Ранее в том же месяце Запад действительно проинформировали о катастрофе в двух воззваниях о помощи. Одно патриарх Русской православной церкви Тихон адресовал папе римскому, архиепископу Кентерберийскому и другим мировым религиозным лидерам. Другое составил писатель Максим Горький. Судя по всему, идея принадлежала не самому Горькому, который не слишком жаловал крестьянство. Через год он даже опубликовал статью “О русском крестьянстве”, в которой описал “полудиких, глупых, тяжелых людей русских сел и деревень” и выразил надежду, что они вымрут и им на смену придет “новое племя грамотных, разумных, бодрых людей”[31]. Друзья писателя убедили его воспользоваться своим авторитетом и предложить Кремлю обратиться с воззванием к миру. Похоже, Ленина уговаривать не пришлось.

В обращении “Ко всем честным людям” от 13 июля Горький написал: “Страну Льва Толстого, Достоевского, Менделеева, Павлова, Мусоргского, Глинки и других дорогих всему миру людей ждут грозные дни <…> Бедствие России дает представителям гуманности блестящий случай доказать жизненность [их] идей <…> Я прошу всех европейцев и американцев помочь русскому народу со всей возможной быстротой. Дайте ему хлеб и медикаменты!”[32]Он упомянул о беспрецедентной засухе, которая бушевала в стране, но ничего не сказал о капиталистических хищниках и контрреволюционерах. Сначала Горький отправил свое воззвание знаменитому норвежскому исследователю, ученому и гуманисту Фритьофу Нансену, но Нансен ответил, что русским лучше обратиться к американцам, поскольку только они обладают необходимыми ресурсами, чтобы прийти на помощь стране.

22 июля 1921 года копия воззвания Горького, опубликованная в американской прессе, оказалась на столе Герберта Гувера, министра торговли США. Прочитав ее, Гувер понял, что делать.

Губеры покинули родную Швейцарию и перебрались в американские колонии в первой половине XVIII века. Через некоторое время они переделали фамилию на английский манер – Гувер – и перешли из лютеранской церкви в Религиозное общество друзей, то есть стали квакерами, поскольку квакеры отрицательно относились к рабству. Семья двигалась на запад вместе с молодой нацией и осела в небольшом коттедже у ручья Вапсинонок в холмистой местности на востоке Айовы. Именно там в августе 1874 года родился Герберт Гувер.

Джесс Гувер был кузнецом в деревне Уэст-Бранч, а его жена Хульда преподавала в воскресной школе и служила секретарем Женского христианского союза за воздержание. Они были простыми, работящими людьми. В семье был девиз: “Не важно, что мы благородного происхождения, если сами мы никто. Не сиди без дела”. Гувер был болезненным ребенком и часто страдал от крупа. Однажды родителям показалось, что их маленький Берти умер, и они положили его на стол, накрыв ему веки десятицентовыми монетками. Вдруг он пошевелился. “Бог уготовил этому мальчику великие дела, – сказала его пораженная бабушка, – и потому вернул его к жизни”[33]. В 1880 году Джесс умер, а четыре года спустя умерла и Хульда. В девять лет Берти остался сиротой.

Его отправили к дяде в Орегон. Там царили такие же строгие порядки, как в родительском доме. Тоже исповедуя квакерство, дядя внушал Берти важность личной ответственности, усердной работы и самосовершенствования. В школе учитель предлагал Берти поразмыслить над такими вопросами, как “что уносит больше жизней – выпивка или война?”. В 1888 году четырнадцатилетнего Берти отправили в Салем работать посыльным в офисе Орегонской земельной компании, и он не только зарекомендовал себя как превосходный работник, но и усвоил основы бизнеса. В 1891 году он поступил в только что созданный Университет имени Леланда Стэнфорда-младшего, который, по словам его основателя, должен был “работать на благо общества во имя гуманизма и цивилизации”. Когда четыре года спустя Гувер окончил университет со средними оценками и получил степень бакалавра геологии, никто из однокурсников не возлагал на него больших надежд. И все же главные черты характера, которые помогут ему стать успешным бизнесменом и великим гуманистом – острый ум, безграничная энергия, зарождающееся осознание своих необычных талантов, несомненные амбиции и верность долгу, – к тому времени у него уже сформировались.

