А впрочем приглядитесь. У него совершенно детские глаза. У нее же – два темных зеркала. Посмотришь в такие – увидишь лишь собственное отражение, внутрь они не пустят[108]

Начну с Марии Игнатьевны. Коротко перескажу событийную канву этой неординарной жизни – для тех, кто не читал замечательную книгу Нины Берберовой «Железная женщина».

Мария Закревская, потом Бенкендорф, потом Будберг, если так можно выразиться, специализировалась по ярким мужчинам. У нее был роман со знаменитым Брюсом Локкартом, британским дипломатом, едва не устроившим антибольшевистский переворот в 1918 году; потом – вернее одновременно – она имела какую-то загадочную связь с не менее знаменитым чекистом Яном Петерсом, тоже личностью незаурядной; двенадцать лет была ближайшей помощницей и гражданской женой Максима Горького; потом – а отчасти опять-таки одновременно – роковой любовью Герберта Уэллса.

О роли Петерса в судьбе Муры (так ее все называли) и роли Муры в судьбе Петерса мы можем только догадываться, ибо по роду своих занятий чекист был человеком скрытным, но трое остальных, писатели, посвятили Марии Игнатьевне немало страниц.

Локкарт рассказывает о ней – с любовью и восхищением – в двух книгах: «Мемуары британского агента» и «Уход от славы». «… Она с высокомерным презрением смотрела на мелочи жизни и отличалась исключительным бесстрашием. Ее огромная жизнеспособность, которой она, может быть, была обязана своему железному здоровью, была невероятна и заражала всех, с кем она общалась. Где она любила, там был ее мир; ее жизненная философия сделала ее хозяйкой своей собственной судьбы. Она была аристократкой. Она могла бы быть и коммунисткой. Она никогда бы не могла быть мещанкой». Неважно, правильно ли Локкарт понимал Муру – ее никто до конца не понимал. Важно, какое она производила на него впечатление.

Уэллс перед смертью написал удивительный трактат «Постскриптум к автобиографии» – о женщинах, которых любил. Этот текст, согласно воле писателя, был опубликован только после смерти всех фигуранток интимного мемуара, в 1983 году. Центральная героиня произведения – Мура, которая принесла автору много счастья и много мучений. Судя по нижеследующему глубокомысленному анализу, великий провидец в Муре тоже ни черта не понял: «Она мыслит чисто по-русски – пространно, извилисто и с той философической претенциозностью, что присуща речи русских, которые всегда идут к заранее известному им заключению окольными путями. Я говорю, что она мыслит чисто по-русски, потому что, как я подозреваю, в самой структуре русского языка и в традиции русской литературы есть известная вялость, которая и сообщается тем, кто изъясняется по-русски». (В русском языке и литературе есть много всякого, но вялости точно нет). А вот этому пассажу вполне можно верить: «… Почти всякий раз, как я видел ее рядом с другими женщинами, она определенно, причем не только на мой взгляд, оказывалась и привлекательнее, и интереснее всех остальных. Женщины влюблялись в нее с первого взгляда, а мужчины спрашивали о ней и говорили о ней, делая вид, будто не так уж она их и заинтересовала».

Максим Горький поступил монументально: посвятил Муре главное произведение своей жизни – эпопею «Жизнь Клима Самгина», где этот женский образ поделен между несколькими героинями, потому что в одну никак не вмещался.

Лучше всех, вероятно, разобралась в Марии Будберг ее младшая подруга Нина Берберова, которая тоже была заворожена сим непостижимым сфинксом. «По сравнению с ней я муравей, – писала эта умнейшая и тоже вполне металлическая женщина, – а она не муравей и никогда не будет им, она ястреб, она леопард». «Ее увлечения не были изувечены ни нравственными соображениями, ни притворным целомудрием, ни бытовыми табу. Она была свободна задолго до „женского освобождения“».

В средние века Муру, наверное, сожгли бы на костре как ведьму, насылающую чары. Хотя нет. Она влюбила бы в себя главного инквизитора, и он выпустил бы ее на волю.

