На третий день она сама проявила инициативу и затащила парня в первую попавшуюся дверь.

– М-м-м, – протянул Теодор. – Каморка для швабр.

– Просто поцелуй меня, – просит Гермиона.

И Нотт целует. Целует так, как может только он. Гермионе казалось, что каждый поцелуй мог быть последним, настолько он был пропитан нежностью и чем-то еще. В его поцелуях был шарм и щепотка горечи. Но она нуждалась в нем.

Он был готов подарить ей все, но Гермиона искала что-то другое. Она и сама не понимала, что ей нужно, но она хотела чувствовать в своей ладони – его.

Она так чувственно выгнулась и застонала, когда Теодор первый раз коснулся пальцем ее соска под блузкой. Он смотрит на нее и не верит, что эта эмоция настоящая, ненаигранная, но взгляд Гермионы пылает искренностью. Глядя в глаза, будто спрашивая разрешения, он смотрит и видит, как девушка аккуратно кивнула. Тогда одной рукой он расстегнул ее блузку, а затем пальцами сдвинул чашечку бюстгальтера, высвобождая грудь.

– Боже, ты так прекрасна, – выдохнул он, а потом его нежные губы сомкнулись на ореоле соска.

Она пискнула, когда он легонько похлопал кончиком языка по напряженному соску. Он был нежен до безумия, и эта его медлительность кружила голову, заставляя сильнее выгибаться.

Она гортанно простонала, когда пальцами второй руки он стал наглаживать второе полушарие груди. Нотт сам был воплощением нежности, поэтому Гермиона медленно горела под его чуткими касаниями. Она покрылась мурашками, когда губы более требовательно стали терзать сосок сладкой пыткой. Гермиона была сама чувственность, выгибаясь в его руках, что действовала на парня сильнее различных афродизиаков. А девушка таяла не только о его умелых рук, но и от того, что Нотт тоже тихо постанывал, лаская ее или целуя. Осознание того, что кому-то рядом с ней тоже очень хорошо, подбрасывало поленья в костер страсти. Это были не малфоевские заглушенные стоны, не брань на ухо и даже не рык. Это был самый настоящий мужской стон, пропитанный порочным удовольствием. Он был как обещание большего, если идти дальше.

Теодор чувствовал, как Гермиона возбуждается, как начинает непроизвольно тереться об него, но пытался сохранить трезвую голову. Юноша понимал, что чулан не то место, которого достойна Гермиона. Если бы он мог, он бы трансгрессировал сразу к себе в мэнор и взял бы девушку в своей спальне на простынях из египетского хлопка.

“Нет, – поправил Нотт себя. – Не взял, а занялся бы любовью”.

А еще он помнил, как обещал Гермионе, что не воспользуется ее слабостью, пока она осознанно этого не захочет.

Пять минут. Они пробыли там еще пять минут, которые показались целой вечностью, но руки слизеринца ниже пупка не спустились. Гермиона разочарованно простонала, когда его пальцы стали застегивать пуговки обратно.

– Через семь минут начнутся занятия, – хрипло прошептал он, а затем припал к пульсирующей жилке на ее шее. Девушка лишь крепче к нему прижалась, и он был с ней полностью солидарен – он тоже не хотел ее отпускать.

А на следующий день это случилось. Было бы вполне логично, если бы это была Башня старост, но нет. Это произошло спонтанно. Они просто проходили во время ужина мимо гриффиндорской гостиной, а Нотт был без знаков принадлежности к тому или иному факультету. Гермиона просто назвала пароль, и Полная дама открыла проход.

Гермиона выжидающе смотрела на парня, а он смотрел на нее, чувствуя, как лихо сердце стало отстукивать ритм.

– Ты уверена? – он провел языком по нижней губе, а она лишь прошептала:

– Пожалуйста.

Дважды просить было не нужно. Он тут же подхватывает ее на руки, прижимая к себе, и направляется к лестнице. Гермиона по пути указывает ему дорогу.

– Ты была права, лестница позволяет мне подняться.

– Я всегда права, – самодовольно хмыкает гриффиндорка.

Нотт с благоговением переступает порог ее комнаты.

– Гриффиндорцы размещаются по четыре человека в комнате? – Он бегло осматривает помещение.

– Это же не подземелья, тут не так много места, – пожимает плечами Гермиона и начинает расстегивать пуговицы на блузке.

– Можно я сам? – ее руки замерли.

