Прошло десять лет. Бахметев растворился в океанских просторах. И явился к Герцену авантюрист от революции Нечаев – тот самый, которого Достоевский вывел в «Бесах» как Петрушу Верховенского – и наплел сорок сороков про то, какой он важный подпольщик. Герцен не поверил. Тогда Нечаев оплел доверчивого Огарева, и тот выдал прохиндею свою половину. Тут Герцен скончался, и прекраснодушный Николай Платонович отдал Нечаеву всё, что оставалось, хотя сам бедствовал.

Петруша Верховенский – Нечаев[75]

После того как любимая жена ушла к лучшему другу, Огарев пережил депрессию, был в запое. От окончательной гибели его уберегла английская проститутка Мэри, ставшая его женой и заботившаяся о нем до самой смерти Николая Платоновича. Прямо как в передовых романах того времени, где благородный мужчина спасал «падшую женщину» – только наоборот, это падшая Мэри спасла Огарева.

Пишут, что он рано состарился, к шестидесяти был уже дряхлым стариком. Хворал, попивал, но до последнего дня жил идеями и интересами свободы. Умер после того, как оступился и сильно расшибся (всегда был нескладен, а тут, наверное, еще и нетрезв). Умер в Гринвиче, на руках у своей Мэри.

«Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый, а сам на ниточке висел, ведь был солдат бумажный» – это как раз про Огарева.

Наталья Тучкова единственная из персонажей вернулась в Россию и надолго пережила всех мужчин. Оставила о них воспоминания, за что ей большое спасибо.

Грустно всё это. Красиво, но грустно.

Задание

Нужно написать романтическую новеллу – это чуть ли не единственный жанр, в котором поголовная симпатичность населения не кажется противоестественной. Романтизм – это когда очень красивые люди живут очень красивой жизнью. В общем, стопроцентно наш случай. Даже если революционные демократы вам совсем не нравятся, а их убеждения не кажутся вам красивыми, временно полюбите их, станьте ими – мы уже говорили, что писатель должен уметь превращаться в кого угодно.

Пишите так, чтобы у читателя защекотало в носу от приятности и чтобы он на время забыл об ипотеке, а подумал: не бросить ли всё к черту и не уплыть ли в Зурбаган?

Только помните, что переслащивать нельзя. Поэтому в качестве литературного образца мы возьмем не мармеладный стиль главного отечественного романтика Александра Грина, а лукавую насмешливость романа «Что делать», тем более что дух Чернышевского так или иначе витает над сюжетом. Должен сказать, что я люблю это произведение. Мне повезло, что в 9 классе я по лености его не прочитал, ограничившись учебником, и открыл для себя только в зрелом возрасте. Я прямо влюбился в роман – не за проповедуемые в нем нелепости, а за адреналиновость, за обаятельную веру в то, что разум обязательно победит. (На самом деле совсем не факт, но это мы оставим для следующего урока).

Чернышевский стесняется красивостей и поэтому над ними ехидничает:

«Порядочные люди стали встречаться между собою. Да и как же не случаться этому все чаще и чаще, когда число порядочных людей растет с каждым новым годом? А со временем это будет самым обыкновенным случаем, а еще со временем и не будет бывать других случаев, потому что все люди будут порядочные люди. Тогда будет очень хорошо».

В авторской насмешливости чувствуется искренняя любовь и надежда, а это красивее любой гладкописи.

Но проблему избыточного сахара одним стилевым снижением в нашем случае не решишь. Двигатель всякого сюжета – конфронтация. Жизнь скучна, когда боренья нет. А здесь, как в соцреализме, у вас будет очень ограниченное пространство для столкновения: конфликт хорошего с лучшим. Как у Гоголя – милая пикировка «дамы приятной» и «дамы приятной во всех отношениях»: «Сюда, сюда, вот в этот уголочек! – говорила хозяйка, усаживая гостью в угол дивана. – Вот так! вот так! вот вам и подушка!».

Выкручивайтесь, как хотите, но скучно быть не должно. Это, впрочем, обязательное условие в задании каждого нашего урока. Скучной может быть только серьезная литература, беллетристика – никогда.

Плыть иль не плыть?

