Я достал из кармана рубашки сотовый и взглянул на экранчик.
- А ты не думаешь, что фраза "который час" более удачна? - поинтересовался я у начинающего писателя. - Она короче, точнее и литературнее.
- Хорош издеваться, просто ответь: сколько?
- Я только хотел сказать, что в стилистическом отношении...
- Блин, дай сюда!
И тут моя родная плоть и кровь довольно-таки бесцеремонно выхватила у меня из руки мобильник. Подобная выходка не избежала бы возмездия с моей стороны, если бы лицо Петьки при взгляде на экранчик не исказилось от ужаса настолько, что и самому недогадливому стало бы ясно, что каким-то образом возмездие уже осуществилось.
- Блин... - прошептал брат, роняя телефон мне в руки. - Она же придёт с минуты на минуту! Вот дурак!
Он вскочил и замер посреди кухни, затравленно озираясь. Потом кинулся ко мне,
- Слушай, Вадик, сейчас ко мне придёт Марина. Это очень важно. Я сказал ей, что болею, и что ты тоже болеешь.
- Надеюсь, не слабоумием?
- Шутки прочь. Я болею гриппом, а ты - бронхитом. Так что будь любезен, подыграй. Надо просто кашлять сухим грудным кашлем, и всё. Она принесёт нам лекарства.
Я понял, что сейчас устраивать расспросы бессмысленно. Основное было и так ясно. Раз он назвал её без отчества, значит, дама молодая, а произнесение полной формы имени из уст Петьки, называвшего своих прежних подруг лишь "Машка", "Дашка", "Нинка", означает, что к этой молодой даме у него отношение особое. Раз он ей сообщил, что буду я, значит, свидание не интимное, а то, что ему пришлось выдумать, будто мы больны, предполагает, что свидания добивался именно он, и что просто так эта Марина к нам бы не пришла. Учитывая указанные обстоятельства, вполне понятен тот ужас, который охватил его, когда он сообразил, что растранжирил время, которое хороший хозяин тратит на подготовку дома к приёму гостей.
Этот ужас, надо сказать, передался и мне. Петька, конечно, раздолбай и фантаст, но прежде всего он мой брат, и раз ему необходимо провести успешное светское свидание, я обязан ему помочь. А если бы вы увидели обстановку, в которой это свидание должно было происходить, то наш ужас, безусловно, передался бы и вам.
- Мы не можем встречать даму в такой кухне! - воскликнул я.
- А что не так с кухней?
- Мусор. Видишь ли, женщины не любят мусора. И этого не изменить. Поверь, проще убрать мусор, чем заставить женщину полюбить его. Это действительно так, хотя поначалу может казаться иначе.
Несколько выше я назвал нашу кухню уютной, и я не кривил душой. Изменилось не моё мнение, изменился контекст, или, если угодно, критерии оценки. Скажу прямо, большинство кухонь, которые любой холостяк искренне назовёт уютными, на молодых дам произведут весьма неуютное впечатление.
Так что я немедленно принялся собирать со стола пакетики из-под чая, конфетные обёртки, хлебные крошки, пивные пробки и прочих представителей великого множества, которое необходимо удалять от женского взора столь же бескомпромиссно, как лишние местоимения из текста.
Петька тем временем самоотверженно ринулся к раковине, на приступ башни из немытой посуды.
- Когда пожалует гостья? - спросил я, кидая в урну собранные на столе артефакты.
- Договорились на час, - ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум плещущейся воды и стук тарелок. - Значит, где-то через десять минут.
- У нас как минимум полчаса, - я смахнул паутину с фикуса и начал протирать подоконник. - Молодые дамы всегда опаздывают.
- Эта не опоздает.
И действительно - ровно в час запищал домофон. К этому моменту я успел прибраться на кухне, а братец героически очистил раковину - когда нужно, посуду он мог мыть столь же стремительно, как и писать романы.
Петька помчался в прихожую и что-то пролебезил в трубку домофона. Потом забежал на кухню и схватил меня за грудки, крича, как утопающий соломинке:
- Слушай, Вадик, помоги, а? Мне надо, чтобы всё прошло хорошо. От этого зависит моя жизнь.
- Да кто она такая? - спросил я наконец.
- Надеюсь, моя будущая жена.
Казалось, после пропилей и парфенона меня уже ничем нельзя было удивить, однако я ошибался. Когда мир услышал, что Петр намерен жениться, пропилеям с парфеноном только и оставалось, что стыдливо отползти в тень.
Чтобы не растекаться мыслью по древу, скажу только, что ни Машке, ни Дашке, ни Нинке, о каждой из которых мой братец в своё время с восторгом отзывался как об "эльфийски прекрасной девушке", не удалось преодолеть того обстоятельства, что любые разговоры о браке у Петра вызывали только приступы гомерического хохота.
А теперь гляди ж ты!
Стоит ли говорить, с каким интересом я ожидал явления этой самой Марины? Вот мы стоим в коридоре, руки брата трясутся, загодя открывая замок, снаружи слышатся лёгкие шаги, дверь тихо отворяется...
И тут в Петькину конуру вплыла красавица, утончённая, как готический шрифт и изящная, как архаизм в тексте мастера. Снежинки блестели в её ресницах, на щёках играл румянец - так бы написали в ту эпоху, из которой вышла наша гостья, и они, безусловно, были бы правы!
Нас она почтила присутствием всего на четверть часа. Всё это время я скромно наблюдал за избранницей моего брата, периодически кашляя сухим грудным кашлем и посильно участвуя в беседе.
Что сказать? И в одежде, и в осанке, и в мимике нашей гостьи сквозили достоинство, благородство, скромность. Речь её являла доброту, общительность, искреннее внимание к собеседнику. Поначалу меня смущало общество леди, столь разительно отличающейся от большинства её сверстниц. Но затем пришло понимание - а ведь она реально классная. Это здорово, что она такая. Рядом с нею хочется быть лучше. Что и говорить, повезло братцу с невестой.
Порасспросив о здоровье, Марина дала нам лекарства и рассказала, кому и как их принимать. Потом угостила дорогим заморским печеньем, которое мы тут же и съели за чаем.
Наконец наступил момент расставания.
Когда дверь за нею закрылась - проводить Марину нам мешали наши "болезни", - мы, храня благоговейное молчание, вернулись на кухню, разлили по второй чашке чаю и уселись на свои места - Петька возле окна, за которым падали снежинки, а я у двери. Только после этого братец произнёс:
- Ну как впечатление?
- Эльфийски прекрасная девушка, - сказал я.
