Оперуполномоченный по особо важным делам майор полиции Семён Убей Волка поднял со стола тяжёлую голову и огляделся. Изба, на окраине поселка Воронежской области, в который он вчера приехал из Москвы по просьбе двоюродного брата Степана-местного поселкового участкового, выглядела совсем так же, как и накануне. Только лучи утреннего солнца нахально пролезали в небольшие оконные стёкла и создавали в комнате полупрозрачную завесу в которой сияли крошечные пылинки. Семён прикрыл от солнца ладонями глаза по бокам, наподобие бинокля, и посмотрел через золотистую завесу. На противоположной стороне комнаты, на гигантском кованном сундуке, спал двоюродный брат. Форменная рубашка была полурасстёгнута, галстук и одна нога свисали с сундука, фуражка лежала на животе, и он во сне бережно придерживал её за козырёк.

Майор почесал рыжую щетину на щеке и явственно ощутил на ней отпечаток деревянной ложки, на которой он, видимо, проспал всю ночь.

«Это ж чем меня тут так опоили, что я уснул прямо, сидя за столом?»

Семён попытался восстановить в памяти вчерашний день. Он абсолютно точно помнил, что утром ему в отдел позвонил брат Стёпка. Почему-то он решил не звонить на мобильный, а найти родственника по служебному телефону. Брат говорил быстро, часто теряя нить разговора. Из его сумбурной речи майор понял только, что тот завалил какое-то расследование и теперь ему грозит увольнение из органов по статье о несоответствии. Степан просил брата приехать на пару дней к нему в посёлок и помочь разобраться в какой-то непонятной чертовщине, которая порядком подорвала авторитет местного участкового.

Семён, у которого как раз выпало несколько отгулов к ряду, как-то сразу согласился и предвкушая, как ещё помимо решения проблем брательника, сможет славно порыбачить на чистой речке, в которой они со Степаном ещё пацанами фактически голыми руками ловили толстых щурят. А уж сколько вытаскивали раков из-под коряг – вёдер не хватало! Семён быстро пробежался глазами по документам текущего дела и поняв, что там нет особой срочности, убрал его в сейф. Он на несколько минут заскочил домой, быстренько собрал рыболовные снасти и через полчаса уже мчался в сторону Воронежа на своем любимом внедорожнике.

В посёлок он въехал ещё засветло и сразу был пойман местным старожилом -дедом Макаром. Семёну, который не был в посёлке уже лет тридцать, показалось что дед нисколько за прошедшие годы не изменился, возможно, потому что тот ещё в Семёновом детстве был старым. Ну или так им мальчишкам казалось из-за постоянной кудлатой бороды на лице селянина и неизменного мехового треуха на его голове в любое время года. Даже купаясь в речке, он не расставался со своим треухом, смеша деревенских баб и пугая малышей.

Дед тут же потащил майора в свою, покосившуюся на один бок низкую избу. На все протесты Семёна и разговоры о необходимости встречи с братом, хитрый дед Макар отвечал, что он мол договорился с участковым встретить и приютить майора, пока тот вернётся с какого усиления в соседнем посёлке. Делать было нечего, да и дед Макар, не переставая делился последними новостями из сельской жизни, начиная каждую новость со слов «а, помнишь?»

– А помнишь бабку Лукерью? – вопрошал дед и смеясь прикрывал рукой рот в котором в живых остался один чёрный от табака нижний передний зуб, – Ну вы у неё ещё со Стёпкой корову увели со двора и в колхозном сарае спрятали.

Майор кивнул, вспоминая, как тогда ещё совсем нестарая Лукерья за эту выходку отстегала их с братом пуком крапивы, и они отмокали в речке несколько часов пока кожу не перестало жечь и крупные пузыри не превратились в незаметные чуть красноватые пятнышки.

– Ну?

