Несмотря на блестящие подвиги, военной карьеры Семен Романович так и не сделал – не понравился всемогущему Потемкину. «Как я не мог обнаруживать перед ним угодливости, которой никогда не являл никому, то он принял отсутствие низости в моем характере за высокомерие и надменность».

Воронцов – молодой военный[45]

Обидевшись, Воронцов опять снял военный мундир и уехал как можно дальше от петербургских нравов – за границу, на дипломатическую службу. Представитель столь высокопоставленной фамилии мог быть не меньше, чем «полномочным министром». Старший брат Александр, например, получил место посла в Англии будучи от роду всего двадцати одного года.

Сначала Семену Романовичу достается синекура – его отправляют посланником в лучезарную Венецию, но заниматься там решительно нечем, а серьезному человеку хочется серьезной работы.

Тогда его переводят послом в важнейшую и труднейшую из иностранных столиц – в Лондон. На острове Воронцов проведет всю свою оставшуюся жизнь, сорок семь лет, и войдет в историю как главный российский англоман.

Посол из Семена Романовича получился довольно странный. Он имел собственное суждение о пользах отечества, не всегда совпадавшее с официальной линией Петербурга, и – что удивительно – обычно руководствовался своим мнением, а не присланными инструкциями. Вообще-то дипломатическому представителю независимость характера и твердые убеждения противопоказаны. Он ведь не более чем посланник, то есть посыльный. Его дело – ловко исполнять то, что прикажут.

Не таков был Воронцов. Он не стеснялся осуждать крепостничество и превозносить достоинства парламентской системы, что было весьма нелояльно и непатриотично для подданного самодержавной империи. Позволял себе осуждать раздел Польши, ибо считал оккупацию соседней страны несправедливостью. Более того – случалось, что и в политических демаршах поступал по-своему. Фавориты, Потемкин и Зубов, его ненавидели, Екатерина недолюбливала, и все же Воронцов на своем посту всех их пересидел.

Разгадка в том, что его своеволие неизменно шло России на благо, он всегда оказывался прав. Когда его настойчивых рекомендаций не слушали, выходило хуже. Иногда послу удавалось невозможное. Например, он практически в одиночку предотвратил войну между двумя странами, разрушив планы великого вундеркинда Питта-младшего (тот стал премьер-министром в 24 года). Причем русский посол сделал это совершенно английскими методами. Он сказал главе британского внешнеполитического ведомства: «Я вам объявляю, господин герцог, что я всеми мерами буду стараться, чтоб нация узнала о ваших намерениях, столь противных ея интересам, и я слишком убежден в здравомыслии Английскаго народа, чтоб не надеяться, что громкий голос общественнаго мнения заставит вас отказаться от несправедливаго предприятия». Воронцов стал встречаться с членами парламента, рассылать по городам и графствам воззвания, так что в конце концов возникло антивоенное движение, начались «митинги» (Воронцов с удовольствием приводит в своих франкоязычных реляциях это новое слово), и Питту пришлось распускать уже созванный флот.

Новый император Павел, ценя такого посла, пожелал назначить его канцлером – и Воронцов вновь проявил независимость: отказался. Не желал он и поддерживать антианглийский курс сумасбродного самодержца, за что царь отправил его в отставку и отобрал у него большую часть поместий. Что ж, граф остался жить в Лондоне на положении частного лица. Возвращаться в Россию он не собирался, ему нравилась Англия. Александр Первый, взойдя на престол, сразу же восстановил упрямца в должности.

Как было такую возвышенно не полюбить?[46]

Другой литературно интересной чертой личности Воронцова является какой-то мистический злой рок в любовной жизни. Этого красавца-аристократа преследовали трагедии. С ранней юности он был влюблен в кузину Анну. «Я обожал женщину, которая доставляла мне полное счастие своею любовью», – пишет он, вспоминая это чувство уже в зрелые годы. Любовь была в духе модной тогда «Новой Элоизы», то есть платоническая и чрезвычайно возвышенная. Но Анна умерла, когда ей было двадцать пять лет, разбив молодому человеку сердце.

