Тут Айсуна подошла к дереву, провела рукой по стволу и со словами «Вот, держи» положила на его ладонь золотое кольцо. Готфрид рассмотрел на нём солидный звездчатый сапфир, края которого, словно дельфины, окаймляли две цепочки бриллиантов. Денис не был слепым поклонником жёлтого металла, но ему нравилось всё ювелирное. Но несмотря на то, что изделие понравилось, он вернул подарок Айсуне, сказав с иронией:

– Ты же знаешь, что для мужчины больше бы пошла золотая цепура на шею.

– Толщиной с якорную? – переспросила Айсуна.

– А что, такое бывает? – парировал Денис.

– Это абсолютная мелочь в мире, которую ты можешь изменить, – ответила Айсуна и загадочно добавила. – Для всех остальных он, возможно, останется прежним, другого пока не заслужили.

«Ну, так проще умереть. Для тебя все изменится, а для остальных останется прежним», – подумал Готфрид и вздохнул. Он давно балансировал между двумя мирами, и ему стоило иногда немалых усилий остаться в здравом рассудке. Но потусторонняя любовница, прервав его мысли, перешла от прелюдии к делу, и поведала, что пришло время для главного шага со времени их знакомства. Смысл его был в том, что Айсуна решила показать, как можно менять окружающее пространство. Но это умение лежит в пределах чужеродной силы, из-под власти которой ему придётся забрать. Проводником к этому является один человек, которого Денис, по её словам, скоро встретит, и его надо обязательно увести с собой.

Со времени этого разговора прошло чуть больше месяца. Денис в обществе Айсуны опять находился в «Сладком береге», на берегу Десны, где 21 декабря отмечался славянский Карачун – самый короткий день в году. В честь этого гостям презентовали чёрный абсент. Тогда Айсуна и показала Готфриду то, о чем она говорила. Связующим звеном оказался даже не один человек, а две сестры, чем-то похожие на ту Айсуну, с которой Готфрид встретился в первый раз. И обе бегали, как приклеенные, за другим человеком, облик которого Денис никак не мог рассмотреть, потому что он был прикрыт от постороннего взгляда каким-то туманом. Лишь иногда сквозь него можно было увидеть какой-то огненный вихрь, совсем не похожий на человека. Эта ситуация очень напоминала Денису сюжет сказаний, где доброму молодцу надо было вырвать из плена похищенную мировым змеем для личных нужд красную девицу. И несмотря на некие сложности, решение этой проблемы не казалось для нашего героя сложным.

«А что тут военного? – думал он. – Хватай и тащи подальше, потом разберёмся!» И вальяжно подойдя, словно камышовый кот, к одной из сестер, стоявшей с расстроенным видом отвергнутой дамы, с вкрадчивым холодком произнёс:

– Привет, кто тебя огорчил? Покажи, разберёмся! – в ответ её грустные глаза ещё больше нахмурились, и она недовольно повернулась к нему в профиль. А Денис поспешил добавить, – Зачем расстраиваться из-за того, кто этого не достоин?

– Отпрыгни от меня моментально, урод, – вдруг взорвалась она в ответ, как будто разбудили не вовремя.

– Иди, иди, я сказала! – и пошла прочь.

К хорошему привыкаешь быстро. И за последнее короткое время Готфрид привык, что бабы перед ним ложатся штабелями, поэтому ожидал чего угодно, но не такой реакции на свою особу. Однако, преодолев секундное замешательство и поняв, что дело более затруднительное, чем казалось на первый взгляд, Денис двинул вслед за ней, прикидывая на ходу новый план действий. Она же побежала в зал и, найдя там свою сестру, что-то быстро ей сказала, и они вместе последовали за скользнувшей к выходу загадочной тенью. Готфрид, в свою очередь, крайне был недоволен, что не может пока ничем повлиять на ситуацию, ему оставалось только следовать по фарватеру событий в ожидании, что обстоятельства поменяются. Эта внутренняя досада заставила, как ему показалось, кипеть окружающий эфир, что часто приводило к скачку в другие измерения. Но Готфрида в этот момент привело в чувство то, что его вдруг остановил с понимающей ухмылкой худрук Лешкевич и сказал:

– Стой, Деня, куда так ломишься?! Я видел, как ты зацепился с этими мышами. Вот ключи, поедешь, если что, за ними. Только смотри по сторонам.

– Спасибо, Валерчик, ты мужик, уважаю! – потряс ими в воздухе Готфрид.