– Да, – тихо говорит она.

Нотт толкнул ее чуть дальше на широкую кровать, и сбросив свои туфли, сам залез на нее. Взмах руки – и полог закрылся за ним, словно создавая новый мирок для этих двоих. Нотт наложил несколько заклинаний, чтобы никто им не помешал, не заметил их и не услышал.

Если бы она могла, она умерла бы сразу от его нежности. Это был такой контраст после Малфоя, что слезы невольно увлажняли глаза.

– Я очень хочу тебя видеть, – прошептал он ей на ухо. – Можно, я наколдую гирлянду? – Она кивает, и по периметру тут же образуется ряд лампочек, которые создают теплый полумрак.

Он садится, вытянув ноги и облокотившись спиной на спинку кровати, а Гермиона разместилась на его коленях, расставив ноги по обе стороны от его ног.

Глаза в глаза.

А дальше океан нежности.

– Можно я расстегну твою блузку? – и она дрожит, пока его пальцы расправляются с рядом маленьких пуговиц.

– Можно, я коснусь тебя здесь? – он легко касается груди, и Гермиона лишь кивает, не доверяя своему голосу.

– Можно, я спущусь ниже? – и она разрешает.

Она чувствует себя живой, значимой.

– Можно, я сниму?..

– Да! – Выгибается она под умелым напором его губ.

Ее юбка, гольфы ненужной мишурой летят куда-то в бок.

Он не спрашивает, можно ли ему раздеться. Он с собой не церемонится. Рубашка расстегнута, и Гермиона завороженно глядит на его торс.

– О чем задумалась?

– Какой же ты красивый, – она не думала, что говорила. Чувствовала.

Он хотел резкими движениями освободиться от своей одежды, но боялся напугать Гермиону, поэтому не спешил, давая ей время привыкнуть или же включить заднюю. А Грейнджер хотела его до боли в пальчиках. Он просто расстегнул ремень и вынул пуговицу из петель, давая члену чуть больше простора. Он не торопился, а растягивал этот момент.

Нотт был всюду, и Гермиона не заметила, как он уже сдвинул ее трусики в сторону, нежно касаясь пальцами уже влажных складок.

– Можно? – запоздало спросил он, но вместо ответа Гермиона лишь выгнулась, тихо простонав его имя.

Даже если бы он сам захотел, даже если бы она умоляла его остановиться, он не смог бы. Это было лучше, чем он представлял. Складывалось чувство, что у него вообще никого не было до этого момента, настолько все меркли по сравнению с искренней Грейнджер.

Он нашел ее губы и жадно их целовал, периодически проглатывая ее хриплый стон. Он аккуратно придерживал ее под лопатками, позволяя девушке выгнуться так, как она этого хотела.

Поцелуи становились короткими, рваными, как и их дыхание. Она стала отчаянно насаживаться на его пальцы, и Теодор утроил усилия, заставляя Гермиону извиваться.

– Тео, пожалуйста, – просит Гермиона, жаждя, чтобы он вошел в нее, но Тео лишь углубляет их поцелуй и начинает дразнить ее клитор более наглыми движениями.

Парень чувствует, как она крепче сжимает его, как ее ногти сильнее впиваются в ее плечо. Он буквально видит, как оргазм подкрадывается к девушке, и жадно впитывает это. Член ноет, пульсирует в штанах, грозя кончить в них, если парень не предпримет каких-то действий. Но Гермиона уже откинула голову в предчувствии скорого оргазма, и Нотт не пытается что-то менять в их позе.

Его губы жадно целуют ее нежную кожу на шее, легонько покусывая, но от этой ласки не останется на утро багровых следов, а рука проскальзывает между их телами и приспускает трусы, чтобы обхватить член.

Вверх-вниз скользит его ладонь по стволу, посылая острые ощущения во все части тела.

Вверх-вниз, и желудок начинает стягивать в тугой узел.

Вверх-вниз, и напряжение резко переходит ниже.

Ее соски трутся об его грудь, подстегивая тот коктейль чувств, что сейчас бурлит в крови.

Он почувствовал, что она кончила. Именно почувствовал, на каком-то ментальном уровне, а потом уже влагу на пальцах. Ее стон стал началом его оргазма. Он не знал еще, но с удовольствием узнает, можно ли на нее кончать или нет, но сейчас просто прижал член к собственному животу, изливаясь на него и частично в руку.