– А ну-ка марш работать!

Уилл моргнул. Перед ним снова был склад с отсыревшими ящиками, унылый, обычный. Сады, высокие колонны и леди в зеркале исчезли. Как будто заклинание разрушилось. Или всё это ему только привиделось? Может, из-за запахов на складе? Хотелось немедленно потереть глаза, может, даже поймать тот образ, который он видел только что. Но зеркало стало просто зеркалом, отражающим обычный мир вокруг. Видение в нём исчезло – фантазия, грёза, или просто игра света.

Сбросив оцепенение, Уилл заставил себя кивнуть и выговорить:

– Да, сэр.

Бездельничанье перед зеркалом на складе обошлось Уиллу в три недели урезанного заработка и понижением. Теперь он выполнял самые тяжёлые работы в доках, но заставил себя пройти через это, хотя мышцы горели, а живот сводило от голода. Первые три дня пришлось заниматься дренажными работами и таскать грузы, затем разжалованного юношу отправили крутить кабестан[2]. Вместе с шестью другими рабочими, каждый из которых был намного крупнее самого Уилла, он с трудом крутил ворот, поднимавший гигантские контейнеры по восемнадцать футов. С ноющими от усилий ногами он каждый вечер возвращался в переполненную ночлежку, слишком измождённый, чтобы даже подумать о видении в зеркале. Сил хватало только на то, чтобы рухнуть на грязный соломенный тюфяк и уснуть.

Уилл не жаловался. Креншоу всё ещё был в деле. Уилл хотел эту работу. Даже с заниженным заработком трудиться в доках было лучше, чем копаться в мусоре. Хотя при приезде в Лондон приходилось перебиваться и такой скудной добычей. А иногда даже выпрашивать объедки. Спустя несколько дней Уилл научился собирать обгоревшие окурки сигар, высушивать их и продавать докерам табак для трубок. Тогда-то он и услышал, что в доках любой может получить чёрную работу, если только готов работать как следует.

Солнце уже садилось, когда Уилл закинул в кучу последний мешок ячменя. К тому моменту многие ушли – колокол уже прозвенел. Выдался изнурительный день работы в двойном темпе без перерывов, чтобы наверстать упущенное, так как баржа пришла слишком поздно. На берегу осталось мало людей, и последние из них как раз заканчивали работу.

Требовалось только отметиться у бригадира, и вечер был свободен. Можно отправиться на главную улицу, где собирались продавцы еды, предлагая рабочим перекусить по разумной цене. Уилл трудился допоздна и, скорее всего, уже пропустил свою плошку горохового супа, но у него ещё оставалась последняя монетка, чтобы купить горячий картофель – как раз достаточно, чтобы заправиться до завтра.

– Бригадир вон там, – Мёрфи указал подбородком вперёд, вверх по течению.

Уилл бросился туда, чтобы успеть перехватить бригадира прежде, чем тот уйдёт. Юноша повернул за угол, попрощавшись с Беккетом и последними рабочими, которые уже побрели в сторону кабака. Он шагал вдоль берега; под ногами хрустела галька. Вдалеке продавец каштанов зазывал докеров купить его товар. Бородатое лицо мужчины казалось багровым в отблесках огня, мерцавшего сквозь щели на дне печки.

Только теперь, дойдя до пустой пристани, Уилл огляделся и понял, где оказался.

Уже почти стемнело. На улицах зажигали масляные лампы с едва трепетавшим пламенем, но на причале никого не было. Лишь доносился плеск чёрной воды и далёкие сигналы дренажной лодки, которая медленно скользила по каналу к реке и вылавливала всё, что можно найти. Пристань была абсолютно безлюдна – ни души.

За исключением троих мужчин у старой верейки[3], полускрытой тёмным настилом.

Уилл не мог сказать, в какой момент ощутил острую тревогу, или чем было вызвано чувство. Бригадир исчез. Вокруг не было никого, кто мог бы услышать крик о помощи. Трое мужчин вылезали из лодки.

Один из них посмотрел вверх – прямо на Уилла.

«Они нашли меня».

Юноша понял это сразу, увидев целеустремлённые взгляды незнакомцев. Они вылезли из верейки и разошлись в стороны, преградить ему путь.

Сердце ушло в пятки.