Направившись наружу, обнаружил, что худрук как в воду глядел: обе зазнобы уже прыгнули в свою машину, собираясь рулить куда-то в неизвестном направлении. Стараясь не терять их из виду, Денис быстро сел за руль доверенной им машины и помчал вслед, как курьер за зарплатой. Ночная дорога привела на край города, девочки остановились возле каких-то недостроенных многоэтажек и, оставив машину на обочине, при свете луны быстро побежали за угол по дороге между строениями. На минуту потеряв их из виду, Готфрид направился по тому же пути; увидел, как две девичьи фигуры приблизились к большому дому с высоким забором и остановились рядом с уже отчётливо различимым человеком, одетым в партикулярный костюм и белую рубашку без галстука. Подойдя вплотную к этой компании, он услышал разговор.

– Тебе никогда не казалось, – с нажимом в голосе сказала главная заводила, – что ты жестоко относился к людям?!

– Например, к каким?! – ответил неизвестный.

– Например, с нами, со мной вообще, как с шалавой тупой!

– Я жестоко? – перебил её он. – Жизнь будет бить сильнее, дура недалёкая, если не будешь меня слушать и, вообще, учиться. Может, тогда и поймёшь, что такое настоящий садизм!

– Да, я дура, – норовисто возразила девушка, – но кто в этом мире умный, покажи? А вот ты сам, как гвоздь в заднице!

– Что ты сказала? – вдруг вспыхнул некто в пиджаке, которому эта сцена начала надоедать, – повтори!

– Ну что ты хочешь, чтобы я сделала? Чтобы с крыши спрыгнула? – близко к истерике воскликнула собеседница.

– На колени, стерва, – вдруг решительно сказал неизвестный, – и ты тоже! – обратился к её подруге.

– Ну вот, стала, – ответила первая, – что дальше?

Неизвестный отвесил ей по щеке, всхлипнувшей от неожиданности, лёгкого леща. И схватив сзади за волосы, поднял лицо вверх со словами:

– Так ты будешь меня слушать?

– Да, буду, – уже сквозь слёзы ответила она.

– Если нет, – добавил с угрозой, как папаша неизвестный, – возвращайся назад к себе и живи, как жила! Мне дура даже с бриллиантами не нужна! Сечёшь?!

– Эй, народ, что здесь творится? – произнёс, подойдя к ним вплотную, Готфрид.

– А это что за хер из темноты? – с брезгливым недовольством повернулась к нему личность в пиджаке и вдруг, как будто узнав, произнес: – О, так это ты? Зачем сюда явился, глупый человек?

– Так делать нельзя! Девушке холодно, – набравшись крайней наглости, ответил Готфрид и, махнув девицам рукой, добавил: – Я забираю их с собой, вставайте, пошли быстрее!

– Это по какому праву, охламон? – ответил, криво усмехаясь, неизвестный.

– Мне они нужнее! – ответил Денис, как очевидный факт.

– Да нет, ты не понял. Заберут тебя сейчас! Встречай последнее попадалово в жизни, – жёстко дал ответ неизвестный.

Неожиданно, как будто сверху, на Дениса прыгнули по бокам две тёмные фигуры, воткнув его лицом в землю и, заломив руки, потащили в дом.

– Ты забыл, тупорез, что нельзя трогать чужое, не спросив, оно для тебя проклято, – услышал он со стороны слова незнакомца и почувствовал, как на руках защёлкнулись жёсткие обручи наручников. – Ты даже не знаешь, куда попал, – продолжал свербить в ушах его голос. – Просто станешь суповым набором в четырёх местах за городом, и никто тебя не найдёт.

У Готфрида в этот момент проскользнула мысль, что ситуация зашла неизвестно в какую сторону и остается пожелать, вообще, выйти живым из этой передряги. Ему при этом показалось, что из глубин дома доносился смрад чего-то паленого, и сознание уже начало рисовать дикие картины, как будто впереди лежал темный лабиринт, в середине которого багровый минотавр с диким хохотом рубил на плахе человечину и кидал её на шкварчащую маслом сковороду.

Когда же его выволокли из темноты и кинули на диван, Денис огляделся вокруг и обнаружил, что очутился в больших и светлых хоромах, впереди него находился бар с бесконечными, словно пещера Алладина, стеллажами со спиртным, а также столовый зал, где за стеклом вращались молочные поросята. Слева открывалось огромное помещение с высокими потолками, диванами и бассейном, а находящаяся там публика развлекалась, кто как хочет. Готфрид поразился масштабом окружающего: всё было устроено с широким шиком и напоминало ему картину «Сад земных наслаждений» не раз вспоминаемого им средневекового сюрреалиста Иеронима Босха, преломлявшего бытие под неожиданным углом зрения. На полотне той картины, как и в том зале, обнажённые, переполненные страстью люди на фоне воды, цветов и фруктов предавались своим утехам. А неизвестный в этот момент со стуком поставил стул и сел перед Готфридом со словами: