Небо синее сияло белыми облаками. Дали завораживали. Круг замыкали перелески. Река Днепр вытягивалась и вилась замысловато. Вода тихо журчала. В тихой заводи осели уточки. И плавали в своё удовольствие. Они подали негромкие голоса. Связиста Маша Оладьина стояла на высоких деревянных мостках. Форма плотно прилегала к стройному телу. Кирзовые сапоги сверкали новизной. Она загрустила. И чутко смотрела на лазурную воду. Глаза прищурила. И в тех гуляло яркое озарение. На округлой щеке появилась маленькая, прозрачная слезинка. Филимон тяжело вздохнул. Он, стоя на пригорке, узрел девушку. И тут же слегка улыбнулся. Он двинулся вперёд. И на ходу сорвал несколько лютиков и ромашек. Он крепко сжал в руке ароматный букет. Маша стояла на деревянном мостке. И не замечала вокруг себя ничего. Она смотрела на лазурную цветущую воду. Она плавно смахнула со щеки слезинку. И та упала на доску. Филимон, идя на носочках, подкрался незаметно. Он резко обнял девушку за талию. И нежно поцеловал губами в шею. Маша вздрогнула. Она испугалась. И сейчас походила на лягушонка, которого схватила цапля. А тот ещё брыкался. И, казалось, может вырваться на свободу. Девушка бегло глянула на лицо боевого приятеля. И выдохнула глубоко. Холодок пронёсся незаметно.

– АААААА… Боже мой… Филимон. Ты меня напугал… Ты совсем сдурел…, – сказала Маша.

– Нисколько… У меня кружиться голова, когда я тебя вижу… Чтобы это значило…, – ответил он.

– Лечиться надо… Хиихиихиии…

– Хаахахаааа… Смотри. Какой букет ароматный… Это тебе… Самой красивой девушке на земле…, – сказал он.

– Врёшь ведь…, – ответила она.

– Нисколько не вру…

– Хиихихииии…

Повеял лёгкий ветерок. Маша взяла в свои руки букет. Она прислонила тот к лицу. И вдохнула аромат цветущих цветов. И слегка улыбнулась. Глаза прищурила. И бегло глянула на своего галантного ухажёра. Он отвечал взаимностью. Девушка неловко развернулась. И теперь смотрела прямо на своего статного визави. Она улыбнулась. Глаза спрятала. Словно смутилась немного. Он смотрел прямо и важно. Филимон мило улыбнулся. Глаза сияли. Он смотрел на её приятное лицо.

– А ты что тут одна делаешь. И меня не позвала…, – сказал он.

– А что нельзя… Решила просто отдохнуть здесь… Побыть немного наедине… Тут красиво… И как будто, знаешь, войны нет никакой… И прямо благодать…, – ответила девушка.

– Да… Но всё не так чудесно… Как кажется иногда… Враг уже рядом… Он здесь… И он не остановиться, пока мы его не остановим…, – уверенно сказал он.

Веял лёгкий и тёплый ветерок. Чутко зашелестели зелёные листья на деревьях и кустарниках. Повеяло ароматом цветущих лугов. Где-то рядом подали голоса дикие пернатые. Маша прямо и пронзительно глянула на лицо визави. И прослезилась. Маленькая слезинка покатилась по округлой щеке. Она прищурила глаза. Филимон недоумевал. Он был верен сам себе. Он дышал ровно.

– Маша ты чего? Не плачь… Всё будет нормально… Ты чего? Не плачь. Маша… А то и я заплачу…, – сказал бодро Филимон.

– Филимон… Здесь скоро будет жуткий бой. И ты это знаешь… Как всё обернётся. Никто не знает… Но у нас мало шансов уведется вновь… Ты же это понимаешь…, – заплакала она.

– Не плачь Маша… Всё будет нормально… Я верю и ты верь… Мы врежем врагу… Ещё как врежем…

– Ты меня не слышишь… Филимон ты… Ты меня не слышишь…, – срываясь, сказала она.

– Я тебя слышу малышка… И мне больно за нашу землю… За наш край… Что враг тут шагает, как у себя дома… И мы его можем остановить… А кто ещё?… Только мы…, – уверенно сказал он.

– Ладно… Я больше не буду… Плакать не буду… Я больше не буду…, – ответила она.

– Не плачь Маша… Всё будет нормально… Вот увидишь… У нас отменная позиция… И танки есть и орудия… Мы врагу врежем… А ты держи связь… Ты же в этом деле мастер…

– Хиихихихиииии…, – мило засмеялась она.

