В первые минуты после пробуждения ей хотелось только одного – мести. Ей страстно хотелось отомстить обидчикам, сполна насладиться их муками, их болью и страхом. Окончательно придя в себя, Луна была поражена. Ей никогда в жизни не доводилось испытывать ничего подобного. Ни к одному человеку на земле Луна не питала такой яркой, всепоглощающей ненависти. Ни тогда, когда над ней подшучивали одноклассники, ни даже тогда, когда окружающие высмеивали её утверждения и откровенно называли «полоумной» и «сумасшедшей», она не чувствовала обиды и не испытывала желания наказать обидчиков. Даже если в глубине души подобные заявления и задевали её, Луна научилась не обращать на них внимания, не реагировать и быстро забывать сказанное. Поэтому чувства, испытанные ею во сне, поразили её своей остротой и необычностью. Кто был тот мальчишка, вселившийся в неё во сне? Был ли он реальным человеком, или это всего лишь плод её воображения? И откуда вообще у неё мог появиться такой сон?

Все эти вопросы, вперемешку с воспоминаниями о подробностях сна и о собственных ощущениях, хаотично мелькали у Луны в голове, ни на минуту не оставляя мозг в покое и не давая вновь уснуть. Промучившись до утра, Луна с трудом поднялась с постели с тяжёлой головой. Ну почему этот сон приснился ей именно в ночь накануне того дня, когда в расписании снова стоит зельеварение? Теперь она снова не сможет сосредоточиться на приготовлении зелья, и профессор Снейп снова сочтёт её ни на что не способной идиоткой. А Луне этого очень не хотелось. С некоторых пор мисс Лавгуд очень боялась разочаровать в своих умственных способностях профессора Снейпа. Почему именно его? Откуда же ей знать?

Профессор Снейп брезгливо швырнул очередной студенческий опус, исчёрканный красными чернилами, на кучу уже проверенных пергаментов в правом дальнем углу стола и, прежде чем взяться за следующее «гениальное творение», откинулся на спинку своего рабочего полукресла, потирая виски кончиками длинных пальцев. Гарри Поттер, присутствовавший здесь же, на отработке, назвал бы их паучьими. Но Гарри, в отличии от Луны, был поглощён чисткой котла и не обращал никакого внимания на ненавистного профессора. А Луна не могла оторвать взгляд от этих изумительно красивых, узких гибких рук с длинными пальцами. Когда они взметнулись к вискам, худое изжёлта-бледное лицо профессора в их обрамлении показалось ей настолько интересным, непохожим ни на какие другие лица, что ей захотелось его нарисовать. Впрочем, и до этого Луна, несмотря на все свои усилия, всё-таки заработавшая сегодня очередное взыскание, довольно часто отвлекалась от мытья пробирок, ступок и разделочных досок, испачканных различными ингредиентами, чтобы исподтишка понаблюдать за профессором в моменты, когда он был занят чтением очередного пергамента и не смотрел на то, чем заняты «штрафники». Луне казалось, что даже в такие минуты профессор каким-то внутренним чутьём ощущает всё, что происходит в кабинете, потому что очень часто он бросал вокруг быстрые, словно молния, взгляды, от которых, казалось, не могло укрыться ничего, ни малейшей детали, движения, действия. Луна быстро опускала глаза и продолжала мыть посуду с удвоенным рвением. При этом она не была уверена, что профессор не заметил того, как она тайно наблюдает за ним. А Снейп, обладавший инстинктивной способностью чувствовать устремлённые на него взгляды, развившейся за годы жизни в постоянной опасности, не мог отделаться от ощущения, что за ним тайно наблюдают. И, неожиданно окидывая взглядом кабинет, он убеждался, что делает это не Поттер, от которого этого вполне можно было бы ожидать по причине его подозрительности и неиссякаемой ненависти к нему, основанной на убеждении, что Снейп живёт на свете исключительно и только ради того, чтобы причинять ему вред. Обычное поттеровское самомнение, по-видимому, генетически унаследованное мальчишкой от его папаши. Впрочем, Снейп гордился тем, что ему всегда удавалось поддерживать эту ненависть и подозрительность на должном уровне, своими постоянными придирками доводя мальчишку до бешенства и заставляя его трястись от гнева и бессильной ярости. Ничего, иногда бывает очень полезно окатить разросшееся самомнение «спасителя магического мира» ведром ледяной воды, чтобы не возносился слишком высоко и не отрывался от реальности. Думая об этом, Снейп слегка кривил рот в злорадной ухмылке, продолжая при этом проверять домашние задания и время от времени следить за тем, что происходит вокруг. Он очень быстро понял, чей взгляд заставил его почувствовать слежку. Лавгуд. Думая, что он не заметит её взгляда из-под скромно опущенных ресниц, она наблюдала за ним, всякий раз делая вид, что поглощена мытьём посуды, когда он поднимал на неё глаза. Этой-то какого драккла от него нужно? Почему эта ненормальная неотрывно следит за ним? А что она ненормальная, у Снейпа не оставалось никаких сомнений. Если раньше ему было абсолютно всё равно, что она делает и