Когда возбуждение в его сне перешло все мыслимые пределы, Снейп открыл глаза. В спальне по-прежнему царил полумрак, более густой, чем раньше, оттого, что дрова в камине почти догорели и теперь комната освещалась лишь тусклым светом, лившимся из двери гостиной. Сперва он подумал, что сон продолжается. Потому что ощущение рук, обнимавших его, не проходило. Снейп повернул голову. Луна спала рядом с ним, крепко прижавшись к его боку и обнимая рукой за шею. Волна жара окатила Снейпа с головы до ног. Возбуждение становилось невыносимым. Налитый кровью член причинял боль. А ничего не подозревающая девчонка мирно спала, согревая его плечо своим тёплым дыханием и прижимаясь к нему всем телом.

Снейп сжал зубы и убрал руку Луны, обнимавшую его. Нужно было встать и немедленно убираться отсюда, пока… Пока его возбуждение не наделало бед. Снейпа трясло. Чувство долга гнало его прочь из постели. А невозможность выполнить требования долга заставляла оставаться на месте и трястись от горячего невыносимого желания. Снейп шевельнулся и почувствовал, как рука лежавшей рядом с ним девчонки вновь обвила его шею. Теперь уже совершенно осознанно. А её горячие сухие губы коснулись его шеи у мочки уха. От этого прикосновения по телу Снейпа пробежала очередная волна дрожи. Он попытался освободиться, но Луна ещё сильнее обняла его и ещё крепче прижалась к его боку.

Ни его застёгнутый почти на все пуговицы сюртук, ни дурацкая мантия, несколько раз обернувшаяся вокруг неё, не могли погасить притяжения их дрожащих от возбуждения тел. Снейп закусил губу, чтобы не застонать. Он должен прекратить это. Он старше. Он знает жизнь. В конце концов, он преподаватель и именно на нём лежит ответственность за девчонку. Но где взять силы, чтобы сбросить с себя её руку, которая так медленно и осторожно, так робко и… настойчиво расстёгивает пуговицы на его сюртуке? Разве можно будучи в здравом уме и твёрдой памяти добровольно отказаться от этих неуверенных прикосновений к его груди, от которых он вздрагивает и замирает от восторга?

А Луна, поражённая собственной смелостью, продолжала расстёгивать пуговицы сюртука. Мерлин, сколько же их! Она так боялась, что не успеет расстегнуть их все! Что он опомнится и скажет: «Хватит, Лавгуд!» И они оба почувствуют себя самыми несчастными людьми на земле. Но он молчал. А Луна продолжала борьбу с пуговицами. Вот она дошла до того места, которое сейчас причиняло Снейпу особые неудобства. Расстёгивая пуговицы ниже пояса, Луна наткнулась рукой на его вздыбившуюся под тканью плоть. Она не знала, что заставило её сделать это, но безотчётно погладила это место. Снейп закусил губу, чтобы удержать стон. Луна услыхала его частое дыхание и уже вполне осознанно провела рукой по его ставшим такими тесными брюкам. До конца сюртука оставалось ещё несколько пуговиц, и Луна поспешила как можно скорее расстегнуть их, чтобы снова вернуться туда, где бугрился его возбуждённый член. Она чувствовала, насколько приятны ему эти прикосновения. И хотела, чтобы удовольствие, получаемое им, было максимальным.

— Лавгуд. — Снейп попытался рявкнуть на неё, но голос отказался повиноваться. Он был хриплым и начисто лишённым тех злобных интонаций, которые так отрезвляюще действовали на студентов. — Прекратите…

В его голосе слышалась мольба. Вот только он и сам не знал, о чём просил — действительно ли прекратить эту сладкую пытку или ни в коем случае не прекращать её.

Рука Луны послушно скользнула вверх, к его шее, и Снейп почувствовал, что теперь она расстёгивает пуговицы на его рубашке, нежно поглаживая тело под тонкой тканью. Член от этого судорожно напрягся — легче ему не стало. Снейп попытался взять себя в руки, резко повернулся на бок, приподнялся, опершись на локоть и сжал запястье Луны:

— Лавгуд, — сдавленно прошипел он, — кто дал вам право?!

