Танцуют они и в самом деле круто. Как девки изгибаются и задницами трясут – это надо видеть. У нас бы такой танец посчитали приглашением к сексу прямо на танцполе. Но об этом после. Курю, значит, и вижу – внимание! – по лестнице поднимаются две девки. Одна вообще как уголь – наверно, даже среди черных черной считается, а вторая посветлей – волосы в солому выкрашены и в косички мелкие-мелкие сзади собраны. Дрэды, вроде, называются. Я трезв – вы помните, никого не трогаю, никаких планов, кроме эфемерных насчет сисек барменш. Время час ночи – еще один час, и ухожу (извините за детали, но эту ситуацию надо прочувствовать). Девки уже наверху, идут мимо меня к танцующим, протискиваясь через толпу. В чем была угольная, теперь не вспомню, а вот светлая – в красном коротком платьице – наклонится, и трусики увидишь, если они на ней есть. Я, может, поэтому и задержался на них взглядом. Высокие, стройные. Кому-то машут руками на ходу, хай-хай – это само собой, обнимаются со знакомыми, как чукчи – щека в щеку. Я успел подумать: со мной бы так. И вдруг сначала черная, поравнявшись со мной, целует меня в щеку:

– Хай, – сладко так и тягуче выдыхает.

– Хай, – тут же целует меня светлая и, улыбаясь, проводит мне по груди рукой. Я в шоке, а они, как ни в чем не бывало, отправляются дальше.

Милые мужики и бабы! Леди и джентльмены! Господа и товарищи! Друзья мои! Заявляю со всей ответственностью, что вчера состоялся первый контакт двух рас, и когда длинная узкая ладонь Слупи скользила по моей груди, я думал именно об этом. Долго думал. Около двух секунд, в течение которых по мне скользила ладонь Слупи. А потом у меня началась эрекция. Эрекция длилась гораздо дольше, чем я думал об имидже своей расы, потому, что… Вы только это… Все верно представьте. Не собирался я ничего кидать на ложе случайного знакомства. Ну, или собирался, но совсем не государственные символы, а то, что кинул тремя часами позже. У меня три недели не было женщины (когда нет работы, секс – это последнее, о чем ты думаешь на тот момент). Все эти дни я терпел полное фиаско на всех любовных направлениях. Меня не любили даже соотечественники, которые не могли простить мне погрома моей квартиры. Ко мне вообще никто хорошо не относился, кроме переводчицы Наташи, потому что она мечтала познакомить меня со своей подругой страшнее, чем пенсионерка Гурченко.

Как я мог среагировать иначе на это снисхождение господне? На эту неожиданную милость к падшим, да еще в таком платьице, что видно белые трусики? Не знаю других вариантов, кроме эрекции. И когда они, как ни в чем не бывало, отправились дальше, я уже был уверен, что со мной такой номер просто так не пройдет. Я обязательно сделаю что-то значительное. Я спрыгну с вашей долбаной крыши, если вы не дадите мне разрядиться. Вам придется не только везти меня на такси, но и качать на руках перед сном во избежание международного скандала. Я обвиню вас в сексуальном домогательстве! Нет, лучше в моральном ущербе! Мне! Стоять! Вернуться! Очень вас прошу! Хнык-хнык…

***

И она вернулась. Не знаю, почему. Я даже слова не сказал им вслед. Я вообще потерял их из виду. Но она вернулась. Конечно, она шла не ко мне, но я так заискивающе улыбался, что мимо меня пройти было невозможно. Меня требовалось либо пристрелить из жалости, либо приласкать еще раз, но уже по-настоящему. Когда она оказалась совсем рядом, луч света, гулявший по толпе, неожиданно на секунду остановился прямо на ней, и в этом нимбе ночной королевы, черной жемчужины Вашингтона она вдруг приблизилась ко мне и спросила:

– А ю элан (в смысле, ты один тусуешься)?

Знаете, я в свое время поступал в театральное училище, ни хрена у меня, конечно, не получилось, но вот что я вам скажу: если бы я тогда хоть одну фразу произнес в той же тональности, в которой ответил на вопрос Слупи, то уверен, что поступил бы без вопросов, и никаких вторых и третьих туров лично мне устраивать бы не стали.