как она выглядит, точно так же, как он плевал на всех прочих студентов, то теперь мисс Лавгуд его откровенно бесила. Бесили её дурацкие серьги в виде оранжевых редисок в ушах, бесило это идиотское ожерелье из пробок, бесили прозрачно-серые глаза навыкате и этот их взгляд, устремлённый Мерлин знает, куда – то ли внутрь себя, то ли сквозь него, Снейпа. А больше всего его злило и раздражало то, как эта девица методично, урок за уроком, портила зелья, доводя его своей рассеянностью и погружённостью в себя до белого каления. Она будто нарочно нарывалась на отработки, сознательно корча из себя идиотку. Стоп. Нарочно нарывалась на отработки? Именно эта мысль заставила Снейпа откинуться на спинку кресла и усиленно потереть виски кончиками пальцев. Она постоянно наблюдает за ним, портит зелья, чтобы попасть на отработку к нему, чтобы иметь возможность и здесь подсматривать и следить. Девчонка просто влюбилась в него или кто-то дал ей задание вести за ним слежку? Конечно, трудно предположить, что кто-то способен влюбиться в «сальноволосое слизеринское чудовище». Снейп сделал всё возможное, чтобы исключить подобное отношение к себе. И, тем не менее, за годы его преподавания в Хогвартсе было несколько случаев, когда созданный им имидж не срабатывал. Он плохо помнил тех нескольких девчонок, которые влюблялись в отталкивающего на вид преподавателя со скверным характером, очевидно, жалея его и мечтая отогреть и приручить «одинокого несчастненького» монстра. Они точно так же наблюдали за ним на уроках, становились совершенно неспособными сварить любое, даже самое элементарное, зелье, старались незаметно следовать за ним по коридорам Хогвартса, а ещё писали ему проникновенные любовные письма. И чем сильней они влюблялись в него, тем больше злости и раздражения испытывал к ним Снейп. Впрочем, ему всегда удавалось выходить из этих битв победителем, потому что никто не мог долго выдержать проявлений скверного характера профессора – ни его откровенного презрения, ни его едкого унизительного сарказма, ни злобных выпадов и насмешек. Что ж, если мисс Лавгуд вздумалось в него влюбиться, у него было действенное и эффективное лекарство от этой «болезни». Ну а если она за ним следит, выполняя чьё-то задание… То нужно отдать ей должное – она гениально справляется со своей ролью. Впрочем, подозревать в этом четырнадцатилетнюю девчонку – это уже граничит с паранойей. Хотя… бдительность ещё никому никогда не мешала. Снейп ещё раз окинул взглядом кабинет, где, кроме Поттера и Лавгуд копошилась ещё парочка первокурсников-гриффиндорцев да второкурсник с Хаффлпаффа. На удивление, сегодня здесь не было Лонгботтома. Поттер на совместном со Слизерином зельеварении сумел-таки своей безмерной наглостью отвлечь всё внимание Снейпа на себя, чем, собственно, и спас этого болвана Лонгботтома от неизбежной отработки. Убедившись, что все занимаются своими делами, Снейп потянулся за очередным пергаментом из тех, что ожидали проверки. Внезапная резкая боль в левом предплечье заставила его стиснуть зубы и побледнеть сильнее обычного. Он невольно прижал левую руку, лежавшую на столе, правой, будто стараясь этим уменьшить боль. Волдеморт срочно призывал его к себе. Судя по силе и интенсивности боли, призывал настойчиво и нетерпеливо. На такие призывы следовало реагировать немедленно во избежание наказания. Повелитель не любил ждать. Снейп поднял голову и огляделся. Первым человеком, на котором привычно остановился его взгляд, оказалась Лавгуд. Разумеется, она снова наблюдала за ним и, как только заметила, что он смотрит на неё, сделала вид, что тщательно отмывает очередную разделочную доску, испачканную чьими-то бренными останками. А Луна, заметив, как побледнел Снейп, отчего-то встревожилась. Он прижал левую руку правой… Может быть, почувствовал боль? Но отчего? И почему так внезапно? Может быть, когда-то его ранил соплохвост или даже разъярённая мантикора в момент, когда он добывал ингредиенты для своих зелий? Сердце Луны тоненько тенькнуло от неожиданно нахлынувшего сочувствия и совершенно непонятного желания подойти к профессору и погладить его по руке. Луна вновь замечталась, представляя эту картину, поэтому не сразу заметила брошенный на неё быстрый взгляд непроницаемо-чёрных глаз, резкий, как удар хлыста. А заметив, тут же стала старательно тереть разделочную доску мокрой тряпкой. Кажется, кроме этой девчонки, никто ничего не заметил. Снейп нарочито замедлено сложил проверенные и непроверенные пергаменты в две аккуратные стопки. Он специально оттягивал момент прибытия к Повелителю. Сегодня ему нужно было разозлить Волдеморта, чтобы испытать действие своего нового Охранного зелья. Поможет ли оно ему благополучно справиться с Круциатусом? Снейп не был уверен в этом. Но другого способа получить ответ на этот вопрос не было. А значит… По его лицу пробежала мимолётная гримаса – губы дёрнулись, пытаясь сложиться то ли в злобный оскал, то ли в презрительную ухмылку.