– Ну вот. Ты уже смеёшься… То ли ещё будет… Машка какая ты красивая. И просто…

– Просто…

– Ты чудная…Хаахахаааа…

Повеял лёгкий ветерок. Филимон и Маша, стоя на деревянных мостках, крепко прижались друг к другу. И пауза затянулась. Они бегло переглянулись. И тут же поцеловались в губы в засос. И вкус оказался нежным, как крем-брюле. Она прищурила глаза. И крутила языком плавно и ненасытно. Он отвечал взаимностью. Его ладони слегка заскользили по спине недотроги-красотки. И тут же спустились ниже. Он облюбовал руками её талию, и сексуальные бёдра, и икристые ягодицы. Любовники вновь переглянулись. И обменялись незамысловатой улыбкой. И тут же вновь вкусили друг друга. И поцелуй затянулся. Он имел сладкий вкус. И, казалось, им просто не насытиться. Они поцеловались ещё бегло. И вкус оказался тонким, пористым как шоколад. Сладкая парочка плотно прижались друг к другу. И они ощущали тепло летнего солнца, порывы лёгкого ветерка и шелест листьев на деревьях. И розовая романтика, вспыхнувшая в их сердцах, уносила куда-то легко и далеко.

Небо бирюзовое сияло во всех летних июльских красках. День десятого июля выдался жарким. И солнце палило отменно. Его тонкие яркие лучи чудно озарялись. Плавно тянулись белые облака, словно пенка набегала на песочный берег. Дали бескрайние завораживали и манили за собой. На высоте «100» растянулись широко советские окопы и дзоты. Бойцы прижались к брустверу. И все выжидали. Кто-то курил папиросу, кто-то проверял винтовку на боеготовность, а кто-то шептал свою притчу или молитву. И верил в себя и в товарища, который был рядом. Новобранцы из резерва Федот Бурко и Степан Калач бегло переглянулись. Они из одной деревни. И в одну сельскую школу ходили до седьмого класса. Федот пастух. Он часто дома пас скот на берегу реки. Сам стройный, невысокий. Лицо смазливое. Глаза раскосые, цвета пурги. Нос витой. Губы полные и вытянутые вперёд. На нём гимнастёрка. И та слегка пропотела. Уже видны пятна на спине. Он в руках крепко сжал винтовку «мосинку». Степан упитанный и невысокий. Лицо округлое, белое. И чем-то походит на мордочку хомяка. Он собою оправдывал свою фамилию. Калачи домашние он обожает. Он, держа при себе автоматическую винтовку «Токарева», слегка ухмыльнулся. Глаза прищурил. И чуть оправил округлую, зелёную каску на голове. И быстро затянулся табачным дымком.

– Слышишь Фетод. Давай поспорим, что я первым фрица уложу…, – смело сказал он.

– А на что спорим? – ответил Федот.

– А на бутылку водки…

– Хаахаааааа…

– Что ты ржёшь, сын ты шального пса…, – возмутился Степан.

– Что сказал?…Дохлый ты карась… Да я тебя сейчас первого положу… И глазом не моргну…

– Заткнись лучше…

– Хаахахааааа… Ладно… Раз ты ничего круче бутылку водки не знаешь…, – сказал навеселе Федот.

– А что ещё?

– Ладно… Спорим тогда… Если я первым оккупанта уложу… Моя бутылка водки. И ещё с тебя одна бутылка…

– Как так…

– А так… Одна за то, что ты не прав был. А вторая бутылка за то, что я был прав… Всё уяснил…, – сказал Федот.

– Погоди-ка друг…А если я первым гада уложу… Сколько мне бутылок?…

– Как сколько, одна…

– Что-то я не догоняю… Если ты попадёшь первым тебе две, а если я то одна бутылка…

– Всё правильно… Включи свои мозги… Мы же спорим…

– Ладно… Но смотри Федот… Я стреляю лучше тебя…, – смело заявил Степан Калач.

Повеял лёгкий ветерок. Степан живо облюбовал свою любимую винтовку СВТ-40. Он живо передёрнул затвор. И чутко глянул на мушку. Федот заворожился. И заглотил слюнку. Лицо багряное. Глаза округлил. И сейчас походил на каймана в запруде, которому никак не везло с добычей.