Как? Почему они здесь? Чем он выдал себя? Уилл всегда держался особняком, прятал глаза и носил перчатки без пальцев, чтобы скрыть шрам на правой ладони. Иногда приходилось тереть его, чтобы пальцы оставались подвижными, но беглец делал это осторожно, чтобы никто не увидел. По опыту он знал, что даже самые незаметные жесты могут выдать его.

Может, на этот раз дело было в самих перчатках. А может, Уилл просто проявил беспечность: неприметный мальчишка в доках оказался не таким неприметным, как он рассчитывал.

Юноша отступил на шаг.

Деваться было некуда. За спиной раздался шум: ещё две незнакомые призрачные фигуры преграждали путь. Они двигались слаженно, расходясь в стороны, чтобы пресечь попытку к бегству.

Все это уже стало знакомым до тошноты. Как и воспоминания о моменте, когда Уилл увидел мать лежащей на залитой кровью земле. Как и необходимость месяцами скрываться, не понимая, почему её убили, и чего теперь хотят от него. Он помнил последнее слово, сказанное ему матерью:

«Беги».

Уилл припустил к единственному выходу, который видел: слева от склада громоздились ящики. Прыгнув на один из них, юноша с отчаянием подтянулся. Кто-то схватил его за лодыжку, но он предпочёл не обращать внимания. Предпочёл не обращать внимания на дрожь и на то, как в панике колотилось сердце. Недавнее горе уже не затмевало разум. Уилл уже не был так наивен, как в те первые ночи, когда ещё не знал, куда бежать, где спрятаться, как избегать дорог или что случится, если он позволит себе довериться кому-то.

«Беги».

Юноша приземлился в грязи с другой стороны. Не было времени рассиживаться. Не было времени сориентироваться. Не было времени оглядываться.

Он поднялся и побежал.

«Зачем? Зачем они меня преследуют?»

Шлёпая по мокрой грязной улице, Уилл слышал позади мужские крики. Пошёл дождь, и он бежал вслепую, сквозь сырую темноту, поскальзываясь на влажных булыжниках. Вскоре одежда насквозь промокла, и бежать стало труднее. Дыхание перехватывало.

Уилл хорошо ориентировался в лабиринте припортовых переулков, которые постоянно строились и перестраивались – хаос из строительных лесов, новых зданий и новых дорог. Он побежал туда, надеясь оторваться от преследователей или сбить их столку, спрятаться, чтобы те пробежали мимо. Уилл нырял и петлял между досками и подпорками, пока не услышал, как мужчины замедлили шаг и разошлись, пытаясь найти беглеца.

«Нельзя дать им понять, что я здесь».

Очень тихо Уилл проскользнул между подпорками и оказался за строительными лесами, которые, точно лестница, вели в наполовину готовое здание.

Чья-то рука схватила юношу за плечо, потом сжала локоть. Чужое горячее дыхание обдало ухо.

«Нет…»

Сердце бешено колотилось. Уилл отчаянно рванулся вперёд, но перестал дышать, когда влажная ладонь зажала ему рот…

– Стой, – едва различимый из-за дождя голос мужчины заставлял стыть в жилах кровь. – Стой. Я не один из них.

Уилл едва разобрал слова и приглушённо замычал под тяжёлой ладонью чужака. «Они здесь. Они здесь. Они поймали меня…»

– Стой, – сказал мужчина. – Уилл, ты меня не узнаёшь?

«Мэтью?» – едва не выпалил он, узнав голос в ту секунду, когда услышал своё имя.

Силуэт одного из преследователей с реки стал чётче. Уилл понял, что раньше видел этого человека, и замер, не веря своим глазам. Мужчина медленно отнял руку от его рта. За лесами, полускрытый пеленой дождя, стоял Мэтью Оуэнс – мамин слуга, работавший в их старом доме в Лондоне. Их первый дом, их первая жизнь… А потом они стали переезжать с места на место, чем неприметнее и запущеннее, тем лучше. Мама никогда не объясняла, почему, но всё больше тревожилась, опасалась незнакомцев и пристально следила за дорогой.

– Нужно вести себя тихо, – чуть слышно сказал Мэтью. – Они всё ещё там.

– Ты с ними заодно, – бросил обвинение Уилл. – Я видел тебя у реки.