Интересные мужчины: Локкарт, Петерс, Горький[109]

Все признают, что фотографии не передавали Муриного очарования – и понятно почему. Камеру не одурманишь, она бесстрастно показывает то, что есть. Точно с таким же недоумением смотришь на снимки другой роковой женщины – Лили Брик. Как известно, красота во взоре смотрящего.

Пожалуй, Мура была даже комична.

Она много ела, неряшливо одевалась, ужасно любила сплетничать. По-английски изъяснялась с чудовищным русским акцентом, а по-русски – с английским, и очень странно. «Я называю лопату лопатой», – говорила она вместо «я называю вещи своими именами». «Эта фильма бежит уже третий месяц». «У вас сейчас происходит дурная погода». Но разговор ее был так естественен и свободен, что скоро всем – и русским, и британцам – начинало казаться: это и есть правильная речь.

Мария Игнатьевна была какая-то феноменальная лгунья. Она рассказывала про себя всякие небылицы, постоянно врала, а будучи уличенной, нисколько не тушевалась. Это тоже своего рода дар.

Разобраться в клубке выдумок и лжи, который она много лет плела, не так-то просто. Если Мура лгала, чтобы спрятать некую опасную правду, это отлично удалось.

Вот то немногое, что про эту женщину известно с большей или меньшей достоверностью.

Она родилась в 1892 году (кажется). Была замужем за дипломатом Бенкендорфом (но не графом, как она потом утверждала). Мужа убили крестьяне в 1917 году. При большевиках в питерскую квартиру Муры вселился комитет бедноты, и молодая вдова прилепилась к Локкарту, дипломатическому представителю Форин-офиса. Локкарт пробовал интриговать против советской власти, но кто-то его выдал и передал ключ от шифра чекистам. Доступа к коду не имел никто кроме самого Локкарта и его возлюбленной, но любопытно, что, теряясь в догадках, он так ее и не заподозрил. Притом что Муру чудодейственно отпустили из тюрьмы – в самый разгар «красного террора». Умному Локкарту это странным не показалось.

Потом Мария Игнатьевна попала в ближайшее окружение Максима Горького. В 1921 году она была схвачена при попытке уйти из Совдепии по льду Финского залива, но ее не расстреляли, как других, а опять отпустили. Более того – чудо из чудес – сам Дзержинский позволил ей уехать за границу. Неромантичные эстонцы сразу арестовали путешественницу как красную шпионку. Но скоро выпустили. Муру всегда и отовсюду выпускали.

Фиктивно выйдя за барона Будберга (это был какой-то проходимец, впоследствии сгинувший в Южной Америке), Мария Игнатьевна наконец стала настоящей титулованной особой. Баронесса жила в Италии у Горького (и с Горьким), но периодически куда-то исчезала. Когда Алексея Максимовича уговорили вернуться на социалистическую родину, Мура предпочла остаться в Европе.

Выяснилось, что она уже несколько лет состоит в любовной связи с другим, еще более знаменитым писателем – Гербертом Уэллсом. Переехав в Англию, Мура стала его невенчанной женой и находилась близ классика до конца его дней. А потом прожила еще много лет и скончалась только в 1974 году, уничтожив перед смертью все свои бумаги.

Считается более или менее установленным, что Мария Будберг была советским агентом, выполнившим ряд заданий, которые требовали сугубой деликатности. Вероятно, она «пасла» Горького и докладывала обо всех его посетителях, контактах и планах. Вероятно, она же подготовила и срежиссировала пропагандистски важное возвращение «буревестника революции» в СССР. Уже не вероятно, а совершенно точно, что она доставила Сталину личный архив Горького, для чего на границу был выслан персональный вагон. Берберова пишет, что в этом архиве содержались документы, которые понадобились вождю народов для подготовки московских процессов 1936–1937 годов.

С Уэллсом «железная женщина» Иосифу Виссарионовичу тоже очень помогла, но об этом чуть ниже. Сначала про самого Уэллса.

В период между мировыми войнами он был Очень Важной Персоной. Причем в отличие от Горького, персоной не национального, а планетарного значения. В 1933 году Уэллс возглавил международный ПЕН-клуб. В эпоху, когда писатели были властителями дум, это много значило. К тому времени мир уже лет сорок зачитывался романами великого фантаста.