– Дык померла она третьего дня. Похоронили. Жалко, хорошая она была баба, жалостливая. Всё время кого-то привечала, зверьё всякое, что иногда из леса выходит, лечила. Вон незадолго до смерти-то девчушку к себе из детдома воронежского забрала и выходила её травками-настоями. Та страшнющая приехала-кожа да кости. Лицо тёмное, а глазищи огромные, но ледяные какие-то. Так спустя полгода жизни у Лукерьи расцвела девица, не узнать. Даже глаза потеплели, стали синие-синие как июльское небо. Да вот видишь беда какая – опять деваха одна осталась. Как теперь в одиночку с Лукерьиным хозяйством будет справляться, да и любила она шибко приёмную бабушку.

Дед Макар замолчал, вздохнул и отвёл от Семёна светлые слезящиеся глаза.

– А ты ничего не путаешь, дед Макар? – удивился Семён, – Если я правильно помню, у тётки Лукерьи своих детей не было, да и замужем она никогда не была. Как ей, старой и одинокой, из детдома ребёнка отдали на попечение? У нас детей только в полные семьи забрать можно.

Дед поскрёб заскорузлым пальцем с отломанным ногтем когда-то голубой, но выцветший от времени василёк на старой клеёнке.

– А почём я знаю, как? Я не интересовался особо. Но бабки наши деревенские судачили, что девчонку никто не хотел брать к себе. А в детдоме она, жуть как, не ладила с другими детьми и персоналом. И тамошняя директриса была рада, что единственная Лукерья согласилась и забрала её к себе.

–Странно всё это, – задумчиво проговорил майор, -надо бы проверить этот детдом.

– Вот ты и проверяй, раз важняк1. Но гляди, чтоб девку обратно туда не забрали. Погибнет она там, сердцем чую. Пусть лучше здесь, в посёлке, остаётся. А мы будем помогать, кто чем сможет.

– Посмотрим. Лет-то ей сколько?

– Да лет шестнадцать поди ей. Но худая больно, поэтому больше двенадцати никто не даёт.

– Ну ладно, подумаю, что можно сделать. А ты часом не в курсе, зачем меня сюда Степан вызвал? – перевёл в другое русло разговор майор, – Я из телефонного разговора понял только, что чертовщина у вас тут какая-то. А что конкретно он имел в виду я так и не уяснил.

Семён увидел, как от его вопроса дед Макар сначала съёжился как от удара хлыстом, а потом насупил брови под меховым козырьком треуха. Вся болтливость с него враз улетучилась, и он только выдавил из себя:

– Сейчас Стёпка приедет, сам тебе всё расскажет.

«Угу, понятно, всё знает, только говорить не хочет», – подумал опытный сыщик, наблюдая трансформацию старика.

В это время снаружи раздался скрежет мотора мотоцикла и во двор въехал мужчина в полицейской форме и мотоциклетном шлеме советского образца.

Майор, наблюдавший за триумфальным появлением двоюродного брата через небольшое пыльное окно, усмехнулся и когда Семён вошёл в избу, спросил, не приветствуя:

– Ты когда уже пересядешь с «Урала»2 с коляской на что-нибудь более современное и маневренное?

– Скажи спасибо, что не на «Школьнике»3,– гоготнул в ответ участковый и подойдя к брату крепко его обнял.

Двоюродные братья не были бы сыскарями если бы долго ходили вокруг да около проблемы. Поэтому усевшись за стол и сняв, с сопревшей под ним головы, шлем, Степан сразу принялся рассказывать московскому родственнику о возникших на его сельском сыскном поприще непредвиденных и необъяснимых с научной точки зрения происшествиях. По мере того, как Степан вводил брата в курс дел, тот то смеялся, то недоверчиво мотал головой, то откровенно хохотал и крутил пальцем у виска, слушая про «подвиги» какой-то ведьмы, превращающейся в чёрную свинью, поселившуюся в посёлке и своими выходками лишившая родственника доверия у вышестоящего руководства.

– Он так никогда не поверит, – встрял в беседу дед Макар, когда сельский участковый выбился из сил доказывать майору свою правоту и с досады махнув рукой, отвернулся к свежепобеленной известкой печке, – Надо вам к Братии идти. Только они смогут его убедить, да и может подскажут что-то дельное.