Рассказ

Чудак

В один из последних дней лета 1857 года с дуврского поезда на лондонском вокзале Ватерлоо сошел молодой человек, в котором сразу угадывался иностранец. Сам он, впрочем, пребывал в уверенности, что выглядит истинным британцем, ибо имел на голове жокейский кеп, а на плечах клетчатый плэд. Никто в Лондоне так диковинно не одевался, к тому же и августовский день был очень жарок. Приезжий, однако, приучил себя не обращать внимания на погодные условия. Нынешний свой наряд он приобрел перед отбытием из Петербурга, в лавке старьевщика на Сенном рынке, потому что в намерения путешественника входило, прибыв в Англию, «совершенно раствориться среди туземцев».

Вокзал Ватерлоо[76]

Оглядевшись вокруг и увидев, что никто в толпе не обращает на него ни малейшего внимания (лондонцев ни иностранцами, ни чудаками не удивишь), молодой человек остался очень доволен.

– Отлично, – бодро сказал он сам себе по-русски. – Ну, а где тут у вас извозчики?

На привокзальной площади в ряд стояли кэбы.

– Фар то «Саблоньер-хотель»? – спросил у возницы русский.

Английский язык он изучал самостоятельно, в день по двадцать слов, и знал их много, но произносил по-писаному. Кучер однако понял, что спрашивают про гостиницу «Саблонье» на Лестер-сквер и назвал иностранцу сумасшедшую цену: шиллинг и два пенса.

Молодому человеку это было все равно, извозчиками он принципиально не пользовался. Зачем, коли есть здоровые ноги?

– Фар? – повторил он.

– Very far.

Кэбмен махнул на север, за реку Темзу.

Русский кивнул, взял покрепче свой несолидный багаж – ковровый саквояжец да ситцевый узелок – и зашагал в указанном направлении широким, быстрым шагом.

Точно так же в свое время он обошел чуть не половину Руси, иной раз отмахивая по пятьдесят верст в день. Миля-другая такому ходоку были нипочем.

Но пора представить этого чудака. В заграничном паспорте № 3338, выданном канцелярией саратовского губернатора, он значился как Павел Александрович Бахметев, неслужащий дворянин, возрастом 29 лет. Рассказывать о нем можно долго, поскольку человек он был во многих отношениях удивительный, а можно и коротко. Довольно будет, пожалуй, объяснить, зачем из сотен лондонских отелей он выбрал незнаменитый «Саблонье». Бахметеву кто-то рассказал, что в этой гостинице, бывая в Англии, останавливается Иван Сергеевич Тургенев. Тому несколько лет, еще гимназистом, Павел Александрович прочитал повесть «Муму», перевернувшую ему душу, после чего твердо и бесповоротно решил посвятить свою жизнь борьбе с рабством. У Бахметева все решения были твердые и бесповоротные, а склад ума методический. Никакая задача не могла испугать его своей огромностью, но он считал необходимым убедиться, исполнима ли она физически. Несколько лет Павел Александрович «изучал предмет» – с этой-то целью, как уже было сказано, он исходил половину отчизны. Ну а вывод, к которому он пришел, – о нем в свое время.

В гостинице «Саблонье» молодой человек взял самый дешевый номер, под крышей, и первое, что сделал, отправил городской почтой письмо по записанному на бумажке адресу. Потом поглядел в окно на оживленнейшую в Лондоне площадь. Она маняще сияла газовыми огнями (уже наступил вечер), но соблазны цивилизации Бахметева не привлекали. Он был любознателен, но не любопытен. Разница между двумя этими свойствами, как известно, заключается в том, что любопытный человек интересуется всем подряд, а любознательный – лишь тем, что ему нужно для дела. Город Лондон для бахметевского дела был ни за чем не нужен.

S. Rawle. Hotel de Sabloniere, Leicester Square, London. First half of 19th century. Engraving. Bridgeman/Fotodom.ru.

Павел Александрович решил, что лучше выспаться. Спать он мог в любое время суток, а при необходимости мог сутками и вовсе не спать.

Кровать ему не понравилась, особенно матрас. Любой другой постоялец счел бы его комковатым и жестким, но Бахметев привык спать по-другому. Он скинул матрас вместе с простыней и подушкой на пол. Достал из портпледа странный предмет – тонкую подстилку, всю утыканную канцелярскими кнопками, и преспокойно улегся на это пыточное ложе. Кожа у Павла Александровича была дубленая, привычная к подобному обхождению.