Ничего не ответив, Луна спрятала лицо у него на груди и вновь покрепче прижалась к нему всем телом. Снейп хотел оттолкнуть её — и не смог. Вместо этого, он обнял её в ответ. Его рука лихорадочно гладила её спину, путаясь в беспорядочно разметавшихся волосах и в складка мантии, которую девчонка так и не удосужилась снять. Снейпу вдруг захотелось рывком содрать с неё эту проклятую мантию. Но он сдержался, отстранил Луну и попытался освободить её от столь неуместного в постели предмета одежды.

Луна вскочила на колени и торопливо сбросила мантию, после чего вновь вытянулась рядом со Снейпом и приникла к нему всем телом. Ей было приятно ощущать его твёрдый член, прижатый к своему животу. Приятно и немного страшно. От того, что она делала сейчас и от собственной дерзости Луну охватывал лёгкий ужас, но ужас этот был таким чудесным и притягательным, так будоражил нервы и таким блаженством отзывался в низу живота… Она не боялась, что Снейп осудит её. Он и сам давно хотел этого. Сдерживало его лишь чувство долга. Но, может быть, сейчас это треклятое чувство наконец выпустит его из своих жёстких лап? Ведь они оба этого хотят. Чего же тут стыдиться? Только бы он не вспомнил сейчас о том, что она ещё маленькая! И что она его студентка, а он — преподаватель! Только бы не дать ему об этом вспомнить!

Почему ей так хотелось близости с ним? Может быть, потому, что все её мысли, чувства, желания были направлены на то, чтобы ему было хорошо? Хорошо во всех смыслах — не только в душевном, но и в физическом? Хорошо так, как никогда и ни с кем не было. Да только вот сможет ли она дать ему всё это? Ведь она ничего не знает о том, как это сделать.

Луне наконец удалось расстегнуть до конца рубашку. Рука заскользила по его торсу. Эти нежные поглаживания заставляли Снейпа вздрагивать всем телом и кусать губы, сдерживая рвущийся наружу стон. Действия Луны были лихорадочными и неумелыми, но, Мерлин, какое же это было блаженство — ощущать её ласковую руку на своём бледном костлявом теле! Девчонка не знала, в каких местах прикосновения становятся наиболее возбуждающими, но это и не нужно было. Каждое её прикосновение вызывало у Снейпа ответную реакцию. От каждого поглаживания Снейп исходил блаженством, которого не испытывал никогда в жизни.

Его рассудок ещё пытался бороться с происходящим. Чувство долга сопротивлялось из последних сил. Но последние барьеры были сломаны, сметены напрочь после того, как девчонка стала покрывать поцелуями его грудь и живот. Сознание плавилось от прикосновения её горячих губ. Сопротивляться могучему древнему зову не было сил. Слишком долго он сдерживал себя.

Снейп привстал, обнял Луну и повернул её на спину. Девчонка доверчиво смотрела на него снизу-вверх своими удивительными выпуклыми глазами, чуть приоткрыв рот, ожидая, что же будет дальше. Снейп склонился над ней и впился в этот припухлый детский рот, припал к нему, как измученный жаждой путник припадает к прохладному источнику. И она ответила на поцелуй! Ответила неумело, но страстно, вцепившись в его шею и приникая всем телом, ответила, впиваясь губами в его жадные сухие губы, сделавшиеся вдруг непривычно горячими.

Они впивались друг другу в губы всё сильнее, всё настойчивей. Пальцы Луны то запутывались в волосах Снейпа, то лихорадочно гладили его плечи и спину, всякий раз опуская чуть ниже его расстёгнутую рубашку и обнажая чуть больший участок тела. Голова у Луны слегка кружилась. Все мысли в ней были сосредоточены на Северусе — на восхитительном ощущении его близости, его губ, от которых немели её губы, его тела под её ладонями. И запах. Этот ни с чем не сравнимый запах его тела, лишённого привычной брони, запах, от которого всё её естество стремилось ещё плотнее прижаться к любимому, слиться с ним, чувствовать его всем своим естеством.

Когда язык Снейпа раздвинул зубы Луны и оказался у неё во рту, ощущение проникновения и ещё большего сближения оказалось настолько сильным, что по её телу прокатилась сладкая судорога. Его язык… Часть его тела — в ней… Луна робко коснулась его своим языком. Она не знала, нужно ли так делать. Но ей хотелось, чтобы их языки переплелись. И она ощутила, что ему приятно от её действий. Волна дрожи, охватившая Снейпа, дала понять Луне, что она всё делает правильно.