– Я всегда один, – ответил я проникновенней, чем Харитонов в «Оводе» перед расстрелом. – Я русский турист, у меня здесь никого нет.

Она вскинула свои тонкие бровки и взяла меня за руку. Господи, ее рука – опять ее рука!.. Ощущения сродни детским открытиям обычных для взрослых вещей и явлений. Рука Слупи была явлением. Тонкая, черная, прохладная – как будто касаешься змеи, но змеи с прекрасным женским телом, безупречными формами – что-то вроде добровольного смертельно опасного трюка с непознанным животным.

– Как тебя зовут?

– Егор.

– Ягр? – переспросила она.

– Ну, можно и Ягр.

– Теперь ты будешь со мной, Ягр, – сказала она и потащила меня за собой в танцующую толпу.

Где-то там среди танцующих ее друзья отвоевали себе островок и тусовались на нем плотной веселой стайкой – два парня и три девушки. Слупи представила меня как своего бойфренда.

– Хай, Ягр! – кричали они мне, продираясь голосами сквозь грохот музыки. Девушки чмокали меня в щеки – среди них и та угольная, что сделала сегодня это первой, парни жали мне руки.

– А как тебя зовут? – спохватился я, наконец, после того, как эйфория, связанная с моим появлением, потихоньку улеглась. – Как?? – тут же переспросил я после ее ответа.

Она повторила, и я подумал, что напрасно беспокоюсь насчет сходства некоторых английских имен и крепких русских выражений – она все равно об этом не знает.

– Очень красивое имя, – сказал я. – Салупа…

Представляю, в чем заподозрили бы меня некоторые товарищи по спортзалу, если сказать им, что я полночи общался с Салупой. Впрочем, через полночи я все-таки выяснил, что Салупой она никогда не была – все дело в произношении, как в случае с «твони-твенти». Да, я и не считал это важным обстоятельством тогда. Важным было только то, что она рядом – гибкая, красивая, упругая, жаркая, манящая, дразнящая – змея, жемчужина. Я фанател от нее с каждой минутой и просто изнемогал от желания.

– Что ты хочешь выпить? – кричал я ей.

– Ватка! – кричала она мне.

– Уот?

С «ваткой» получилось не совсем оперативно. Первый раз мне пришлось сходить с ней вместе к бару, чтобы она сама сделала заказ. Оказалось, что ватка – это наша водка. Вот уж не думал, что водка считается в Штатах клубным напитком, да еще женским. А нашим фифам коктейли, понимаешь, подавай. Под «ватку» отношения между нами развивались более чем стремительно. Через полчаса она уже прижималась ко мне попой, а я, скрестив пальцы рук на ее животе, гадал – чувствует она или нет через плотную ткань моих ферраров, что я к ней очень и очень неравнодушен. Она время от времени танцевала – делала шаг вперед, наклонялась и, мелко-мелко подрагивая попой, позволяла мне вдоволь насладиться видом ее белых трусиков-стрингов. Потом возвращалась назад и вновь приминала мое достоинство своим телом. Она была самой красивой в клубе. Она была самой красивой девушкой Вашингтона. Я знаю, о чем говорю, я пересмотрел за эти дни огромную толпу вашингтонских женщин – белых, черных, желтых и какого-то неопределенного цвета. Слупи превосходила их всех и во всем.

У нее умопомрачительное лицо – такие необычайные для черной тонкие черты, но при этом традиционно пухловатые и чувственные губы. А голос – просто песня.

– Ноу! – кричала она мне с какой-то особенной интонацией и мягким подчеркиванием первой буквы, прижимаясь всем телом, когда я спрашивал, есть ли у нее бойфренд. Может, эти ответы и казались мне песней, но голос у нее действительно красивый. Я млел и таял, опасаясь только того, что кто-то млеет вместе со мной и вот-вот заедет мне в ухо, чтобы избавиться от конкурента. Однажды я даже обнаружил за собой что-то вроде слежки. Огромный парень, чем-то похожий на программиста, сидел возле стены и, не мигая, смотрел, как мне показалось, прямо на меня.

– Она классная! – сказал я ему на всякий случай с доброй улыбкой, кивая на Слупи.

Парень не ответил.

– Она лучшая, – уже полувопросительно обратился я за разъяснениями еще раз.

Он опять промолчал, уставившись на мою физиономию.