла из укрытия и побежала:

– Дедуля!

– Аринка, цела? – дед обнял девчонку, прижал к себе. – Думал конец нам всем. Ты почто, глупая, выскочила? Мой век уж считан, а ты бы осталась бесчестной. Вдругоряд не смей!

– Деда, голубчик, как они тебя… – Аринка смотрела на него – грязного, окровавленного – и слёз сдержать не смогла.

– Ну, будет, будет. Все уж прошло. А и грязная ты, внуч, как тот хряк Мамевский. – И правда: лицо в грязи, коса как глиняная сосулька, а зипун старый – продран и угваздан.

Пока улеглась суматоха, пока обозники ставили телеги и собирали рухлядь свою и скарб, укладывали мертвых, да раненых, дед с внучкой уселись в свою подводу и ждали указа ратников отправляться. Уж известно стало, что малый отряд послан воеводой Медведевым на встречу друга. Михаил Афанасьевич пытался было заговорить с тем страшным черным, но тот лишь кивнул в ответ на дедову благодарность и слова не обронил. Только повел чернючими глазами из-под шлема по грязной Аринке и надолго не задержал взгляда.

На подворье воеводском оказались спустя часа четыре, и встречены были хозяином и хозяйкой радушно, хлопотливо.

– Мишка, чёрт книжный, досталось тебе? А Аринка-то где? – Пока друзья обнимались, девушка выглядывала из-за плеча деда. – Эта чтоль?

– Она, – дед выпихнул Аришу вперед.

Приземистый, крепкий старик воевода-боярин, внимательно оглядел девушку:

– Ну, здравствуй, Арина…как тебя по-батюшке?

Аринка слегка удивилась тому, что дед скривился, но ответила:

– Игнатовна.

– Во-во… Игнатовна. Вот увидь я тебя на улице, подумал бы, что ты кувшин глиняный на ножках.

Аринка, хоть и напугана была давешней стычкой, но все одно, поняла – воевода веселый и добрый:

– Благодарствуй, боярин Фрол Кузьмич, за подмогу. Без твоих ратников быть бы мне кувшином без ножек, – подумала и добавила, – и без ручек.

Воевода ухмыльнулся, подкрутил сивый ус:

– Ништо. Отмоем, покормим, глядишь и девкой станешь наново, – он обернулся в жене своей пухлой. – Анна Павловна, принимай гостью, да смотри, чтоб баню крепче топили. Тут работы на полдня.

– Полно, батюшка. Вот неймется тебе, – улыбалась женщина. – Пойдем, Ариша, я тебя расположу.

Попала Арина в богатые боярские хоромины и подивилась – просторные, светлые. Не в пример тем, в которых жил в городище князь Владислав. Долго ей крутить головой-то не дали: пришли две чернавки и под оханья боярыни Анны, отвели ее в баньку. А потом уж, разомлевшую и чистую, обрядили в свежую рубаху и запону. Вечерять Арина не стала – сомлела на лавке в гриднице.