У человеческого сердца, если оно вообще способно к любви, есть одна обнадеживающая особенность. Будучи разбито, оно имеет свойство со временем заживать и наполняться новой любовью. То же произошло с Воронцовым.

Несколько лет спустя он женился на прелестной Екатерине Сенявиной. Увы, она ушла из жизни двадцатитрехлетней, оставив двух маленьких детей. От горя бедный Семен Романович тяжело заболел и чуть не умер сам. «Эта болезнь произвела перемену в моем характере и в моих физических силах: моя живость исчезла, и тело мое с тех пор не может переносить ни зноя, ни холода», – горько пишет он в мемуарах.

Потосковав в одиночестве, вдовец нашел сердечное утешение с некоей англичанкой простого происхождения по имени Мэри Бекблек, однако она (как говорится в дурацком анекдоте, «вы будете очень смеяться») тоже умерла совсем молодой – и тоже оставила годовалого сына-сироту Джорджа. Незаконного отпрыска Воронцов крестил в русской церкви под именем Георгия Семеновича и впоследствии не оставил своим попечением. Мальчик вырастет и станет офицером королевского флота.

Со временем Семен Романович в лондонском обществе стал заметной фигурой, пользуясь всеобщим уважением. На его домашних приемах, не отличавшихся пышностью (граф был не особенно богат), бывали первые люди королевства. Манеры посла были обаятельны, беседа занимательна. Карамзин, посетивший Англию в 1790 году, пишет: «Всего чаще обедаю у нашего посла, графа С. Р. В., человека умного, достойного, приветливого, который живет совершенно по-английски, любит англичан и любим ими. Всегда нахожу у него человек пять или шесть, по большей части иностранных министров. Обхождение графа приятно и ласково без всякой излишней короткости. Он истинный патриот, знает хорошо русскую историю, литературу и читал мне наизусть лучшие места од Ломоносова. Такой посол не уронит своего двора; за то Питт и Гренвиль [кузен Питта, будущий премьер-министр] очень уважают его». Оставил будущий историк и описание Воронцова: «Наш граф носит всегда синий фрак и маленький кошелек, который отличает его от всех лондонских жителей, потому что здесь никто кошельков не носит».

Екатерина Сенявина. Избранницы Семена Воронцова одна пленительней другой[47]

Кошелек был нужен вот зачем: отправляясь в церковь (а там граф бывал очень часто), он направо и налево раздавал милостыню нищим, причем не мелочь, а серебряные полукроны. Убогие сбегались к нему со всех сторон. Когда их отгоняла полиция, Воронцов ее останавливал, объясняя, что это такой русский обычай. Кстати говоря Воронцов-роуд в Лондоне появилась не в память о дипломатических свершениях российского посла, а в благодарность за его благотворительность: он завещал крупную сумму на строительство богадельни.

У беллетриста, изучающего с литературными намерениями историю жизни этого во всех смыслах красивого человека, возникает соблазн умилиться и прослезиться – изобразить рыцаря без страха и упрека, ангела во плоти. Но не увлекайтесь сиропом (об этом у нас будет отдельное занятие). Положительный персонаж только выиграет, если вы сделаете его немного нелепым или даже комичным. Семен Романович дает для этого некоторые основания.

Прожив чуть не полвека в Англии и, по его собственным словам, «любя Англицкую нацию», его сиятельство не счел нужным выучить туземный язык, который казался ему плебейским. С равными объяснялся на французском, слуг в доме держал русских. Как общался со своей Мэри, непонятно. (Кстати, хороший сюжет для рассказа). Пищу граф кушал только русскую, отдавая предпочтение грибному супу и кашам. Неукоснительно соблюдал православные посты. В старости, когда стало трудно ходить, переехал поближе к русской церкви. Это был англоман с разбором: любил хорошее чужое, но и от хорошего своего не отказывался. Есть чему поучиться.

Он и в старости был красив[48]

Другая забавная черта Воронцова – ипохондрия.