Гувер отправился работать горным инженером в золотых шахтах австралийского аутбэка (который называл “адом”[34]), а затем перебрался в Китай, где наладил крупнейшее горное производство в истории страны, хотя ему еще не исполнилось и тридцати лет. В 1900 году, во время Боксерского восстания, он был в Тяньцзине. Отказавшись уехать в эвакуацию, он взялся на велосипеде развозить продовольствие жителям иностранного поселения, не обращая внимания на пули, свистевшие вокруг. Такой стала первая гуманитарная миссия Гувера – пусть скромная, но с известным риском для жизни.

Два года спустя он был принят в партнеры британской горнопромышленной компании Bewick, Moreingand Company и начал путешествовать по миру, налаживая процесс горной добычи в шестнадцати странах. Он умел превратить посредственное дело в прибыльное и обладал даром находить новые возможности. В 1905 году Гувер вложил собственные деньги в заброшенную шахту в Бирме, и под его руководством она быстро стала одним из богатейших в мире источников серебра, цинка и свинца. Административный талант, технические знания и финансовое чутье помогли ему заработать международную репутацию. Через несколько лет он ушел из компании и основал собственную, которую назвал своим именем. Отделения его предприятия открылись в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Лондоне, Париже и Санкт-Петербурге.

Гувер впервые посетил Россию в 1909 году и за последующие несколько лет вложил в нее значительное количество времени и средств. Он участвовал в разработке нефтеносных районов у Черного моря, медных рудников в казахских степях, золотых и железных рудников на Урале. Однажды ему даже предложили возглавить императорские кабинетские рудники. Два года спустя он вернулся в Россию, чтобы проверить свои предприятия. Хотя Гувер остался удовлетворен состоянием дел, его обеспокоило положение российского императора Николая II. Он описал “жуткое” социальное напряжение, которое едва удавалось сдерживать. При виде закованных в кандалы каторжников, этапируемых в сибирскую ссылку, Гувер содрогнулся. Его испугала жестокость царской системы. По его словам, у него возникло чувство, что “однажды эта страна взлетит на воздух”. Гувер продал объекты своих российских капиталовложений, прежде чем страна пала под гнетом войны и революции. Россия виделась ему полной “беспокойства и тревоги”[35].

Когда в 1914 году началась Первая мировая война, Гувер с женой и детьми жил в роскоши в Лондоне. К сорока годам он сколотил солидное состояние и получал самые большие в мире гонорары за горное дело, но при этом потерял к нему интерес. Он отошел от дел. Судя по всему, Гувер столкнулся с кризисом: ему было мало денег и житейского успеха – хотелось иного, чего-то большего. Его воспитывали на идеалах великодушия и помощи ближнему, и теперь его мучила совесть.

В тот год американский консул в Великобритании обратился к Гуверу с просьбой помочь американцам, которые застряли в Европе из-за войны. Гувер тотчас принялся за работу и сумел вернуть на родину 120 тысяч человек. Так началась его политическая карьера.

Далее он обратил внимание на кризис в Бельгии. Не беря в расчет ее нейтралитет, Германия вторглась на территорию соседа на раннем этапе войны. Началось “изнасилование Бельгии”, в ходе которого немецкая армия убила тысячи мирных жителей и сожгла их дома. Это преступление вызвало бурное негодование международной общественности. Из-за немецкой оккупации и британской морской блокады Бельгия оказалась отрезана от поставок продовольствия, и вскоре запасы населения стали подходить к концу. Казалось, массового голода не избежать.