Солнце сияло ярко. Его лучи игрались не по-детски. В томной землянке в три наката сияла керосиновая лампа. На самодельном столе стоял радиоаппарат с большой трубкой. И кабель тянулся. Пахло землёй и сухой травой. Возле дверки находился капитан Сильвестр Калиныч Чародейкин. Он был собран. Спину держал прямо, глядя в бинокль. И дышал ровно. Здесь же находился крепыш старшина Демьян Захаров. Он навалился на бруствер. И смотрел зорко. Глаза дикие томные прищурил. И сейчас напоминал дикую утку, которая готовилась к перелёту. Он бегло глянул на капитана. Политкомиссар Филимон Щепин, находясь в окопе, стоял в полный рост. И смотрел прямо. Его мощный торс округлился. Руки мускулистые налились кровью. Он был спокоен, как удав. И сейчас больше походил на хищного ягуара, который вышел на охоту. Глаза округлил. Кулаки свои крепкие костистые мощно сжал. Мысли томили. «Чую сейчас начнётся оперная музыка… Как – то тихо очень… Странно тихо. Тишина бывает перед бурей… Нам доложили, что враг уже близко… Значит, бой здесь примем… И кто знает, как всё обернётся… Как мне Маша сказала. Но мы ещё увидимся с Машей… Я верю, что увидимся. Не может быть, чтобы мы не увиделись… Я обниму её крепко и поцелую. Она там сейчас за нами… Она держит связь. Всё будет у нас нормально. Я себя успокаиваю… Видимо, так я устроен… Помню, как мне нос сломали на ринге. Это был бой за пояс чемпиона военной части… Я упал на настил. И судья стал считать. Он загибал пальцы на своей руке. И показался мне очень широким. И голоса я с трудом различал. И странные голоса шептали мне на уши. Судья сосчитал до пяти. И я вскочил на ноги. Меня повело. Кровь текла быстро из ноздрей. Нос зудел и не дышал. Я не чувствовал ничего… Но боль всё же резко ударила меня по лицу. В глазах рябило. Судья схватил меня за руки. И смотрел прямо на моё окровавленное лицо. Я кивнул. И сделал шаг вперёд. Судья отошёл в сторону. И тут же я вновь получил удар по лицу. Меня повело. Я попятился. Но на ногах устоял. Я, стоя в углу, увернулся. Много раз уклонился от удара. Я действовал машинально. Будто не я стоял там… А кто-то в меня вселился. Какой-то дух. Он мне помогал… Но действовал я хладнокровно, как удав. Соперник Витя сильно замахал своими стальными натренированными руками. И помню, как его правая окровавленная перчатка пролетела прямо в нескольких миллиметрах от моего сломанного носа. Если бы он попал, не знамо, чтобы было… Но я уклонился легко. И сил накопил очень много… Всё, что было вложил в тот удар. И резко ударил тяжёлый свинг. И попал прямо в лоб Вите. Он попятился сразу… У него глаза как будто провалились. И покосились в разные стороны. Один глаз смотрел влево. А другой куда-то ввысь… У него брызнула густо кровь из носа. Губа треснула. Видимо, он силы удара… Ведь я ударил его прямо в лоб. Он сделал несколько шагов назад. Руки опустил. И те уже висели, как половики на турнике. И упал он грузно на боксёрский настил. Ринг вздрогнул заметно… Канаты качнулись… Я тяжело выдохнул. И боль навалилась жуткая… Но я выиграл тот бой… И судья поднял мою руку. Так я стал чемпионом в своей военной части… Потом защитил несколько раз свой чемпионский пояс… Его хотели отобрать у меня и Федул – Медвежье ухо, и косолапый Ваня, и стальной Коля-Брянский, и Борзый-Микула Ветреный Монгол, который всех вырубал с одного удара, и матрос Боря Киевлянин. Тогда, когда вырубил Борю в десятом раунде, я прозвище получил «пушка». Иными словами «К-53». Его до меня никто не мог вырубить. А я вырубил. Но пришлось попотеть. Боря, высокий, двужильный, таранного типа боксёр. Но малость неуклюжий. У него на тот момент было уже тридцать побед. А у меня всего несколько. Но пояс им не достался. И никто не смог у меня его отобрать… А сейчас будет бой… Только не в ринге. Но такой же бой, где нужно проявить и силу, и реакцию, и хватку…», – подумал он. Филимон выдохнул. И резко опомнился. Он чуть мотнул головой. И пришло отрезвление. Он чуть оправил на голове фуражку, где сияла красная звёздочка, на которой гладко отливался золотистый серп и молот. Филимон свёл брови. И сейчас походил на удивлённого пеликана. «Что за шум? Кажется, мелодия какая-то… Но не русская мелодия. И, правда… Мне не кажется… Это немцы… Они уже здесь… Идут весело, видимо… Музыка играет… Но не долго фраер танцевал… Как известно. Вот же сволочи. Совсем обнаглели…», – подумал он. Филимон бегло глянул на капитана и старшину. Он недоумевал. Дышал ровно. Старшина Захаров крепко сжал в руках автомат ППШ-41. Он передёрнул затвор. Капитан Чародейкин насторожился. Он зорко глянул в бинокль. Глаза округлил. И сейчас походил на хищного сыча в лунной ночи.